Лесная невеста - Елизавета Дворецкая

А однажды управитель Бьёрна конунга, ответственный за взимание пошлин на причалах, привел чудного человека, одетого в очень широкую рубаху с красивой отделкой из яркого шелка на вороте и рукавах, поверх которой накидка из волчьих шкур, явно прикупленная на месте, смотрелась дико и нелепо. Незнакомец был смугл, кудряв и черноволос, с крупными чертами лица, которое казалось довольно умным, хотя сейчас и выглядело несколько растерянным.

– Вот, Бранлейв ярл, этот человек ищет, с кем бы вместе ему принести жертвы. Я подумал, что тебе это подойдет. Но если ты не хочешь, я могу отвести его к Тормунду Уздечке, ему тоже скоро выходить в море.

– Нет, зачем же? – Бранеслав даже привстал и дружелюбно кивнул гостю. – Я скоро еду за моей невестой и обязательно буду приносить жертвы перед дорогой. И я никому не откажу в праве совершить это важное дело вместе со мной. Откуда ты, добрый человек?

– Константинополь, – неуверенно произнес незнакомец, и на лице его было написано сомнение, на тот ли вопрос он отвечает, который ему задали. Во время разговора он вопросительно поглядывал то на собеседников, то по сторонам, но явно не понимал ни слова.

– Он из Миклагарда. Привез, кстати, хорошее вино, причем много, так что я бы посоветовал тебе, Бранлейв ярл, с ним сторговаться поскорее, пока другие не прознали. Тебе ведь понадобится вино для свадьбы?

Из Миклагарда! Домочадцы и гости Бранеслава, и без того с любопытством глядевшие на гостя, негромко загудели. Миклагардом назывался большой и, по слухам, сказочно красивый и богатый город, лежавший очень далеко на юге. Сами жители называли его, кажется, Константинополь или как-то так. Чтобы туда попасть, надо было от Смолянска спуститься по Днепру до самого устья, выйти в Греческое море, а на другом берегу этого моря и стоял Миклагард. А отсюда, с противоположного края света, это расстояние казалось и вовсе немыслимым. Из-за такой дальности торговать с ним было трудно, ромейские обозы приходили один раз в несколько лет, что всегда становилось событием. Именно оттуда привозили самое лучшее вино, самые яркие и красивые ткани, самые искусные изделия из глины, бронзы, золота и серебра. Многие даже считали, что Миклагард располагается не на этом, а уже на Том Свете.

Зачем приезжий явился к Бранеславу, тоже понимали все, кто уже бывал в торговых городах. Никто не заставлял и не обязывал чужеземцев приносить жертвы местным богам – это, в конце концов, их личное дело. Но они должны отдавать себе отчет, что боги этой земли, ничего от них не получая, их не защищают. А значит, вздумай кто-то из вождей отнять у приезжих товары, корабли, свободу и саму жизнь, местные боги будут, разумеется, на стороне своих. Поэтому приезжие, если, конечно, у них была голова на плечах, едва сойдя на берег, торопились принести жертвы местным богам. Христиане, которым их бог запрещал поклоняться кому-либо еще, передавали «подарки» местным вождям, зато после совместной попойки приезжий обзаводился покровителем если не на небе, то хотя бы на земле и море, а это уже кое-что.

– Что он говорит? – Бранеслав недоуменно нахмурился.

– Никтополион, – так же неуверенно отозвался гость.

– Он ромей, – сказал Зимобор. – И зовут его Никтополион, вроде того.

– Ты понимаешь по-ромейски? – Бранеслав впервые за все время взглянул на него осмысленно, выделив из прочих. – Как тебя зовут? Ледич? Откуда ты знаешь ромейский? Ты бывал в Миклагарде?

Зимобор пожал плечами.

– Нет, не бывал, а учили меня когда-то. Мало что помню.

– Ну, хоть что-то. А то как же я буду с ним объясняться? Я собирался сходить в Миклагард, но пока у меня в дружине нет ни одного человека, который понимал бы по-ромейски.

Зимобор действительно когда-то учился греческому языку. Зачем – он и сам не знал. Со времен деда, если не прадеда, на княжьем дворе хранился ларь, неведомо кем и зачем привезенный, – из дерева цвета густого меда, отделанный полосками резной кости, гладкой и нежно-желтой. В семье жили воспоминания, уже почти легенда, что лет триста назад кто-то из предков ходил войной на греческие земли и привез оттуда огромную добычу – множество больших золотых и серебряных кувшинов, кубков, чаш, широких блюд, обручьев, перстней и прочего такого. Почти все это уже куда-то делось, остались только пара старинных кубков и еще одно блюдо – в святилище. Уцелел еще этот ларь, а в ларе книги – большие, ровно обрезанные листы тонкой, хорошо выделанной телячьей кожи, сложенные вместе и покрытые сверху и снизу досками. У некоторых доски давно были оторваны – наверное, кого-то прельстили золоченые накладки переплета, – листы рассыпались и лежали беспорядочной кучей. На кожаных листах тянулись длинные ряды букв, похожие на причудливый узор, в основном черные, а некоторые, самые большие, – красные.

Зимобор и Избрана, еще будучи детьми, как-то нашли этот ларь среди всякого хлама и полюбили рассматривать чудные листы. Больше всего их привлекали рисунки. И, не зная языка, легко было догадаться: вот князь в богатом красном платье сидит в своей избе с высокой крышей, вот два войска собрались на битву, вот огромный орел уносит куда-то девушку, а ее распущенные волосы достают почти до земли, а вот витязь сражается с чудовищем, похожим на медведя с гладким телом и огромной лохматой головой.

Кстати, оказалось, что один из челядинов княжьего двора, по прозвищу Волчий Глаз, умеет читать. То ли он сам был грек, то ли когда-то давно попал туда в рабство, а потом кто-то его выкупил и привез назад – этого Зимобор и тогда толком не знал, и теперь не помнил. Избране до смерти хотелось узнать, что за девушку уносит орел и удастся ли ей спастись, и Волчьего Глаза призвали пересказать княжеским детям греческие сказки. Сначала дети просто слушали, потом стали сами понемногу разбирать. Избрана узнала все про орла и успокоилась, а Зимобор втянулся и через какое-то время уже сам читал про войны и подвиги князей.

Челядин-грек давно умер, ларь с книгами был забыт подросшим княжичем вместе с прочими игрушками, но сейчас, при виде этого смуглого чернобородого лица, Зимобор вдруг так ясно вспомнил все это – сени материнской избы, где была свалена в углах всякая рухлядь, которая вроде и не нужна, и вроде жалко выбросить, ларь и его бронзовые запоры, когда-то взломанные и непочиненные – не нашлось умельцев; Избрану, десятилетнюю девочку, уже красивую, с упрямым и гордым личиком и роскошной косой, ее пронзительный визг, когда он своими испачканными в пыли руками задевал ее нарядные рубахи; Волчий Глаз и его густые, сросшиеся брови, за которые он получил свое прозвище, глухой голос, корявый палец на строчке. «Ца-ри-ца Ев-док-си-я ш-ла ми-мо ви-но-град-ни-ка Фе-о-гнос-то-ва… – А что такое виноградник?» А через открытую дверь со двора доносятся азартные крики отцовских кметей, звон оружия, треск щитов, веселая заковыристая брань, возмущенные вопли, и маленький Зимша-княжич рвется на части – то ли бежать вниз, то ли сидеть тут и слушать.