Огнем и водой - Дмитрий Вересов

Говорили, что есть какие-то старинные заговоры, отсекавшие одного человека от другого – намертво, наглухо, так, что даже и мысли не оставалось о том, о ком прежде думал ежеминутно. Сейчас Альбина ощущала себя пораженной таким заклятием – что-то оборвалось в ней сегодня.

«Может, ты и не любила его? – спрашивала она себя. – Иначе как могла отказаться так быстро, словно только ждала повода. Настоящего повода, чтобы оттолкнуть его».

Альбина то нервно собирала вещи, сбрасывая в чемодан все, что попадалось на глаза, включая вещи своей соседки по бараку или посуду, которая ей даром была не нужна. Потом приходила в себя, возвращала чужое, садилась думать. Анна Степановна молча заваривала чай. Приходил кто-то из зоны, спрашивал посудомойку. Анна Степановна ответила, что она больна, а на предложение прислать лагерного фельдшера ответила с полным на то основанием, что фельдшер пьяница, и она ему котенка бы больного не доверила, не то что человека.

Альбина на самом деле чувствовала себя больной. В висках начинало гудеть, стоило ей только вспомнить эту встречу, безумные глаза Олега. И кровь, брызнувшую из его вены. Тошнота подступала к горлу. Альбина не выносила вида крови, Олег в прежнее время смеялся над этой ее чертой, называл белоручкой. Альбина напрочь отвергала каких-то свежеубитых кроликов с рынка, мысль о том, что ей придется разделывать животное, казалась просто невыносимой. Обычно за разделку брался с хирургической сноровкой сам Марлен Вихорев. Приговаривая при этом, что дочка правильно сделала, что не пошла по его стопам. Без внутреннего трепета Альбина могла разделывать только рыбу.

Пора было уезжать. В детсадовском лагере заканчивалась смена. Забрать детей она не успевала, пришлось отбивать телеграммы знакомым – всем, кого она могла вспомнить, включая бестолкового Славика. Альбина не опасалась, что за близнецами приедут десятки человек – это было бы слишком фантастично, особенно учитывая ее невезучесть. Дай бог, если хотя бы кто-нибудь откликнется. Так и оказалось – из всех знакомых ответила только Ленка Геворская.

Ленка выразила согласие экономным «ок». Что такое «ок» Альбина не сразу поняла, но потом сообразила – «о’кей». О’кей – значит, за близнецов можно было не беспокоиться.

Анна Степановна провожала ее до вагона, перекрестила на прощание. Обратный путь показался короче – тяжелые мысли не оставляли ее. Если бы не соседи, Альбина забывала бы и о еде. За окном мелькали рощи, поля, города. В обычных обстоятельствах Альбина постаралась бы воспользоваться каждой остановкой, чтобы размять ноги, ухватить хотя бы кусочек впечатлений от этой поездки. Но сейчас она чувствовала себя опустошенной до крайности, и только мысль, что скоро снова увидит своих малышей, поддерживала в ней силы.

Ленка, которой она бросилась звонить с вокзала, сообщила крайне довольным голосом, что сумела пристроить ребят к «очаровательной паре» – соседям по даче в Комарово.

– Подожди! – попросила Альбина, которая не была морально готова к новым сюрпризам. – Они не у тебя? Какие еще соседи?

Она нахмурилась, считая в уме, – поездка в Комарово за детьми означала лишние расходы на билет, а это сейчас было более чем некстати. Да и время уйдет, которого и так оставалось совсем немного – еще несколько дней, и постылая фабрика распахнет ей свои объятия.

– Ну, Альбиночка, – занудила Ленка, – у меня же работа, я только недельку отпуска выжала из своих гадов, а детям сейчас в городе делать нечего! А тебя Леня отвезет – он как раз к родителям собирается…

«Гадами» Ленка называла собственных работодателей. Очевидно, чисто советская привычка, потому что работу свою Геворская весьма ценила. Ей удалось зацепиться за теплое местечко в частной структуре, и, понятное дело, рисковать им она не собиралась ни в коем случае. Делать было нечего. Альбина заскочила к Арсену и после получасовых споров сумела выбить почти половину суммы, которую армянин должен был за последний месяц. Хорошее начало.

Потом заехала к Ленке на работу, уточнить адрес ее комаровских соседей. Геворская за своим столом в офисе выглядела весьма внушительно. На вопрос об Олеге Альбина глубоко вздохнула. Она готовилась заранее к этому вопросу, готовилась ответить так, чтобы не заплакать, и ей это, в самом деле, удалось.

– Лучше не спрашивай! – просто попросила она.

Ленка пожала плечиками в глубоко декольтированном платье. Глядя на нее, Альбина почувствовала себя состарившейся, некрасивой и никому не нужной. Геворская, которой нельзя было отказать в догадливости, предложила воспользоваться одним из своих летних костюмов. Альбина отказалась – слава богу, собственный гардероб ей удалось уберечь от жадных лап государства. Вернувшись к себе, на Гранитную, она первым делом раскрыла все окна – застоявшийся воздух казался раскаленным, потом приняла душ и стала быстро собираться в дорогу. Вскоре Леня Геворский уже сигналил под ее окнами, сидя в своем «москвиче».

Он пробормотал несколько комплиментов относительно ее туалета и распахнул дверцу машины. Альбина, однако, нарочно села сзади – не хотела, чтобы он смотрел на ее ноги. «Скоро стану настоящим синим чулком, – подумала она. – Ну и черт с вами! Как же тут не стать!» Стратегическая позиция на заднем сиденье имела еще одну выгодную сторону – Леонид мог трепаться, только видя лицо собеседника, а поскольку управлять машиной, глядя назад, довольно сложно, то вскоре он совсем замолчал, оставив ее наедине со своими раздумьями. Только изредка бросал в зеркало заднего вида обиженный взгляд.

Альбина заподозрила неладное, только когда машина оказалась рядом с местом назначения. Не может этого быть! Она решила, что ошиблась, и еще раз заглянула в бумажку. Или Ленка все напутала?

– Нет! Черт бы вас всех побрал! – с чувством выругалась она. Леонид испуганно обернулся и едва не врезался в столб на повороте.

– Что случилось-то? – спросил он, выруливая на середину дороги.

– Ничего! – выдохнула Швецова.

Ей и в голову никогда не приходило, что однажды придется снова оказаться здесь. В этом проклятом доме. Доме Акентьевых. Заверив Леонида, что все в порядке, Альбина забрала из машины сумки и с замирающим сердцем открыла калитку.

Солнечный луч согревал песчаную дорожку. Вдоль дорожки росли какие-то красные цветы – много мелких цветов с мохнатой серединкой. Альбина не помнила их названия, и ей казалось, что раньше их не было. В остальном дом и сад не изменились. У самого дома она увидела одного из близняшек. Женя тащил по траве плюшевого медведя, едва ли не больше его ростом. Увидев мать, он застыл на месте, потом выпустил медвежью лапу и побежал к ней. Альбина, присев на корточки, со слезами на глазах ждала его.

– Мама приехала!

– Здравствуйте, Альбина! – сказала пожилая женщина, стоявшая на террасе и следившая за ними с улыбкой. – Я ведь вас с самого выпускного вечера не видела. А недавно перебирала ваши школьные фотографии – вы там все такие важные и забавные!

– Здравствуйте! – сказала Альбина, поднимаясь к ней по широкой лестнице.

Пили чай на веранде, откуда очень удобно было следить за близнецами, строившими в песочнице огромную крепость. На клеенчатой скатерти застыла яркая капля малинового варенья – прошлогоднего еще урожая. Примеряясь к ней, вилась над столом полосатая оса. Солнце просачивалось сквозь листву берез, осыпая сад тысячами веселых зайчиков. И где-то в этой листве повторяла одну и ту же задорную ноту певчая птица.

– Это зяблик поет, – сказала Акентьева. – Он всегда вечером так поет, если погода ясная. Возьмите, Альбина, печенье!

И потянулся разговор, неторопливый, какой бывает между давно знакомыми людьми.

Через полчаса, словно нарочно подгадав, из города приехал Акентьев-старший. За кустами шиповника, растущими вдоль забора, мелькнула крыша его блестящей машины, и еще не открылись ворота, как близнецы, побросав все игрушки, заковыляли на звук мотора, словно собачки Павлова, заслышавшие сигнал к кормежке.

«Когда же вы успели привыкнуть?» – поражалась Альбина. Она отодвинула чашку.

Режиссер выглядел озабоченным и слегка постаревшим. Он кивнул ей, как старой знакомой, и, поднявшись на веранду, галантно поцеловал руку. Альбина инстинктивно подобралась, но сумела выдавить любезную улыбку.

За Владимиром Акентьевым, пыхтя, торопились ее малыши. Он поздоровался с каждым персонально и отдал на разграбление внушительный пакет, а потом, сполоснув руки в дребезжащем рукомойнике во дворе, присоединился к чаепитию. Вся эта домашняя непринужденная атмосфера напоминала Альбине ее собственное детство. Наверное, поэтому она не решалась встать и уйти. Хотелось хотя бы недолго побыть в маленьком раю, из которого она была изгнана навсегда. Она не могла забыть, что эта семья – семья Переплета. Но злиться на его родителей не могла. Не было сил на злость.