Золотая Кастилия (сборник) - Густав Эмар

— На расстоянии двух полетов копья; судя по направлению, которого они держатся, они проедут мимо того места, где стоите вы.

— Тем лучше, нам остается только подождать их.

— Вы как хотите, а мне ни к чему встречаться с ними.

— Это правда, друг мой, — произнес монах с понимающим видом, — может быть, эта встреча будет неприятна для вас… Позвольте же поблагодарить вас за то, что вы меня проводили до этого места.

— Так вы решили ждать их? Я могу, если хотите, провести вас так, что вы с ними не встретитесь.

— Я не имею никакой причины прятаться от людей моего цвета кожи, кто бы они ни были; я уверен, что найду в них друзей.

— Хорошо, мне нечего вмешиваться в ваши дела… Но шум приближается, они скоро подъедут. Я оставляю вас, им незачем видеть меня здесь.

— Прощайте.

— Последняя просьба: если вдруг им вздумается спросить вас, кто служил вам проводником, не говорите.

— Вряд ли они спросят меня об этом.

— Все равно, обещайте мне, если это случится, сохранить тайну.

— Хорошо, я буду молчать, если вы этого требуете, хотя и не понимаю причины этой просьбы.

Не успел еще монах договорить, как индеец исчез. Всадники быстро приближались, лошадиный топот становился все громче. Вдруг из мрака выскочили несколько теней, едва заметных в темноте, и отрывистый голос спросил:

— Кто идет?

— Друг, — ответил монах.

— Скажите ваше имя, — продолжал тот же голос гневным тоном, и сухой звук взводимого курка неприятно отозвался в ушах монаха. — В этих местах по ночам друзей не бывает.

— Я бедный французский монах и еду в дель-Ринкон; меня зовут фрей Арсенио Мендоса.

В ответ на слова монаха раздался хриплый крик, но был ли это крик радости или гнева, монах не разобрал, — всадники налетели на него как молнии, прежде чем он успел понять причину такого быстрого движения.

— Эй, сеньоры! — вскричал он голосом, дрожащим от волнения. — Что это значит? Разве я имею дело с разбойниками?

— Тихо, тихо, успокойтесь, сеньор падре, — сказал грубый голос, показавшийся монаху знакомым. — Мы не разбойники, а такие же испанцы, как и вы, и ничто не могло доставить нам большего удовольствия, как встреча с вами в эту минуту.

— Я очень рад слышать это, кабальерос; признаюсь, что резкость вашего обращения сначала очень меня встревожила, но теперь я вполне успокоился.

— Тем лучше, — с иронией ответил незнакомец, — потому что мне нужно с вами поговорить.

— Поговорить со мной, сеньор? — удивленно переспросил монах. — Но мне кажется, что время и место не совсем подходят для разговора. Если вы соизволите подождать, пока мы доедем до дома, то там я буду полностью к вашим услугам.

— Перестаньте болтать и слезайте с лошади, — грубо сказал незнакомец. — Если вы, конечно, не хотите, чтобы я вас стащил.

Монах с испугом огляделся: всадники смотрели на него с мрачным видом и, по-видимому, вовсе небыли расположены помогать ему. Фрей Арсенио как лицо духовное и по природе своей вовсе не был храбр; это приключение начало серьезно пугать его. Он не знал еще, в чьи руки попал, но все заставляло его предполагать, что эти люди, кто бы они ни были, относятся к нему недоброжелательно. Однако, всякое сопротивление было невозможно. Он решил повиноваться, но не без вздоха сожаления о том, что пренебрег советом кариба. В конце концов он слез с лошади и стал перед своим строгим допросчиком.

— Зажгите факел, — сказал незнакомый всадник. — Я хочу, чтобы этот человек меня узнал; узнав, кто я, он поймет, что ему не удастся отвертеться от моих вопросов и что только одна откровенность может спасти его от грозящей ему участи.

Монах понимал все меньше и меньше. Он уже начал думать, что все это кошмарный сон. Между тем по приказанию всадника один из людей в его свите зажег факел из дерева окота. Как только пламя осветило лицо незнакомца, монах вздрогнул от удивления и черты его тотчас прояснились.

— Слава Богу! — вскричал он, сложив руки, тоном неописуемой радости. — Возможно ли, чтоб это были вы, сеньор дон Стенио Безар? Я вовсе не думал, что в эту ночь буду иметь счастье встретиться с вами, сеньор граф. Я не узнал вас и почти испугался.

Граф не ответил и только улыбнулся. Дон Стенио Безар мчался из Санто-Доминго во весь опор, чтобы удостовериться в сведениях, доставленных ему доном Антонио де Ла Ронда, и вдруг нечаянно, в ту минуту, когда подъезжал к цели своей поездки, он наткнулся на фрея Арсенио Мендоса, то есть на единственного человека, который мог доказать ему справедливость или ложь уверений шпиона, донесшего на донну Клару ее мужу. Трусость фрея Арсенио была давно известна его землякам, следовательно, ничего не могло быть легче как добиться от него правды со всеми подробностями. Граф был почти уверен, что если он хорошенько напугает фрея Арсенио, то монах признается во всем, что ему известно. Следует, однако, заметить, что, действуя таким образом, граф вовсе не имел намерения в действительности применить к бедному монаху меры, непохвальные всегда, но в особенности бесславные для человека в его положении; к несчастью, столкнувшись с непредвиденным и непонятным для него сопротивлением монаха, граф поддался гневу и необдуманно отдал приказания, жестокость которых ни в коем случае нельзя оправдать.

Помолчав несколько секунд, дон Стенио проницательно посмотрел на монаха, как будто хотел узнать его тайные мысли и, грубо схватив его за руку, сказал сердитым голосом:

— Откуда вы едете? Разве монахи вашего ордена имеют привычку рыскать здесь в такое время?

— Ваше сиятельство! — пролепетал фрей Арсенио, застигнутый врасплох вопросом, которого он вовсе не ожидал.

— Посмотрим, посмотрим, — продолжал граф, — отвечайте сию же минуту, да без уверток.

— Я не понимаю, ваше сиятельство, за что вы так сердитесь на меня; клянусь вам, я ни в чем не виноват.

— Ха-ха-ха! — мрачно рассмеялся граф. — Вы спешите защищаться прежде, чем вам предъявили обвинение; стало быть, вы чувствуете себя виновным.

Фрей Арсенио знал ревность графа, которую тот не умел скрывать, так что она обнаруживалась каждую минуту, при всех. Теперь он понял, что муж узнал тайну донны Клары, и оценил опасность, грозившую ему за то, что был сообщником графини. Однако он надеялся, что граф знает только о некоторых обстоятельствах, а подробности путешествия графини ему не известны. Хотя монах в глубине души дрожал при мысли об опасности, которой он, без сомнения, подвергался, находясь один, без защиты, в руках человека, ослепленного гневом и желанием отомстить за то, что считал пятном для своей чести, он все же решил, что бы ни случилось, не изменять доверию, оказанному ему несчастной женщиной. Он поднял голову и твердым голосом, удивительным для него самого, ответил: