Белый лебедь - Линда Ли

Они уехали, даже не простившись с ней. Хотя глупо так переживать из-за этого. Она ведь всегда понимала, что ее отношения с этими людьми держатся на деньгах. Что она нужна им лишь до тех пор, пока будет их содержать. На то они и свита. Глупо испытывать к этим людям какие-то чувства. Но она испытывает. Она полюбила Маргарет как сестру, а Ди стала для нее чем-то вроде матери.

И еще Генри. Грустная улыбка появилась на ее лице при мысли об этом человечке. Он стал для нее как брат или любимый друг, который всегда изо всех сил старается сказать что-то правильное и очень редко преуспевает в этом.

Какая же она несчастная! Купить себе друзей, а потом ждать одобрения и уважения к себе от посторонних людей!

Но тут до нее дошло, что в кухне раздается какой-то шум. Медленно, охваченная неясной надеждой, направилась она в заднюю часть дома. Распахнув кухонную дверь, она увидела Маргарет, хлопотавшую у плиты, Генри, читавшего газету, и Диндру, просматривающую какие-то документы.

— Вы еще здесь? — удивилась она, шумно вздохнув. Все трое так же удивленно посмотрели на нее.

— Конечно, мы здесь, — отозвалась Диндра, откидываясь на спинку стула. — А где, по-твоему, нам следует быть?

— Но в ваших комнатах пусто.

— Нет, просто там прибрано — для разнообразия. Мы ведь привыкли, что прислуга прибирает за нами. — Софи побледнела.

— Я прошу прощения.

— Не проси. Ты очень скоро сможешь оплачивать прислугу. Я вот просматриваю твои контракты, чтобы узнать, когда ты получишь деньги.

— А пока что, — объявил Генри, — я намерен устроиться на работу. В газетах полно разных объявлений.

— Ты хочешь сказать…

Слова замерли у нее на губах. Маргарет торопливо подошла к ней.

— Мы будем с тобой. Есть у тебя деньги или нет. Есть у тебя будущее или нет. Кто знает, чем кончил бы каждый из нас, если бы однажды ты нас не подобрала. Теперь для нас пришло время расплатиться с тобой.

— Но как же твоя кузина?

— Моей кузине я не нужна, она во мне не нуждается. Мое место здесь, с тобой.

Софи обняла эту строго одетую женщину, которая стала ее другом.

— Я тебя люблю.

Генри вскочил со стула.

— Я тоже хочу, чтобы меня обняли!

Мгновение — и они уже обнимались втроем, и только Диндра не присоединилась к ним. Она по-прежнему сидела за столом, и на лице у нее было какое-то странное выражение — одновременно задумчивое и презрительное.

— Иди же сюда, Ди, — ласково позвал Генри. Диндра бросилась к друзьям, засмеялась и обняла их.

— Мы все уладим, — пообещала Маргарет.

— Не сомневайся, — добавил Генри.

Они отошли друг от друга с улыбками на лицах.

— Спасибо. — Софи переполняла радость. Она взяла в руки газету. — Генри, как насчет того, чтобы я тоже посмотрела эти объявления? Я тоже хочу устроиться на работу.

— Ни в коем случае! — возмутилась Диндра, снова напустив на себя деловой вид. — Тебе нужно заниматься. Ты должна выступить в концертном зале, чтобы мы могли получить деньги; потом мы вернемся в Европу.

«Вернемся в Европу». Больше ей ничего не остается, поскольку в жизни отца для нее нет места. И пока она не получит деньги за весенние и летние турне, она не сможет оплачивать дом своего детства.

После всех сражений она все еще может потерять «Белого лебедя».

Ею овладело беспокойство. Она отвернулась, думая о том, что ошибки прошлого исправить нельзя. Остается только постараться не совершать новых ошибок в будущем. Она постарается. Она будет играть. Играть по-настоящему.

Как ей и предназначено судьбой.

Эта мысль явилась внезапно, удивив ее. Ей захотелось поразить бостонцев, но поразить своим талантом, а не зрелищем. Возможно, она потеряла все, но гордость у нее еще осталась.

Как слепящая вспышка, к ней пришло осознание, что именно этого ей хотелось всегда. Просто она запрятала это желание очень глубоко в своем сердце.

Она решилась. Она будет играть Баха. Потому что, в чем бы ни пытался убедить ее Найлз Прескотт, она талантлива.

Сердце ее гулко билось. Ей захотелось этого с такой силой, что у нее закружилась голова. Очень долго она старалась не поддаваться чувствам, но теперь они вырвались на волю, и удержать их она уже не сможет.

Ей хотелось доказать Найлзу Прескотту, что он ошибся. Ей хотелось доказать своему отцу, что он должен ею гордиться. Ей хотелось доказать Грейсону, что хотя бы в этом она не потерпела поражения. И не потерпит.

Приняв это решение, Софи составила график и с этой минуты неукоснительно придерживалась его. Она приступала к занятиям рано утром и заканчивала их поздно вечером. Ее жизнь была расписана по минутам. Волнение и целеустремленность владели ею, и это действовало на нее как наркотик.

Она занималась в библиотеке. Картины, снятые со стен, стояли в коридоре, обои так и висели наполовину содранными, в комнате не было ничего, кроме ее стула и подставки для нот. В моменты отчаяния, когда что-то не получалось, она изливала свою энергию, обрывая остатки обоев. Но когда являлось понимание трудного места, полоска обоев оставалась болтаться на стене, как язык, вывалившийся изо рта, Она бросалась к своему стулу и начинала играть отрывок, который она только что проиграла в уме. Трудности были преодолены, потом возникали новые.

К концу первой недели занятий уверенность ее окрепла и ноты уже не пугали.

Ею владели восторг и удивление. Целеустремленность стала ее постоянным спутником.

Но когда первая неделя перешла во вторую, ее восторги начали угасать. Как бы она ни старалась, она не могла составить из отрывков единое целое. Она понимала, как нужно играть эту вещь, но, несмотря на постоянные усилия, ей не удавалось заставить виолончель звучать так, как ей хотелось.

После долгого периода, когда она просто разрешала музыке звучать свободно и вольно, смычок перестал подчиняться ее рукам. Чтобы превратиться из поверхностной музыкантши в уважаемую концертирующую виолончелистку, нужно было уметь управлять своими движениями. Но эти усилия делали ее смычок неуверенным. Левая рука впивалась в инструмент, тело напрягалось. Даже простые гаммы превратились в мучение.

И к концу второй недели все ее достижения оказались полностью перечеркнуты. Она изо всех старалась не утратить уверенность в себе. Волнение больше не посещало ее, а уверенность стала неуловимой, точно волны, убегающие в море.

Все это время Грейсон появлялся в доме каждый день. Несколько раз заходил Лукас, и они совещались за закрытыми дверьми. Грейсон также нанял стряпчего, который занимался недвижимостью и теперь подыскивал для него новое помещение под контору.

К концу третьей недели в душу ее закрались сомнения, да так и остались там, крепко вцепившись в нее. Теперь Софи удивлялась, как это ей могло прийти в голову, что она в состоянии сыграть хотя бы одну сюиту Баха без аккомпанемента, не говоря уже о всех шести.