Пасадена - Дэвид Эберсхоф

— А он был здесь, — подхватил Слай. — Делал сто дел одновременно, объявлял об основании нового поселения, а потом исчез — оттяпал себе двадцать пять тысяч акров, собирался разбить рощу, а на холме построить дом.

— Так ты, Слай, думаешь, он был жулик? — спросил Хертс.

— Не хитрее других, — ответил Слай.

Когда они оказались на тропе, Уиллис сказал Линде, что до каньона Парадиз еще миля. Потом движением, похожим на то, каким колибри едва касается пышной розы и тут же взлетает, Уиллис едва сжал руку Линды и тут же отпустил ее, оставив у нее на ладони след своих жирных пальцев. Она взглянула на свою руку, как на чужую, а Уиллис тут же разрядил неловкость и сказал:

— Надеюсь, вам понравится в Пасадене. Здесь много хороших людей. Не все такие, как те, о которых вы читаете в разделе о светской жизни.

— Я больше всего читаю про вас.

— Надеюсь, вы понимаете: никогда нельзя верить тому, что пишут.

Каждое утро, приходя на кухню за едой, Линда получала подробный отчет Розы о том, что произошло в доме за последние сутки. «Вчера у Лолли была встреча "Клуба орхидей". Весь вечер ром пили», — докладывала она. «Дамы из университетского клуба говорили о том, что скоро будет карнавал, мексиканский какой-то», — узнавала Линда в другой раз. А однажды она услышала: «Уиллис с друзьями вчера весь вечер стреляли в пруд, где разводят форель. Слышала пальбу?» Линда не верила бы Розе, если бы сама не прочла ту страницу местной «Стар ньюс», где все это описывалось вместе с другими событиями в жизни городка: клуб «Утро пятницы» репетировал пьесу Шоу «Как он лгал ее мужу»; общество «Солнечный свет» проводило турнир по бриджу; в гостинице «Мэриленд» прошел маскарад; трио Бирлиха давало концерт в гостинице «Раймонд»; на гору Уилсон совершались конные прогулки; мисс Мейбел Уотсон, проживающая по адресу: 249Е, Колорадо, предлагала уроки портретной живописи; в танцевальном зале «Хантингтона» учили танцевать; французская шляпная мастерская Фурмана организовывала показ мод. Страница пестрела именами Уиллиса и Лолли Пур: они хорошо играли смешанной парой в охотничьем клубе «Долина»; они посещали дискуссионный кружок при клубе любителей книги, работавший под руководством Лесли Худ из книжного магазина Вромана; они участвовали в состязаниях по стрельбе из лука, проводимых городским комитетом конкурса красоты. Не проходило и недели, чтобы газета не печатала какой-нибудь новый снимок, и Роза всегда говорила: «Ужасная у него ухмылка, правда?» Но Линда разворачивала газету и внимательно разглядывала улыбку Уиллиса Пура, позировавшего в мокром купальном костюме, после того как он победил в соревновании пловцов и ныряльщиков на празднике воды. Костюм тесно облегал его небольшие, но мускулистые руки, на упругих, сильных ногах были высоко подвернуты штанины. Линда склонялась над столом, подносила газету прямо к лицу, а Роза не унималась: «А еще хуже, что он такой красивый, да?» Как-то раз Линда вырвала фотографию из газеты и отнесла ее к себе в комнату, положив в карман фартука, к письмам Эдмунда, на которые она не отвечала.

День становился все жарче, и рубашка Уиллиса совсем вымокла от пота. Она старалась не смотреть на его поджарые розовые бока, как будто в этом было что-то стыдное, но бросить взгляд больше было не на что, кроме тренированных мышц его спины.

— Мне кажется, вы все знаете о Брудере, — сказал Уиллис. — По-моему, он сам тебе все о себе рассказал.

Линда спросила, о чем это он.

— Он не из Пасадены, не как мы с Лолли.

— Никто не как вы с Лолли.

— Я не об этом, — возразил он и добавил: — Он был необычный ребенок.

— Кто из нас был обычным?

— Он рассказывал о парне, которого убил?

У Линды перехватило дыхание, но она сказала:

— Немного. А что в этом такого? Он же был на войне.

— И я был на войне, но я сейчас о другом.

Уиллис сказал, что еще в детстве слышал о маленьком темноволосом мальчике из Общества попечения о детях.

— Вдова, которая им заведовала, просто не знала, как найти на него управу, — продолжил он. — На исповеди она призналась пресвитерианскому священнику, что у нее просто нет сил совладать с шестилетним мальчишкой, который отказывался говорить и плевался в незнакомых людей, точно верблюд. В газете появлялись заметки о мальчике по прозвищу Черныш, и священник ей посоветовал: чтобы он угомонился, нужно посылать его в поле, и пусть он там вкалывает с утра до ночи. Он сказал еще, что этот Черныш был как дикий звереныш, и, если его сейчас не укротить, он так и будет кидаться на людей, точно необученный жеребенок, который кусает всех подряд и растет по дюйму в день. Они решили, что завалить его работой будет лучше, чем посылать в школу. В городишке его знал каждый — по крайней мере, если не видел, то читал о нем в газете, — но он был еще совсем мал, в газете не печатали ни его фотографии, ни настоящего имени, потому что миссис Баннинг очень хорошо к нему относилась. И когда я рос, в городе боялись любого мальчишки-полумексиканца, который встречался на улице, — думали, что это и есть Черныш, и, если случалась какая-нибудь неприятность, например розовую клумбу засыпали известью, все начинали шептаться, что это его рук дело.

— Вы с ним ни разу не встречались?

— Тогда, в раннем детстве, нет. Иногда Лолли просыпалась по ночам и говорила, что слышала какой-то шорох в шпалерах для растений, сбегала вниз по лестнице и в слезах прыгала ко мне в постель, уверенная, что это и есть Черныш.

Брудер уже становился подростком и как-то раз помогал развозить лед на городской ферме. Он работал железными щипцами, и вот случилось так — правда, что там было, до сих пор никто не знает, — что мальчишку-разносчика нашли мертвым под глыбой льда. Говорили, что его кудрявые волосы все в крови и сломанный нос было видно через эту громадину в три фута толщиной.

Об этом написала газета. Целый месяц появлялись новые статьи, версии, интервью с миссис Баннинг, приводились слова менеджера Пасаденской компании по производству льда, фотографии могилки бедного мальчика. Полиция установила, что это был несчастный случай, но какой-то непонятный несчастный случай, и свидетель был единственный — сам Брудер. Полиция считала, что это сделал он, и никто другой, и, когда через несколько лет все затихло само собой, он совсем перестал об этом говорить. Он пахал, собирал салат, виноград и лимоны, молчал по целым дням, а все вечера просиживал над книгой, взятой в библиотеке. Ни его фотографии, ни имени никто не трепал, но почти все думали, что знают, кто он есть. Женщины переходили на другую сторону, лишь бы не встретиться с любым черноволосым мальчишкой, потому что думали, что это Черныш. Так же делали и мужчины. Единственным человеком, который немного знал про него, была библиотекарша, мисс Уэстлейк, которая выдавала ему книги, — она сама говорила, я слышал.

— И не жалко вам его? — спросила Линда.

— Мы с Лолли посылали книжки в Общество попечения. Он и не знал, от кого они. Да и сейчас, я думаю, не знает.

Уиллис сказал, что познакомился с Брудером в березовой роще, неподалеку от реки Маас.

— Это было летом восемнадцатого года. Когда механик рядом со мной в строю сказал, что он из Пасадены, я сразу понял, кто это такой, и, положа руку на сердце, струхнул. Думал — а вдруг и меня убьет?

— Но он вас не убил.

— Да нет… Нет, не убил, — не сразу ответил Уиллис.

— Вы спасли ему жизнь? За это вам дали медаль?

— Мы все там спасали жизни, — сказал Уиллис и замолчал.

На тропинке был уступ, он предложил ей руку, рука была мокрая, липкая, оставила на ладони Линды влажный след. Наконец они добрались до каньона Парадиз. Это была глубокая синяя расщелина между двумя пиками Сьерра-Мадре, на дне которой, в пересохшем русле реки, сухо поблескивала слюда. Из каньона отвесно поднималась гранитная стена, и Уиллис рассказал, что по весне с нее летит водопад — огромная масса белой холодной воды.

— Вы бы побывали здесь в апреле — все оживает, цветет. Каждую осень, перед тем как мы начинаем собирать урожай, я прихожу сюда и смотрю на это сухое русло. А весной, когда срывают последний апельсин, возвращаюсь на это же место. Мы с вами, Линда, сюда еще придем, и я вам это покажу. Вот запомните, какое здесь все сейчас — мертвое, сухое. А в апреле просто глазам своим не веришь. Везде расцветают дикие розы, зеленеют кусты, поднимается ползучий горец, цветут розовые флоксы.

Он немного подвинулся, и она ощутила, как вокруг нее зашевелился жар, исходящий от его тела.

— Мы сюда вернемся, и вы увидите шпорник и жимолость. А еще сотни лилий, тысячи золотых маков. Везде маки — в ущелье, в расщелинах деревьев, на камнях. Все цветет, живет, и в апреле забываешь, что полгода назад здесь хлестал дождь, забываешь, что все увядает и умирает, все создания до единого.

До них дотянулась тень от каньона, и Линда почувствовала, как по щеке бежит холодок. Они соприкоснулись плечами, и она почувствовала, как от него пахнет мускусом и тоником. Пробор в его волосах распался, прядь белесых волос падала на глаза. Уиллис улыбнулся, и, хотя тогда она этого не знала — да и откуда было тогда знать? — его глаза просто светились от мыслей о ней, а сама Линда не могла объяснить, отчего у нее из груди вырвался глубокий, печальный вздох. Если когда-нибудь она и сомневалась насчет того, чего ей хотелось для самой себя, то это было именно сейчас, а Уиллис нашел сухой цветок шиповника с хрупкой белой сердцевиной и приколол его у воротничка блузки Линды.