Персидский гамбит. Полководцы и дипломаты - Владимир Виленович Шигин

Как только авангард последних дошел до реки Шамхор, Тормасов приказал генерал-майору маркизу Паулуччи взять два батальона 9‑го егерского полка с несколькими казаками и открыть место расположения неприятеля. Пройдя четыре версты за реку, Паулуччи встретил 4‑тысячный отряд персов, которые после короткого боя ушли за урочище Хач-Булаг в горы, прилегающие к Елизаветполю. Преследовать Паулуччи не стал, так как догнать конницу пехоте было невозможно. После этого Аббас-Мирза отступил к Эривани, куда скоро пришел со своим двенадцатитысячным корпусом и старший брат Мамед-Али-хан, после своей столь же неудачной попытки вторично вторгнуться в Памбаки.

Мамед-Али-хана заставил убраться генерал-майор Портнягин. Вовремя выступив навстречу старшему сыну шаха, он был уже готов дать ему серьезный бой, но Мамед-Али предпочел убраться восвояси. До границы персов преследовал отряд старого кавказца полковника Печерского.

После провала второй попытки вторжения в российские границы шахским сыновьям стало понятно, что кампания этого года ими уже проиграна.

22 августа к Тормасову явился некто Хаджи-Абуль-Хассан с письмом визиря Аббаса-Мирзы Безюрка, в котором тот уверял, что Персия только и мечтает как о мире и просит пропустить в Петербург их посольство, в надежде, что император Александр будет более сговорчив при дележе закавказских провинций.

– Мой император готов принять ваше посольство, но с условием – Эриванское и Нахичиванские ханства переходят под его руку! Кроме этого, я жду, когда вы вернете удерживаемого в Эривани барона Вреде.

– Ваш ответ горче яда! – заявил посланец и уехал.

– Ишь, раздухарились, будто не мы, а они нам холки намылили! – покачал головой Тормасов, спровадив ушлого переговорщика.

– Что есть холка? – поинтересовался у него сидевший рядом Паулуччи.

– Это шея! – пояснил наместник, постучав для пущей убедительности ребром ладони ниже затылка.

– Да! Да! – согласился маркиз. – Шея у него действительно давно немытая!

Тормасов прекрасно понимал, что за бесконечными вывертами Мирзы-Безюрка кроются происки англичан, желающих внушить российскому императору бесперспективность присоединения Закавказья. И это выводило его из себя.

– В Лондоне спят и видят, чтобы мы все свои силы бросили против Наполеона в Европе, а не продвигались в сторону Индии! – делился он своими мыслями с генерал-квартирмейстером.

– Да! Да! – соглашался маркиз Паулуччи. – Британцы всегда такие – с виду надменные, а в делах циничные!

Тормасов взял со стола какую-то бумагу, потряс ею перед своим генерал-квартирмейстером:

– Вот, доподлинно знаю, что за сей визит и Мирза-Безюрк, и принц Аббас положили себе в карманы не по одной горсти английского золота!

– И это верно, – согласился Паулуччи. – Они всегда покупают за золото чужую кровь!

* * *

В конце августа, под видом удовлетворения требований Тормасова, а на самом деле из-за недостатка продовольствия, шахские сыновья убрались со своими войсками от наших границ, но только для того, чтобы вторгнуться в находящееся под российским покровительством прикаспийское Талышинское ханство. Повод к вторжению был высосан из пальца – отказ Мир-Мустафы-хана Талышинского выдать свою дочь за одного из многочисленных сыновей персидского шаха.

Позиция Мир-Мустафы была чадолюбивая и вполне понятная:

– Дочь у меня одна, и ей всего восемь лет, а сыновей у Фетх-Али-шаха больше пяти десятков!

Полагая, что персы оголодали и на носу холода, генерал Тормасов решил, что большими силами в этом году они в Талыши не вторгнутся, ну а от небольшого отряда хан всегда в горах отобьется.

– Талышинское ханство лежало за Араксом, и переправа наших войск через эту реку могла дать предлог персам утверждать, что мы не ограничиваемся «исканием границей по Араксу, а имеем более обширные виды на расширение своих владений», советовался Тормасов с генерал-квартирмейстером Паулуччи.

– У нас для защиты трех обширных провинций: Дербентской, Кубинской и Бакинской – имеется лишь один Севастопольский полк. Поэтому послать весь полк в Ленкорань мы не можем, а посылать несколько рот просто бесполезно! – оценил ситуацию Паулуччи.

Поэтому для поддержки Мир-Мустафы к талышинским берегам из Баку наместник отправил лишь бомбардирский корабль и два вспомогательных судна, под командой хорошо известного нам капитан-лейтенанта Челеева. На суда была посажена рота Севастопольского полка, что было явно недостаточно для серьезной помощи.

Подойдя к Ленкорани. Челеев нашел жителей в паническом страхе, ожидавших скорого вторжения неприятеля. Походя по улицам, капитан-лейтенант отметил, что город почти опустел, а оставшееся население, вместе с ханом, «были похожи на преступников, ожидавших смертной казни».

Прибытие русских судов немного взбодрило население города, но, когда талышинцы узнали, что русские войска на помощь им не придут, предались еще большему отчаянью. Люди толпами покидали Ленкорань, чтобы укрыться неподалеку от города на песчаном полуострове, возле которого бросили якоря наши суда.

А персы, вопреки прогнозам российского наместника, решили вопрос с Ленкоранью надолго не откладывать и почти сразу двинулись в талышинские пределы числом около двенадцати тысяч конницы, во главе с сердаром Фарадж-Уллах-ханом.

Практически не встречая никакого сопротивления, Фарадж-Уллах с ходу овладел Ленкоранью, превратив город в пепел. При этом стоявшие на рейде российские суда ничем защитникам города помочь не могли, так как Ленкорань была отделена от берега густым лесом. Оставалось лишь быть свидетелями развернувшейся перед глазами наших моряков трагедии…

«Я чувствую себя, – доносил впоследствии капитан-лейтенант Челеев, – недостаточным совершенно изобразить картин трогательнейшего положения жителей, при воззрении на коих каждый человек, хотя бы он имел варварское сердце, должен испустить несколько вздохов чувствительности к человечеству, сам победитель содрогнулся бы, когда миновалось бы его исступление. Горестно очень быть чувствительной душе свидетелем ужасной сцены, когда жители, переселясь на полуостров, длиною на милю, со всеми животными влачат свою жизнь без покровов от непогод, кои их начинают преследовать, в песке, в грязи, без жизненного запаса себе и скоту».

После взятия персами Ленкорани большая часть талышинских старшин отложилась от Мустафы-хана, и он, с небольшим числом преданных воинов, со всем семейством и имуществом вынужден был отсиживаться на том же прикрываемом нашими судами полуострове. Там же, на полуострове разместилась и рота Севастопольского полка. Персы вначале попытались было захватить и эту последнюю пядь Талышинского ханства, но увидев готовых к бою севастопольских мушкетеров и орудия корабельной артиллерии, предпочли убраться.

Единственное, что сделал Тормасов, разрешил капитан-лейтенанту Челееву, в случае крайней опасности для хана и его семьи, посадить его на суда и перевезти в Баку.

Пока же Челеев всеми силами укреплял полуостров, поставив на его перешейке несколько батарей и подкрепив мушкетерскую роту морским десантом.

Персы попыток атаки русско-талышинского лагеря не предпринимали, но хан все больше и больше впадал в хандру.

«Увядает Талышинское ханство, – доносил Челеев, – увядает очень приметно; хан уже потерял прежнюю бодрость духа; приверженные же воины его, которые остались делить