Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана (СИ) - Милошевич Сергей

— Когда ожидается эта самая комиссия? — наконец спросил Холмов через довольно большой промежуток времени.

— А хрен его знает, — развел руками Дима. — Точно неизвестно, но говорят, что со дня на день может приехать.

— Угу, — буркнул Шура и неожиданно улыбнулся, потирая руки. — Ну, вот наконец, Вацман, мы и дождались подходящей оказии, которая поможет нам извлечь первого советского лунатика из сумасшедшего дома!

— Каким образом? — удивился Дима.

— Элементарно, Вацман, — хмыкнул довольный Холмов. — Я сегодня же позвоню начальнику спецотделения, представлюсь какой-нибудь «шишкой» из областного УВД и сообщу, что по имеющимся у меня сведениям завтра утром в Одессу тайком, «инкогнито» прибывает комиссия медицинского управления МВД республики с целью проведения внезапной проверки вверенного ему лечебного учреждения. И комиссия действительно приедет. В составе — Александр Холмов (начальник). Дмитрий Вацман (заместитель) и двое рядовых членов, из числа кого-нибудь из моих надежных друзей. Так как охрана и персонал спецотделения хорошо знают твою физиономию, я тебя тщательно загримирую при помощи накладного парика и усов. Проникнув в спецотделение, трое членов комиссии морочат голову руководству «проверкой», а четвертый, а именно ты, Вацман, отпросившись якобы в туалет, незаметно открывает своим ключом дверь в палату Хомякова, передает ему штатскую одежду, а также весь свой грим — бороду, усы, ну, может быть еще очки нацепишь для солидности. Переодевшись и загримировавшись «под Вацмана», Хомяков в качестве вернувшегося из туалета четвертого члена присоединяется к комиссии. А настоящий Вацман как ни в чем ни бывало выходит из спецотделения под своей собственной личиной, объяснив удивленной охране, что он еще ночью, после любовных развлечений с Риммой случайно заснул в кладовке. Минут через пять после того, как ты смоешься, комиссия спешно сворачивает проверку, благодарит руководство спецотделения за блестящий порядок и дисциплину, и тоже рвет когти. Охрана здесь не подкопается — четверо членов комиссии зашло, четверо вышло. И Хомяков на свободе и быстренько привозит мне четыре «штуки»… Не правда ли, великолепный план? Давно я такой гениальной и простой вещи не придумывал…

— А по-моему это — самый настоящий бред сивой кобылы, — покачал головой Дима. — Ну посуди сам, какая из нас комиссия! А ежели у нас документы потребуют, то что мы ответим? Забыли в поезде, извините…

— Извини меня, Вацман, но ты настоящий осел! — закипятился Холмов, в раздражении расхаживая по комнате. — Какие, к чертям еще документы! Если руководство спецотделения знает, что приедет комиссия, если ему звонят и говорят, что эта комиссия приедет завтра, и если завтра является несколько человек, заявляя, что именно они — эта самая комиссия — кому придет в голову требовать у них документы, посуди сам! Всем ясно как божий день, что эти люди и есть долгожданная комиссия, и никто не задает им глупых вопросов. Все будет в ажуре, вот увидишь…

Подойдя к шифоньеру, Шура выдвинул один из ящиков и извлек из него целую груду париков, накладных усов, бород, бровей и бакенбард самых различных расцветок — от седых и рыжих до иссиня-черных.

— Когда-то давно всю эту мишуру по моему заказу исполнил один гример Одесского русского драматического театра, — объяснил он. — Порой требуется изменить внешность — когда занимаешься слежкой, скажем, или еще в силу каких-то причин. Вот тут-то они меня и выручают. Ну-ка, сынку, давай тебе патлы примерим.

Подобрав Диме парик и усы с бородкой «а-ля Михаил Козаков», Холмов сел за стол, вырвал из записной книжки листок бумажки и принялся что-то писать мелким почерком.

— Во чтобы-то ни стало тебе необходимо передать сегодня же эту записку Хомякову, — кончив писать, обратился он к Диме. — Здесь я изложил наш план. И скажешь ему, чтобы после прочтения он эту записку обязательно сожрал! Так. Ну, а я поехал к своим корешам, Вовке Гулию и Сереге Шандуре, попрошу их подключиться завтра к нашей «комиссии». Встречаемся вечером здесь.

Однако, столь блестяще задуманная операция едва не сорвалась в последний момент.

— Психболъницу закрыли на замок! — едва вбежав в комнату, сообщил запыхавшийся Дима. — Никого не пускают, вход и выход разрешен только обслуживающему персоналу, строго по пропускам. Это наш главврач сделал по просьбе начальника спецотделения. Они там все на ушах, марафет к приезду комиссии наводят. Ну, и не хотят, чтобы кто-то из посторонних по двору слонялся в это время, а также во время работы комиссии. Откроют только послезавтра. Представляешь, теперь нас без документов туда и на порог не пустят, значит и к спецотделению мы хрен доберемся.

— Черт побери, что же делать?! — завертелся на месте Холмов, словно собака, которой под хвост попал репей. — Все пропало, больше такого случая не представится. Что, неужели в спецотделение никак нельзя проникнуть, минуя вход в психбольницу?

— Конечно нет, ты что, забыл, что оно со всех четырех сторон окружено корпусами больницы. Все первые этажи зарешечены, не пролезешь. Немного помолчав Дима добавил.

— Но кое-какой план у меня созрел. Я поменялся сменами и буду сегодня дежурить в ночь. Где-то за полночь, когда все успокоятся и на улице не будет лишних свидетелей, я втащу тебя и твоих друзей по простыне на второй этаж. Переночуете в одной из палат, а утром мы как ни в чем ни бывало отправимся в спецотделение. Так даже достовернее будет, руководство спецотделения подумает, раз мы прошли кордоны на входе, значит документы у нас в самом деле в порядке и мы — это мы, то есть комиссия…

— План хороший, только, к сожалению, я уже своих корешей предупредить не успею, — вздохнул Холмов. — Серега сегодня в ночь тоже дежурит, а Вовчик у своей очередной бабы собирался ночевать, а где она живет — бес ее знает. Мы в девять утра у меня договорились собраться, а теперь… Так что придется нам действовать самостоятельно — назад дороги уже нет. Ладно, там что-нибудь придумаем. В общем, в час ночи я жду твоего сигнала у главного корпуса больницы…

… Успешно проникнув в психбольницу, Шура переоделся в больничную пижаму, которой его снабдил Дима (на всякий случай, чтобы не привлекать внимание) и, зевая, рухнул на койку. «Господи, и куда только не забросит судьба человека моей профессии,» — сонно подумал он, прислушиваясь к храпу психически больных лежащих на соседних койках. — «Но что же, в самом деле, делать с остальными членами комиссии?… Комиссия из двух человек — это весьма подозрительно, знаете ли. Ладно, утром что-нибудь придумаем, утро вечера мудренее»…

И Холмов провалился в липкие объятия Морфея… Разбудил его галдеж, поднятый проснувшимися обитателями палаты. Шура сел на кровати и, недоуменно моргая, уставился на суетившихся больных. Наконец он сообразил, что уже утро, а, значит, пора сматываться из палаты, чтобы не попасться на глаза дежурным врачам. Шура извлек из-под матраца свою одежду и стал торопливо одеваться. В этот момент к нему подошел один из больных, взъерошенный толстяк с литровой банкой, доверху наполненной салатом оливье (видимо, передача от родственников) в одной руке и ложкой в другой. Уписывая за обе щеки салат, толстяк стал возбужденно рассказывать Холмову о том, что он видел собственными глазами, как из обыкновенного канализационного люка на Молдаванке стартовала самая настоящая межконтинентальная баллистическая ракета.

— Крышка люка, понимаешь, откидывается, и оттуда ракета как полетит — ф-р-р-р! — с горящими глазами докладывал толстяк. Так как в момент произнесения слова «ф-р-р-р», у него был полный рот оливье, то последний с силой брызнул из многочисленных щелей между зубами рассказчика во все стороны, заляпав Шуру с ног до головы.

— Пошел ты к чертовой бабушке со своей ракетой! — зашипел на него Холмов. Ничуть не обидевшись, толстяк побрел дальше, а к Шуре подошел худой, как кусок фанеры, чернявый мужчина с шахматной доской подмышкой. Как-то странно, загадочно глядя на Шуру, он взял в правую руку доску и стал медленно протягивать ее Холмову.