Введение в святоотеческое богословие - Иоанн Мейендорф

Почти как и святой Кирилл, он верит в обожение, признает святую Деву Богородицей и вполне православно рассуждает о Святой Троице:

Воплощение Единородного не увеличивает числа Троицы, превращая Ее в четверицу. Троица остается Троицей и после Воплощения. Веруя, что единородный Сын Божий стал человеком, мы не отрицаем воспринятой Им природы: как я говорил, мы признаем природу воспринимающую и воспринимаемую. Ибо в этом единстве отличительные свойства двух природ не смешиваются... Было бы крайней глупостью называть союз Божественного и человеческого смешением... При нагревании золота оно воспринимает цвет и энергию огня, но при этом не теряет своей собственной природы. Ведя себя как огонь, оно в то же время остается золотом. Так же и тело нашего Господа есть тело, но бесстрастное, нетленное, бессмертное: это тело Господне, божественное и прославленное божественной славой. Оно неотделимо от Божества, оно не принадлежит никому, кроме единородного Сына Божия. Оно не раскрывает нам никого иного, кроме самого Единородного, облекшегося нашей природой.

Из этого отрывка видно, что, хотя Феодорит правильно понимал природу Спасителя, все же его рассуждения страдают некоторым рационализмом, в них отсутствует идея личности, он говорит о Троице как о предметах, а не как о живом начале, имеющем непосредственное отношение к нашему существованию.

Заслуга Феодорита состоит прежде всего в его оппозиции Евтиху и в несомненном влиянии его идей на атмосферу Халкидонского собора. Остается обсудить вопрос, разрешило ли принятое на этом соборе вероопределение все проблемы, связанные с природой Спасителя.

Халкидонский собор состоялся в 451 году, и результатом его явился знаменитый Халкидонский орос (вероопределение), в котором взаимоотношения двух природ во Христе выражены четырьмя отрицательными наречиями: «неслитно, непреложно (неизменно), нераздельно, неразлучно». Центральным событием собора было письмо папы Льва к Флавиану ― уже упоминавшийся Томос, богословие которого можно определить как богословие здравого смысла. Неоспоримым преимуществом Томоса было то, что при отсутствии малейшего намека на несторианство в нем отстаивалась полная реальность двух природ («субстанций») Христа.

Будучи зачитано на соборе, письмо вызвало бурю восторга среди собравшихся более чем 500 епископов, представлявших почти исключительно восточные Церкви (кроме пяти папских легатов и двух африканских епископов). В порыве энтузиазма византийцы провозгласили, что «Петр вещает через Льва», выражение, которому, однако, не следует придавать слишком большого значения.

Огромным достоинством Томоса было полное соответствие его идей учению святого Кирилла. Для проверки этого была организована специальная комиссия, которая и подтвердила, что Томос выдерживает экзамен по всем основным пунктам александрийской христологии. Эта подробность, кстати сказать, показывает, что высказывания папы римского не принимались собором как безоговорочно непогрешимые! Критерием христологической истины собор считал скорее учение святого Кирилла Александрийского.

Однако латинская терминология Льва не могла во всем удовлетворить восточных богословов. Для папы, совсем не подозревавшего обо всех тонкостях восточной мысли, не существовало различия между природой и ипостасью, для обозначения которой он употреблял слово persona, «лицо». Поэтому при разработке окончательного текста вероопределения отцы Халкидонского собора осуществили компромисс между двумя богословскими терминологиями. В основу халкидонского ороса были положены: 1) Томос Льва, в котором слово persona было переведено как ύπόστασις, ипостась; 2) Антиохийское вероизложение 433 года, подписанное Кириллом; 3) Кирилловы двенадцать анафематизм против Нестория. Вот этот знаменитый текст:

Итак, следуя за божественными отцами, мы все единогласно учим исповедовать Одного и Того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, Совершенным по Божеству и Его же Самого Совершенным по человечеству; подлинно Бога и Его же Самого подлинно человека; из разумной души и тела. Единосущным Отцу по Божеству и Его же Самого единосущным нам по человечеству. Подобным нам во всем, кроме греха. Прежде веков рожденным из Отца по Божеству, а в последние дни Его же Самого для нас и для нашего спасения (рожденного) по человечеству из Марии Девы Богородицы. Одного и Того же Христа, Сына, Господа Единородного, познаваемым в двух природах неслитно, непреложно, нераздельно, неразлучно.

(При этом) разница природ не исчезает через соединение, а еще тем более сохраняется особенность каждой природы, сходящейся в одно Лицо и в одну Ипостась.

(Учим исповедовать) не рассекаемым или различаемым на два лица, но одним и тем же Сыном и Единородным, Богом Словом, Господом Иисусом Христом:

Как изначала о Нем (изрекли) пророки и наставил нас Сам Господь Иисус Христос и как предал нам символ отцов наших.

Халкидонское вероопределение было хорошо сбалансировано и должно было удовлетворить все партии. Достаточно лишь внимательно посмотреть на апофатические наречия: первые два, «неслитно, непреложно» направлены против монофизитства; вторые два, «нераздельно, неразлучно» ― против несториан. Однако монофизиты возражали и против этой сбалансированной формулы, особенно из-за вставленного и чуждого Кириллу выражения «в двух природах», заменявшего кирилловское «единство двух природ». В словах «сохраняется особенность каждой природы, сходящейся в одно Лицо и одну Ипостась» монофизитам чудилась победа антиохийцев, а «две природы» действовали на них как красный плащ на быка. Они наотрез отказывались видеть другую возможность интерпретации, ту, которая как раз и выражала истинные взгляды сторонников Кирилла: «одно Лицо и одна Ипостась» значили не новое лицо или ипостась, а от века существующую ипостась Слова, второго Лица Святой Троицы. Но надо сказать, что халкидонская формула этого отождествления ипостаси Логоса с «ипостасью соединения» ясно и безоговорочно не утверждала. Именно эта проблема и явилась пробным камнем как для антиохийской, так и для александрийской христологий. Антиохийцы считали, что два естества сходятся в одну ипостась, представляющую собой не Логос, а нечто новое, ранее не существовавшее. Из Кирилловых доводов непосредственно следовало, что у человека Иисуса не было человеческой личности, ― ее заместило в нем Божественное Слово. Против этого-то и восставали антиохийцы. Но если согласиться с их доводами и отвергнуть веру Кирилла, то невозможно мыслить Христа иначе, чем как два лица!

Таким образом, центральная фраза халкидонского ороса могла быть истолкована по-разному. Трудно сказать, была ли эта двусмысленность преднамеренной или же большинство отцов собора, будучи сторонниками Кирилла, проглядели возможность двоякого толкования. Как бы то ни было, составители ороса сознательно сформулировали его таким образом, чтобы раз и навсегда установить границы, за которые человеческая мысль не должна заходить в своих поисках истины.

Существует мнение, что решение Халкидонского собора было последним словом христологической мысли. Однако всякое определение Истины неизбежно ее ограничивает, и поэтому в истории человеческой мысли не должно существовать такого понятия, как «последнее слово». Истина ― одна, но каждое поколение нуждается в разрешении новых проблем и недоразумений. Так и Халкидон не смог бы быть заключительным словом христологий.

ЧАСТЬ III

Глава 1. Последствия Эфесского и Халкидонского соборов (Дифизиты и монофизиты. Севир Антиохийский)

Знаменитое вероопределение, выработанное Халкидонским собором, оказалось несмотря на его сбалансированность неполным и на поверку никого не удовлетворило вполне, создав в то же время новые затруднения. В формулировке ороса отразилось стремление к компромиссу между враждующими партиями, но в результате каждая партия давала ему свое одностороннее толкование, неприемлемое для противной стороны. Исповедуя во Христе две природы, сходящиеся в одно Лицо и одну Ипостась, собор, во имя верности учению святого Кирилла, в то же время восемь раз употребляет выражение «один и тот же Христос» (в смысле «тот же самый»). Стремясь избежать обвинения в несторианстве и сохранить верность кирилловской христологии, халкидонские отцы, следуя каппадокийской терминологии, установили тождество между терминами ипостась и лицо. Слово лицо употреблялось Несторием в «слабом» смысле и допускало неоднозначное толкование. Термин же ипостась, которым отцы-каппадокийцы пользовались для обозначения Лиц пресвятой Троицы, до Халкидонского собора употреблялся синонимично со словом «природа». Халкидонский орос раз и навсегда установил различие между природой и ипостасью, тем самым исключив употребление двусмысленного кирилловского выражения «одна природа». Однако простые христиане плохо разбирались в терминологических тонкостях и не могли оценить по достоинству примиренческие устремления собора. К тому же случилось так, что среди защитников собора не оказалось ни одного крупного богослова, за исключением бывшего противника святого Кирилла, Феодорита Киррского. В то же время среди противников собора выступали блестящие мыслители, сумевшие четко сформулировать и обосновать свою неудовлетворенность халкидонским вероопределением.