Привратник - Марина Дяченко

…Он слушал, как ветер хлопает оконной рамой, и кожей чувствовал взгляд Легиара. Полустерлись меловые линии на полу, лужицами воска застыли догоревшие свечи, а в углу у окна, там, куда не достигала скомканная на подоконнике портьера, виднелось бледное чернильное пятно – много лет назад Марран запустил чернильницей в большую серую мышь.

Сейчас, увидев пятно, он обрадовался. Покачал сокрушенно головой:

– Надо вывести… Смотри-ка…

Мальчишка, Дамир, фыркнул тихонько. Потом сказал шепотом, пугаясь собственной смелости:

– Так не выводится, я пробовал… Хозяин знает… Въелось, или что там еще…

Повернувшись, Ильмарранен наткнулся на низкий круглый столик, бездумно взял на ладонь Амулет Прорицателя, хотел посмотреть сквозь прорезь на солнце – но вовремя спохватился, что не имеет на это права. Сник, принялся накручивать золотую цепочку на палец.

– Орвин погиб, – тихо сказал Легиар.

Марран вздрогнул:

– Из-за меня?

– Нет, – отозвался Легиар после паузы.

Помолчали.

– Я соврал Эсту, – сказал Марран, прислонившись затылком к стене и закрыв глаза.

Легиар с трудом поднял изломанную бровь:

– Что?

– Я сказал ему, что не было пари. А пари было. Мы побились об заклад с мельником Хантом, что…

– Помолчи, ладно? У меня в ушах… звенит. Уймись.

Хлоп… Хлоп… – колотилась оконная рама. Жалобно вскрикивало стекло.

– Я думал, тебе от этого легче, – извиняющимся тоном пробормотал Марран.

Легиар двинулся к нему через всю большую комнату. Подошел вплотную, так что Марран отпрянул, вжавшись лопатками в стену.

– А мне не легче, – хрипло сказал колдун. – Наверное, мне никогда уже не станет легче.

И отвернулся, опустив плечи – поникший, усталый, будто вынули из него ту тугую железную струну, о которую обломала зубы чудовищная Третья сила.

Где-то в доме заплакал ребенок. Руал почувствовал, как глубоко в нем отозвался этот плач – будто затянулся где-то внутри огромный, запутанный узел.

Плач стих – закрылась входная дверь.

– Они ушли, – шепотом сказал Дамир. – Она и этот, муж ее…

Узел подергивался, сжимаясь.

– Мне надо… – начал было Руал, но не услышал своего голоса. Начал вновь: – Я должен… догнать.

Ларт отошел. Тяжело навалился на стол. Помолчал, опустив голову. Потом поднял изувеченное лицо:

– Конечно, должен.

Они уходили, спускаясь вниз, с холма. Руал не мог бежать – подгибались ноги. В отчаянии, что теряет ее, он крикнул глухо, и крик тут же был унесен ветром, но она услышала и обернулась. Потом обернулся Март.

Снова налетел ветер, поднял столбом палые листья, закрутил и бросил – Ящерица двинулась Руалу навстречу, медленно, будто неохотно, через силу, с трудом. Март смотрел ей в спину и немо разевал рот, будто выброшенная на берег рыбина.

Встретились. Удивленно воззрившись на незнакомца, забормотал что-то малыш у нее на руках. Она, не глядя, сунула ребенку тряпичную игрушку.

– Ты спасла мне жизнь.

– Мы квиты.

– Уходишь?

Малыш потянул игрушку в рот, с удовольствием ухватил ее розовыми деснами.

– Руал… А помнишь, муравьи?

…До чего теплым был золотистый песок на речном берегу, под обрывом! В песке этом ползали, обуянные азартом, двое подростков, а между ними, на утрамбованном пятачке, разворачивалось муравьиное сражение. Черными муравьями командовала Ящерица, а юный Марран – рыжими… Некоторое время казалось, что силы равны, потом рыжая армия Руала отступила беспорядочно, чтобы в следующую секунду блестящим маневром смять фланг черной армии, прорвать линию фронта и броситься на растерявшуюся Ящерицу.

– А-а-а! Прекрати!

Муравьи взбирались по голым загорелым щиколоткам… Она прыгала, вертелась волчком, стряхивая с себя обезумевших насекомых. Марран сидел на пятках, утопив колени в песке, и улыбался той особенной победной улыбкой, без которой не завершалась обычно ни одна из его выходок…

– Ну и целуйся с муравьями своими! – кричала она обиженно.

– Ну, целоваться я хочу с тобо-ой…

И он набил полный рот песка, ловя ее ускользающие, смеющиеся губы, пытаясь удержать верткое, как у ящерицы, тело, остановить хоть на миг, почувствовать, как с той стороны тонких полудетских ребер колотится сердце, колотится и выдает с головой ее радость, возбуждение и замешательство… Пересчитать песчинки, прилипшие к бедрам и коленкам, запутавшиеся в растрепанных волосах…

Куражился осенний ветер. Поодаль ждал Март, ее муж, ждал, не замечая судорожно стиснутых пальцев. Ребенок слюнявил тряпичную куклу.

– Муравьи? Нет, кажется, не помню.

Тучи то и дело перекрывали солнце, и тогда казалось, что кто-то накинул темный платок на огромную лампу.

– А… Как ты дразнил меня, помнишь?

…Изумрудная ящерица на плоском камне. Оранжевые бабочки над зеленой травой… Она умела тогда превращаться в ящерицу, и только в ящерицу, и мальчишка смеялся:

– А в стрекозу можешь? А в саламандру? А в дракона?

– Ну, хватит, Марран! Можешь больше не приходить!

Он поймал ее и оторвал теплый, подрагивающий хвостик, повесил на цепочку и носил на шее, ощущая ежесекундно, как он щекочет его грудь под рубашкой…

Она злилась до слез. Это было раньше, давно, давно, еще в детстве…

– Нет, не помню, Ящерица. Не помню.

От рощи несло сыростью; Ильмарранену казалось, что он врос в пригорок, врос, заваленный листьями по колено.

– А река, форели? Вспомни, Марран!

…Река была теплой, кристально чистой, и в самую темную ночь он различал в потоке плывущую впереди серебряную форель.

Он и сам был форелью – крупной, грациозной рыбиной, и ему ничего не стоило догнать ту, что плыла впереди.

Она уходила вперед, возвращалась, вставала поперек реки, кося на него круглым и нежным глазом. Он проносился мимо нее, на миг ощутив прикосновение ясной, теплой изнутри чешуи, и в восторге выпрыгивал из воды, чтобы мгновенно увидеть звезды и поднять фонтан сверкающих в лунном свете брызг.

Потом они ходили кругами, и круги эти все сужались, и плавники становились руками, и не чешуи они касались, а влажной смуглой кожи, и весь мир вздрагивал в объятьях счастливого Маррана…

А потом они с Ящерицей выбирались на берег, потрясенные, притихшие, и жемчужные капли воды скатывались по обнаженным плечам и бедрам…

Он перевел дыхание. Воспоминание поселилось в нем, заслонило осенний день, и сильнее затянулся внутри него тугой болезненный узел.

– Форели?

Он вспомнил, как мягко светит луна сквозь толщу вод, как хорошо смотреть на нее из глубины прозрачной реки.

Март уже стоял рядом – бледный, осунувшийся, встревоженный. Попробовал взять Ящерицу за плечи: