Каким был для меня XX век. Российский посол в отставке вспоминает и размышляет - Владимир Михайлович Семёнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Автор статьи задает, прямо скажем, невеселые вопросы: пала бы «система КПСС», если бы кремлевские правители пораньше озаботились созданием мощных компьютерных систем общественного контроля? Что, если кому-то придет в голову попытаться реанимировать старую систему на новом технологическим уровне? Мы уверены, что сможем достойно встретить «1984 год»? Про то, есть ли в России свой аналог «Эшелона», мы благоразумно не спрашиваем...
Способны ли мы ответить сейчас на эти вопросы? Сомневаюсь...
Тем не менее светлые головы продолжают создавать новые компьютерные технологии. В канун нового столетия Дипломатическая академия Лондона провела анализ «глобальных вызовов в информационном веке», причем особое внимание было уделено роли компьютерных технологий в национальных системах обороны. В итоге был сделан однозначный вывод: «Оружие нового тысячелетия — не пули, а биты и байты».
Нравится нам это или не нравится, но компьютер и Интернет — новое измерение жизни.
Часто представляю себе, как мой младший внук уже совсем скоро побывает благодаря компьютеру и виртуальным технологиям во всех уголках мира и проникнет в тайны природы, не слезая с дивана. Даже «виртуально» посетит далекий тропический остров Сумбава, о котором я сам мечтал в детские годы, а добрался до него только в старости.
И все же для меня никакая виртуальность не заменит впечатления от живого общения с тем загадочным островом, когда в одно незабываемое утро на берегу океана я ощутил на своем лице ласковое прикосновение лучей восходящего солнца и на своих губах — вкус морской воды... Что ни говори, но я — неисправимый человек из ушедшего века.
Суета, суета
Vanitas (лат.) — суета сует.
Покой нам только снится.
Если даже вы на правильном пути, через вас переедут, если вы будете просто сидеть на нем.
«Никто не умеет так жить, как не умеем мы».
Б. Крутнер
Часто мы излишне суетимся по жизни. Это не теоретическое замечание. Это — банальная реальность нашей жизни. Как редко нам удается возвыситься над суетой, проникшись большим делом или помыслом! Только сильный стресс способен выбить нас из рутинного коловерчения. Тогда мы вдруг раскрываем глаза пошире и обнаруживаем много нового для себя.
Мой хороший товарищ прошлых лет, ныне покойный, не раз говорил мне с горьким юмором: если ты скис, потерял ориентиры, недоволен жизнью и собой, сходи в больницу и посиди часок в палате тяжелобольных; после этого, выйдя на улицу, на свежий воздух, ты сполна ощутишь, как хороша жизнь.
Отодвигаясь на время от суеты и заглядывая в «корень жизни», задаю себе вопрос: куда мы все бежим?
Говорят, это диалектика жизни. Суетимся, устаем, сердимся. Но как только выспимся, отдохнем — снова спешим куда-то. Зачастую это бег на месте, просто мы этого не замечаем.
Признаюсь, вся моя жизнь тоже была стремлением вперед, бегом в завтрашний день, а текущий день, текущая минута воспринимались как помехи, как барьеры в этом беге... Теперь, после длительной пробежки по жизненному пути, я уже ясно себе это представляю. И охватывает желание перейти с бега на шаг, очень медленный шаг, а то и остановиться, хотя бы ненадолго. Но останавливаться нельзя, ибо остановка — есть конец, смерть. Сама придет, когда придет, а пока нужно продолжать идти, ибо движение — это жизнь.
Возможно, мои рассуждения покажутся банальными, но, положа руку на сердце, часто ли мы задумываемся над этим?
В моей памяти остался очень неординарный человек — доктор и целитель Илья Артемович Слободяник, с которым я познакомился в начале 70-х годов, когда меня, сорокалетнего мужчину, можно сказать, в расцвете сил, одолели сразу несколько недугов. Ничего не помогало — ни таблетки горстями, ни «Ессентуки». Сказали мне тогда: сходи к «деду», он поможет.
Адрес дали мне знатный: правительственный дом за Каменным мостом, что был построен в 30-е годы для высшей советской знати. Уже на лестнице, на подступах к квартире — очередь.
В те времена очереди были почти везде, почти «за всем», причем неспокойные, с перебранками, потому что кто-то все равно лез вперед, напирал на то, что инвалид, ветеран, или просто «очень спешит». Здесь очередь была какая то тихая, покорная судьбе, как если бы вела в последний путь.
Как сейчас, помню: за входной дверью — коридор, двери в четыре комнаты, из которых одна — для ожидания, другая — для процедур; в двух остальных, как я узнал позже, протекала будничная жизнь хозяина и его жены. Каждые 5 — 10 минут несуетливый, но бодрый старец в несвежем халате выглядывал из процедурной и приглашал следующего. Так я попал к нему на прием.
Едва услышав, «с чем» я пришел, он спокойно, как-то по-будничному сказал: «Вылечим, сеансов за пять, а может десять, раздевайтесь». Взял склянку с оранжевой жидкостью и простую лучину с коротенькой иголкой на конце, начал постукивать мне по вискам, ушам, спине, коленям. Потом сказал: «Одевайтесь», — вручил две «сигары» с какой-то травой внутри для «прикуривания точек», которые указал, и — до следующего раза.
Он действительно вылечил меня за десять сеансов, правда, на следующий год я вновь походил к нему на процедуры. Приводил к «деду» также своего тогда щуплого и явно болезненного сынишку, который только что пошел в школу. «Дед» с первого взгляда заметил у него под глазом маленький красный «паучок» сосудов, сказал: «Началась желтуха, но мы ее уберем», — и убрал.
Уже в ходе первых сеансов я немного разговорил старика, осторожно высказывая ему свой «здоровый скептицизм», и в результате мы подружились.
Илья Артемович не был баловнем судьбы. Вначале ему очень везло — в 30-х годах его послали в Китай изучать китайскую и тибетскую медицину, затем взяли в штат врачей Первой, правительственной, поликлиники.
Какое-то время он врачевал, по его словам, «всесоюзного старосту» М. И. Калинина (этому можно было верить), В. М. Молотова (в это поверить труднее, поскольку, согласно всем известным воспоминаниям, Молотов практически никогда не болел), многих министров и военначальников. Не зря ему выделили тогда, до войны эту четырехкомнатную квартиру в доме правительства.
Тогда же, до войны, он опубликовал несколько научных статей, в основном — о лечении астмы, и эти статьи на пожелтевших страницах с гордостью демонстрировал мне. Однако после войны в его судьбе что-то не заладилось, и в 60-х годах его потеснили из Кремлевки. Хотя квартиру оставили...
Так мы урывками беседовали во время
