Готские письма - Герман Умаралиевич Садулаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Следующим вечером гота, одетого в штатское, четверо ополченцев, среди них толстый, отвезли далеко в поле. «Шестёрочка» остановилась на обочине у малоприметной тропинки. Встал толстый с переднего сиденья, встали Накула и Сахадева с заднего сиденья, вылез прижатый ими посерёдке Кар-на. Бхима показал тропинку и сказал: «Там твоя Краина. Давай, звездуй по-хорошему».
«Пранипат, махарадж, – сказал Карна. «Надеюсь, я тебя больше никогда не увижу», – сказал Бхима. «Может быть, в Киеве. На фестивале. В следующем году», – улыбнулся Карна. «Лучше уж вы к нам», – хмуро ответил Бхима.
Финал этой истории случился через два месяца. Разведка ополченцев попала в засаду добровольческого батальона. Один ополченец, грузный, не успел отползти и скрыться в зелёнке. Убивать его не стали, накинулись и скрутили. Долго смеялись: «Совсем у вас, у сепаров, плохи дела. Никого получше не осталось, таких кабанов отправляете в разведку. Или, может, ты не кабан? Да нет! Ты же панда! Панда кун-фу, да?»
Готы натужно веселились, но были злы. Недавно такая же разведгруппа уничтожила блокпост. Шестеро добровольцев были убиты. Трупы сложили замысловатой фигурой, которая, видимо, должна была представлять символ Готского батальона – «Чёрное солнце». Толстый пленный сепаратист показался готам подарком судьбы. Начались дебаты о том, как именно его казнить. Предлагали раскрасить в цвета колорадского жука и зажарить. Или выпотрошить. Заснять казнь на видео. И так далее. Говорили при пленном, и его вытошнило.
Бросили в холодный снятый с грузовика кунг – карцер. Споры продолжались за тонкой железной стенкой, Бхима всё слышал. Тоскливо было. Ныло сердце и сводило низ живота. И когда отчаяние дошло до предела, Бхима вдруг неожиданно для самого себя крикнул: «Кришна!» Он думал, что кричит только в уме: «Кришна! Спаси меня! Или сделай, как Ты хочешь. На всё Твоя воля». Но имя вырвалось, громко: «Кришна». За железной стеной стихли, зашушукались. Разошлись.
Скоро дверь кунга открылась. Худая фигура заслонила свет. «Это ты, Бхима?» – спросил Карна. «А, Карна. Вот он твой… фестиваль. Твои повара уже готовят воскресный пир. Обсуждают, как лучше меня зажарить. И чем посыпать: кориандром или асафетидой».
Карна сказал: «Бхима. Я в долгу перед тобой. Но я не могу тебя отпустить. Не могу сделать так, как ты – договориться с товарищами, вывезти тебя по пустынной дороге, поставить на тропу и сказать: “Иди, там твоя Новороссия”. Я бы хотел так. Но не могу. Не могу».
Бхима сказал: «Я знаю».
Карна сказал: «Не хочу сказать про вас ничего плохого. Вы тоже по-своему военные люди. И у вас тоже есть какая-то дисциплина. Не то чтобы совсем махновщина. Но всё же больше свободы. А у нас тут – армия. Настоящая армия, Бхима. Хоть и добровольческий батальон».
Бхима сказал: «Я вижу».
Карна сказал: «И ещё полно стукачей. Если я с ребятами и договорился бы, сразу настучат командиру, настучат в СБУ. Это уголовная статья, Бхима. Да и до статьи не доведут – прямо тут к стенке поставят и прикопают рядом с тобой. Никак не могу я, Бхима, никак».
Бхима сказал: «Не волнуйся, Карна. Я тебя прощаю. Официально прощаю тебя за всё. Заранее. Тебе не придётся из-за меня идти в ад. Да и кто я такой, чтобы из-за меня кто-то пошёл в ад? Я даже не брахман».
Бхима засмеялся. И Карна засмеялся. Они смеялись несколько минут. И вдруг прекратили как по команде. Бхима продолжил: «У меня только одна просьба. Если всё это начнётся, выстрели мне прямо в голову. Чтобы быстро. Боюсь, что у меня не хватит выдержки. Не смогу терпеть боль, начну плакать. Опозорю и ополченцев Новороссии, и верующих в Господа нашего Кришну. Убей меня быстро, Карна! И ещё, пусть не снимают с меня кантхималу. Ты же знаешь, нельзя умирать без кантхималы. Если умираешь без кантхималы, тебя могут забрать яма-дуты. А с кантхималой, может быть, ямадуты не тронут меня. А может, за мной придут вишнудуты, как в истории с Аджамилой».
Карна сказал: «Нет, нет, Бхима! О чём ты говоришь! Никто не будет тебя здесь убивать. Я не допущу. Я сам сейчас везде начну стучать, в СБУ сообщу. Тебя заберут в СБУ, увезут на следствие, в Киев… по крайней мере, я постараюсь…» Карна опустил голову. За стеной кунга снова послышался шум.
Карна ушёл. Больше никто не приходил. Бхиму не развязали. Не давали ни есть, ни пить. Не водили в туалет: ополченец несколько раз мочился под себя, его штаны были мокрые. Глубокой ночью, уже под утро, в кунг завалились люди, несколько раз пнули Бхиму ботинками в рёбра. Запах штанов Бхимы им не понравился, поэтому они срезали с Бхимы штаны и оставили его почти голым. Грубо, тычками, поставили Бхиму на ноги. Вытолкнули с кунга. Бхима упал на землю. Опять подняли, пинками и матом. Повели, затолкнули в какой-то автомобиль, похожий на скорую помощь, но с решётками на окнах. Кажется, на переднем сиденье был даже человек в белом халате. А может, показалось. Поехали куда-то, быстро и нервно.
Солнце ещё не встало над горизонтом, но первые лучи, провозвестники зари, уже подсвечивали туманную атмосферу. Боги рассвета Ашвины на розовой колеснице выезжали расстилать дорогу для Савитара. День обещал быть ясным.
Подул сильный ветер. Ударил в стёкла «скорой помощи». Взвизгнув тормозами, машина остановилась. Дорогу преграждал БТР. Выскочил человек в белом халате. Кричал: «Вы кто такие?» Показывал удостоверение. Высыпали на обочину охранники, с автоматами от бедра. Людей с БТР было раза в два больше. К тому же на БТР стоял пулемёт «Утёс», держа на мушке «скорую помощь» и всех «санитаров». Поэтому, когда вышедший на встречу «доктору» боец в униформе как бы нечаянно, переворачивая автомат, прикладом выбил белому халату челюсть и уронил его на асфальт дороги, охрана благоразумно не стала жать на курки; никто не спешил стать мёртвым героем.
Бойцы были в балаклавах, лиц не видно. Номер БТР – конечно, замазан. На шевронах были знаки, похожие на «Чёрное солнце» Готского батальона, но, если присмотреться, то это было не «Чёрное солнце», а чакра
