Руководящие идеи русской жизни - Лев Тихомиров

Единственное, что может министр вынести из думских поучений, — это обязанность слушаться Думу («считаться с мнением и голосом страны, представителями которой являются члены Государственной Думы»). Но может ли министр позабыть, что он обязан прежде всего исполнять Волю Государя, его назначившего и дающего ему директивы работы?

Вот это требование покорности министров и составляет главнейшую, существеннейшую сторону «законодательной» деятельности Государственной Думы, единственное настоящее дело ее. Все прочее слабо, противоречиво: то прямо вредно, то в наилучшем случае терпимо. Только эта линия ведется неуклонно, этот тон не замолкает: слушаться Думу, подчиняться Думе, делать, как она хочет, ибо она составлена из «представителей народа». По существу это ведет к полному перевороту государственного строя. Но для этого ли создана Дума? И наконец, пока она достигнет государственного переворота и поставит свою волю законом для министров, нынешним строем обязанных слушаться Императора, пока это произойдет — как же нам жить, как министрам править, как получать законы? Во всей этой области Государственная

Дума дает не помощь государственному механизму, а постоянные помехи. Она дает всей России самый вредный камертон и пример. Что же это за учреждение, что оно из себя делает, и куда, наконец, Россия придет под его неуклонным давлением?

Внешняя опасность и внутреннее разъединение

Находясь по самой середине держав, наиболее волнуемых вожделениями колониальной политики, мы не можем теперь ни на минуту забывать, что опасности захватов угрожают нам со всех сторон. В существовании такого положения винить некого. Но когда мы приводим Россию в состояние, не сообразное с опасностями ее современного международного положения, мы оказываемся кругом виноватыми, ибо этим усугубляем опасности и ослабляем свои средства к их отражению.

Первая обязанность страны, находящейся в нашем нынешнем положении, есть обязанность и быть, и казаться сильной, и быть, и казаться крепкой внутренним единением. Но наши современные деятели и все наше общество виноваты перед судьбами России тем, что в обоих отношениях делают, наоборот, все возможное для обострения и без того опасного положения.

Первый упрек, который приходится тут делать, падает на нашу иностранную политику вечных уступок, придающих России вид слабости и нерешительности. Уступки никогда никого не способны разжалобить и насытить, а только приводят к попыткам новых и новых требований, которые все возрастают по мере того, как систематические уступки приводят всех к убеждению в нашей слабости, в нашей готовности отдать все, лишь бы избежать столкновения. Если хочешь мира — будь готов к войне, — говорит древняя, вечно юная политическая мудрость. Мы представляем зрелище противоположное: зрелище надежды получить мир, повсюду чуть не афишируя свою неготовность к войне.

Может ли быть Россия так слаба, как она кажется? Можно ли допустить, что страна, все же считающая 150 миллионов жителей и способная собирать миллиардные государственные доходы, не имеет шансов выдержать какие угодно столкновения? Мы лично совершенно убеждены в том, что в решительных руках Россия может никого не бояться. Но наша иностранная политика способна во всяком наблюдателе создать, наоборот, убеждение, что мы теперь не смеем думать справиться даже с самомалейшим неприятелем… Понятно, до какой степени это способно ободрять наших мировых конкурентов и приводить их к попыткам воспользоваться за счет нашей слабости всеми выгодами, какие только где-нибудь представятся.

Наряду с такой внешней политикой мы видим внутреннюю политику партий, которая как бы нарочно приспособлена для того, чтобы объяснить и оправдать малодушие иностранной политики. В этом случае главнейшая вина падает на Государственную Думу, которая делает все возможное для того, чтобы представить миру Россию страной самого безнадежного разъединения внутренних сил. Что может сказать о внутреннем единстве России всякий наблюдатель партий Государственной Думы? Если б это учреждение действительно являлось сколько-нибудь точным зеркалом Русской нации, то пришлось бы сказать, что это какая-то погибшая нация, не способная ни к какому единению и сосредоточению.

Внешние враги нередко могут прямо указать в Думе своих несомненных союзников. В ней раздаются голоса, в которых слышится не родство со своей страной, а полное духовное единение с силами, находящимися там, далеко, в лагере конкурентов России. Мы радуемся уже и тому, что в третьей Думе не сосредоточивается большинства голосов на явно антинациональных заявлениях. Но каких страшных усилий стоит правительству создать большинство, сколько-нибудь не антипатриотическое. Что только не приносится в жертву тому, чтобы собрание «представителей России» не давало большинства голосов против интересов Русской нации, взятой в целом. Партии и фракции единятся на отвлеченных принципах, на классовых интересах мелких национальностей, входящих в состав Империи, но среди ожесточенной борьбы этого политического партикуляризма голос национального единства слышится в такие редкие минуты, что кажется для наблюдателя совершенно отсутствующим. И даже в эти редкие минуты наблюдатель невольно спрашивает себя: насколько этот здоровый голос принадлежит самому собранию, и насколько он обязан своим проявлением усилиям правительственного искусства?

Неужели Россия действительно такова по внутренней разъединенности, раздробленности нации, как это собрание ее «представителей»? Тот, кто этому верит, не может не признать Россию безнадежно слабой, ибо что толку из наличности 150 миллионов, если они представляют не одну армию, а 15 борющихся между собой отрядов, этой борьбой приводящих друг друга к полному бессилию? Но даже и тот, кто не верит, чтобы Государственная Дума была сколько-нибудь верным отражением России, не может не видеть, что борьба думских партий, вырываясь за стены Таврического дворца, изо дня в день, из года в год раздробляет нацию на такие же враждебные лагеря, не понимающие друг друга и не желающие ничего, кроме подрыва друг друга.

Где же тут национальное единение? С чем же страна может противостоять какому бы то ни было внешнему врагу?

С этой точки зрения, конечно, получила бы полное оправдание та внешняя политика малодушия и уступок, которая свойственна старчески отжившему народу, неспособному уже ни на какое усилие, ни на какое доблестное напряжение энергии.

И естественно, что наши мировые конкуренты ободряются, смело наседают на нас, и положение из потенциально опасного превращается в реально угрожающее…

А между тем кто из нас, ощущающих в себе русскую душу, может согласиться с тем, чтобы Россия действительно представляла старчески разлагающийся организм? Кто из нас не чувствует, что мы и теперь способны сливаться на единой мысли о благе и чести родины и что мы — русские — в нашем «самоопределении» точно так же способны сдержать в единении все остальные мелкие племена Империи и их повести под нашими знаменами на службу ей? Кажущаяся дряблость и раздробленность есть явление чисто искусственное, последствие того, что Россия вместо отрясения с ног своих праха антинациональной «революции» продолжает в своих учреждениях давать отголоски «директив», продиктованных этой безыдейной смутой, которая, сама будучи явлением разложения, способна вносить только разложение повсюду, где позволяют ютиться ее эпигонам.

Повторяя слова великого трибуна Французской революции, мы теперь можем сказать: Россия кажется такой ничтожной только потому, что стоит на коленях перед эпигонами искусственно навязанной ей смуты. Пусть только встанет на ноги Россия, и она увидит, что слаба и ничтожна не она, а ее раздробители и что не только они, а и силы всего мира не одолеют великого объединенного Русского народа.

К запросу об охране

Мы заранее предполагали, что новая сессия Государственной Думы будет посвящена по преимуществу «избирательным» интересам, каковые для оппозиции достигаются резкими выходками, вызовами на бой и прочими агитирующими умы способами. Конституционно-демократическая партия с первого же момента и пошла с места в карьер, выдвинув вопрос о якобы незаконности «Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия»[110]14 августа 1881 года.

Этот запрос был, как говорится, притянут за волосы к волнующему всех преступлению, жертвой которого стал П. А. Столыпин, и которое неразрывно связано с видимо нестерпимым состоянием охранной полиции. Нетрудно понять, что есть разница между качеством закона и качеством его осуществления. Закон может быть очень неудовлетворителен, и применение его происходит совершенно правильно, и наоборот. В данном случае весь ужас положения состоит вовсе не в существовании охраны самой по себе, а в том, как она фактически поставлена при практическом применении закона. «Кадеты» же, пользуясь возбуждением умов, вызываемым фактической постановкой охраны, выдвинули запрос о незакономерности самого «Положения» 1881 года.