Мир приключений 1963 - Алексей Бобровников

Первым очнулся Оганесян:

— Нет, нет… Что вы, это совершенно невозможно! Вы меня простите, Анатолий Дмитриевич, но вы колдун какой-то, гипнотизер. Заворожили нас, увлекли, так что и возразить пока нечем… Мысли, знаете, рассыпаются как-то. Уж очень ошеломительно.

— Когда Гейзенберг предложил свою единую теорию поля, — Володя Карпов, наверно, впервые в жизни говорил строго и спокойно, не болтая расхлябанно руками, — то Нильс Бор сразу же сказал, что для того, чтобы быть истиной, эта теория недостаточно сумасшедшая. У Кирленкова элемент сумасшествия налицо.

Никто так и не понял, поддерживает ли он Кирленкова или опровергает.

Оганесян что-то неуверенно промычал, покачал головой, потом, склонив ее набок и прищурив добрый карий глаз, промычал:

— А знаете ли… Так оно и получается, в сущности… — В этот момент он наверняка сопоставлял известные всем данные с вычислениями на доске. Но, как только от математических абстракций он мысленно перенесся к незнакомцу в парусиновых брюках, то сейчас же вскипел: — Ерунда! Совершеннейшая ерунда! Но что же тогда, я вас спрашиваю! А?

Кирленков мучительно искал недостающее звено. Он видел, что его математика не убедила товарищей. Они все поняли, согласились с ним, и, если бы на его кровати не лежал сейчас этот человек, все было бы ясно. Теперь же никто не решался перебросить мост от решенной научной загадки к необъяснимому появлению самого обычного человека. Слишком уж такое стечение обстоятельств было необычно. А может быть, здесь просто глупое совпадение? Нет, не совпадение. И, сам не замечая того, Кирленков заговорил вслух. Тихо, медленно и последовательно, точно строя хрупкий домик, он соединял звено за звеном. Увлекшись, он перестал мыслить математическими абстракциями и формулировал свои мысли чисто философски:

— А где, собственно, находятся предполагаемые антимиры? Ведь получается весьма парадоксальная ситуация. Мы говорим о симметрии мира, о том, что каждой частице соответствует античастица. Но на самом-то деле вокруг нас есть только несимметричная природа. Чтобы дать хоть какой-то ответ, мы предполагаем, что антиматерия существует не в нашем мире, а в глубинах Вселенной, в каких-то далеких галактиках. Это тем легче допустить, чем труднее проверить А нашему земному наблюдателю почти невозможно обнаружить антимир. Действительно, пусть мы видим какое-то небесное тело и хотим узнать, из чего оно состоит: из атомов или антиатомов. Увы, световые волны, испускаемые телом, этого нам не скажут. И вещество и антивещество излучают один и тот же свет.

— Даже я об этом знаю, — с нарочитым вздохом произнес доктор.

Кирленков опомнился:

— Простите, я, кажется, увлекся. Но мне бы хотелось изложить свою мысль до конца.

— Пожалуйста, Анатолий Дмитриевич, — кивнул головой Оганесян, который уже понял мысль Кирленкова и мог спокойно следить за ее развитием.

— Гениальный Дирак открыл антимир еще в тридцатых годах. Все рассуждения об антимирах и антивеществе, все дискуссии и надежды, связанные с фотонными ракетами, основаны в конечном итоге на теории Дирака. Но если мы попытаемся докопаться до истоков его теории, то увидим, что дираковское исходное положение — это природа вакуума. Дирак не считает вакуум пустотой. В этом все дело. Дираковский вакуум — это море, до отказа набитое элементарными частицами. Но частицы эти тоже необычны. Они никак не воспринимаются даже самыми совершенными приборами. Но стоит сообщить им огромный запас энергии, и мы можем выбить их из вакуума, создать материю из ничего. И здесь нет никакой идеалистической ловушки. Просто частицы в море Дирака обладают отрицательной энергией. Меньшей, чем нуль! Отрицательная энергия — это значит и отрицательная масса. Мяч из таких отрицательных частиц от толчка вперед полетит назад. Все те частицы, которые мы открыли, в сущности, предугаданы Дираком. И антипротон и позитрон — это всего лишь дырки. Дырки в пустоте. Мощным ударом энергии мы их выбили из вакуума и получили античастицы. Вакуум это туннель из мира в антимир. Из мира плюс-энергия в мир минус-энергия. Этот минус-мир движется, в нем текут процессы, совершаются физические взаимодействия и химические реакции. И если, мы знаем это из астрономии, наша Вселенная расширяется, то та, лежащая за вакуумом, минус-Вселенная сжимается. Иначе нельзя. В этом блестяще проявляется закон диалектики, закон единства и борьбы противоположностей. Этот минус-мир должен жить на встречном времени. Для них, я имею в виду обитателей бесконечной Вселенной из антивещества, время идет обратно нашему.

Итак, нашей Вселенной всюду — рядом с нами, в нас самих, — возможно, сопутствует другая, невидимая Вселенная, живущая на встречном времени. В ней свои, не воспринимаемые нами объекты, но такие же материальные и реальные, как наши. И, поскольку она подчинена всем известным нам законам природы, мы когда-нибудь сумеем обнаружить ее экспериментально.

Человек, которого мы нашли в аккумуляторной, оттуда, из этой Вселенной, живущей на встречном времени. Другого объяснения того, как человек мог, не открывая двери, оказаться внутри запертого помещения, я не знаю. Моя мысль подтверждается и другими данными. Это показания приборов в аккумуляторной, я о них уже говорил. О том, что нейтринные поглотители зарегистрировали переход антипространства через нуль, свидетельствуют данные, о которых рассказал нам Карпов.

Кирленков сел. Он ожидал бури, но все молчали. Ошарашенные и убежденные, протестующие и покоренные его логикой и полетом его мысли.

— Как жаль, что никого из нас не было на улице в тот момент, — огорченно и тихо сказал Володя Карпов.

— Как — никого? — разом вскричали Оганесян и Волобоев. — А Юрочка?

Юра протяжно зевнул, потянулся и открыл глаза. Тело ныло, в суставах пряталась боль. Было такое ощущение, точно просыпаешься после первой в этом году лыжной прогулки.

Юра взглянул на часы. Они показывали без четверти двенадцать.

«Неужели проспал?» — испугался он и огорченно почесал щеку. Пальцы его наткнулись на марлевую наклейку, и Юра вспомнил свое вчерашнее приключение. Он сел и уже было собрался откинуть одеяло, как взгляд его случайно остановился на кровати Кирленкова. Там лежал совершенно незнакомый человек с небритым и усталым лицом. Это лицо показалось Юре таким знакомым, что он тихо вскрикнул. Но человек не проснулся.

Юра откинулся на подушку, мучительно стараясь вспомнить, где он видел этот крутой лоб и впалые щеки. Казалось, что стоит еще чуть-чуть напрячься, как вспомнит, но в самый последний момент, когда, казалось, уже наступало озарение, мысли расползались, вялые и негибкие. И опять нужно было возвращаться, что-то припоминать, что-то отбрасывать как несущественное. От этой мучительной и напряженной работы Юру стало мутить. К голове прихлынул сухой жар, и Юра был куда-то опрокинут и унесен.