Предания старины глубокой - Миясат Шурпаева

Через несколько дней Шарафутдин опять догнал Пирдоус и когда заметил ее удивление, смутился:

– Я хотел только узнать, нет ли у тебя еще стихов собственного сочинения?

– А что, так трудно сочинить стихи? Для этого не нужен ни плуг, ни топор, всего лишь легонький карандаш, – засмеялась Пирдоус и исчезла.

С тех пор Шарафутдина не покидала мысль об этой хрупкой, изящной и умной соседке, которая открылась ему теперь с неожиданной стороны и выросла в его глазах. Он сделал еще несколько попыток поговорить с ней, но она очень ловко избегала его. Шарафутдин догадывался почему. Все знали в Кумухе о намерениях его отца: женить Шарафутдина на своей падчерице. Знал об этом и сам Шарафутдин и не возражал, Буву была девушка покладистая и очень красивая. То ли угрызения совести, то ли какое другое чувство не давали ему спать по ночам. Красавица Буву с не менее красивой матерью были больше чем внимательны к нему. Но каждый раз он мечтал еще один последний раз увидеть Пирдоус, чтоб больше о ней не думать, чтоб потом поставить точку, забыть ее. Он подолгу простаивал возле мечети, украдкой следя за домом Гишиевых, замечал, как шевелился край занавеси на их окне, но никто не показывался, и мысль о том, что там кто-то следит за ним, смущала его, и он уходил.

Курди тоже страдал вместе с ним. Он старался как-то вывести друга из создавшегося трудного положения, знал какой будет резонанс в Кумухе, если обнаружится увлечение Шарафутдина, знал в какое неловкое положение попадут его близкие, особенно отец, мнением и покоем которого Шарафутдин дорожил. Курди старался не оставлять друга одного и готов был взвалить всю вину на себя в случае обнаружения увлечения Шарафутдина.

Он не мог понять, куда делись трезвость и рассудительность его друга, которым он так восхищался. Самую большую ошибку, по мнению Курди, совершил Шарафутдин, когда через девчонку-родственницу, по имени Абидат, послал к Пирдоус письмо в стихах. Абидат была девочка озорная, умела писать и читать и, конечно, прочитала письмо Шарафутдина, прежде чем передать по назначению – даже выучила наизусть.

Пока увижу тебя я, вечность жизни уходит,Пока услышу тебя я, терпенье иссякает.Мне бы золотой бинокльС рубиновым стеклом,Чтоб и на краю землиРазыскать твои глаза.Телефон бы серебряный на золотых столбах,Голос любимой услышав, погасить огонь души.Хоть и просторен дом отца, дни провожу в мечети,Мечтая лишь увидеть твою тень издалека.

Пирдоус жила с тетей очень дружно, делилась с ней. Рассказала она ей и о своей встрече с Шарафутдином, созналась, что неравнодушна к нему. Но это известие огорчило тетю:

– Поймешь ли ты меня, дочка моя, – сказала она с тяжелым вздохом, – конечно, Шарафутдин – один из лучших парней в Кумухе, но не нашего поля ягода. Я не говорю, что он не достоин тебя или ты его, я имею в виду совсем другое, идет молва, что отец его хочет женить на Буву. Сама знаешь, что Буву – хорошая девушка, говорят, любит Шарафутдина. Зачем тебе мутить воду в чужом колодце? На чужом несчастье счастье не построишь.

После разговора с тетей Пирдоус решила не попадаться на глаза Шарафутдину и, когда посещала мечеть, что было обязательным в день пятницы, пряталась где-нибудь за столбом, а Шарафутдин же всегда бывал в центре, возле михраба.

Лакские женщины, особенно кумухские, никогда не закрывали лицо чадрой или накидкой даже в мечети. Носили они головной платок, который во время молитв просто надвигали на лоб, чтобы прикрыть волосы, и почти все девушки в Кумухе обучались арабской письменности. Шарафутдин замечал появление Пирдоус в мечети, замечал, что она прячется от него, и полагал, что она обижена за проявленную неосторожность, в результате которой их отношения стали достоянием гласности.

Не дождавшись ответа, Шарафутдин посылает с той же Абидат второе письмо в стихах, которое дошло и до наших дней.

С зарею к роднику на молитву хожу.В молитвах Махдия твое имя шепчу,Вернувшись в мечеть, над книгой сижу.На каждой странице с тобой говорю.Заглавная буква Алиф так изящна и стройна.Из всех букв алфавита так похожа на тебя.

Сохранились стихи и из ответа Пирдоус:

С рассветом встаю, отправляюсь в мечеть,Черные головы, как вороны, кругом.Я опять возвращаюсь, на михраб смотрю:Ашрафи-Шарафутдин, как луч солнца, сияет!

Опасения Пирдоус оправдались: все соседские девочки стали петь стихи Шарафутдина, присланные ей с Абидат. В Кумухе стали судачить об увлечении Шарафутдина. Только у него дома все многозначительно молчали. Молчал и сам Шарафутдин, молчал и отец, который услышал об этом. В доме воцарилась тяжелая тишина. Отец решил отослать сына на время из Кумуха. Он послал нескольких молодых людей, в том числе и своего сына с Курди на учебу к Маллсю Балхарскому, надеясь, что за это время юноша забудет свои увлечения, и по возвращении из Балхара его можно будет женить на Буву.

Сохранились стихи, сочиненные Пирдоус по поводу отъезда Шарафутдина:

Когда другие парни ездят в ЗакаталыАшрафи-Шарафутдин уехал в Балхары.Не от того ли Шуту светла,Что балхарская мечеть им озарена.Ашрафи-Шарафутдин уехал в Балхары.Не от того ли Шуту светла,Что солнце рядом с ней.Где найти мне удода, как у Соломона,Чтоб послать весточку милому другу?Сулу-Хаджи на крыше, спроси у чинары,О чем шебечут птицы, что летят из Балхары?Когда ты, стоя у михраба, приветствовал божий мир.Не смогла я стать колокольчиком на устах твоих.Что муталимы в мечети, что годекан на селе.Если твой стан благородный не украшает их круг?

Закончив курс обучения у арабиста Маллея, Шарафутдин и Курди вернулись в Кумух. От Рашку-Кади не скрылось то, что его сыновья теперь мало интересуются работой муталимов, а больше читают прогрессивную литературу, вместе со своими друзьями ведут переписку с Саидом Габиевым, сообща читают и обсуждают его письма, его газеты. Но отца успокаивало то, что его сыновья не чуждались его, доверялись ему. Мудрый и грамотный Рашку-Кади старался быть другом и наставником своих сыновей во всех их делах и помыслах. Старался, чтобы между ними не возникла та пропасть, которая создавалась в других семьях между прогрессивно мыслящими детьми и их родителями. Однако предстоящая женитьба сына тревожила отца. Надежда на то, что Шарафутдин в разлуке забудет об увлечении своем, не оправдалась. Не желая испортить отношения с сыном, отец поручил решение этого щепетильного вопроса близким родственникам, которые весьма добросовестно стали наставлять Шарафутдина на “верный” путь. Остались восемь стихотворных строк из тогдашнего послания Шарафутдина к Пирдоус: