Суворов - Олег Николаевич Михайлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он отложил перо. Тихо спал русский лагерь под Кинбурном; тишина стояла и над невидимым в ночной мгле Очаковом. Не просто было генерал- аншефу выкроить время для послания любимой Суворочке. Но думал он о ней ежечасно. Бранные победы, щедрые награды, всероссийская слава, непрестанное воинское бдение — ничто не могло отвлечь его от Наташи, единственно близкого ему человека. Сына Аркадия он долго не признавал своим. После разрыва с женою все внимание сосредоточилось на дочери. В разлуке с нею Александр Васильевич жестоко страдал, считая месяцы и дни до встречи: «Мне очень тошно; я уж от тебя и не помню когда писем не видал... Знаешь, что ты мне мила: полетел бы в Смольный на тебя посмотреть, да крыльев нет. Куда, право какая, еще тебя ждать 16 месяцев...» Ровно через месяц он пишет:
«Бог даст, как пройдет 15 месяцев, то ты пойдешь домой, а мне будет очень весело. Через год я эти дни буду по арифметике считать».
Письма Суворова к дочери и сегодня нельзя читать без волнения. Они писались у стен Очакова, прямо на Рымникском поле, на финляндской границе, в Польше, Кобрине — вплоть до самой смерти. Какие же нерастраченные запасы нежности и целомудренного чувства таились в душе старого солдата!
Конец 1787 и начало 1788 года Суворов провел в Кинбурне. Здоровье его поправлялось медленно: еще через четыре месяца бок болел так, что нельзя было в правой руке держать поводья. Несмотря на это, он лично объездил вверенный ему район. Не забывал и экзерциций — обучал пехоту скорому заряжению и прицельной стрельбе, по-прежнему отводя главную роль атаке белым оружием. Расположение духа у него было отличное: генерал жаждал развития достигнутого после Кинбурна успеха.
В январе 1788 года Австрия наконец объявила войну Турции. Однако, желая прикрыть свою восточную границу, огромная армия Иосифа II раздробилась на мелкие части от Днестра до Адриатического моря. Левый ее фланг под командованием Фридриха-Иосии Кобурга, принца Саксонского, старался овладеть крепостью Хотином. Потемкин стягивал главные силы к Очакову. Турки порешили в ответ сперва обратиться противу австрийцев, а затем направиться на русских, укрепив предварительно гарнизон Очакова. Из Кинбурна Суворов с неудовольствием наблюдал за вялым ходом кампании и бранил про себя Потемкина.
Зимою 1788 года прибыл к генерал-аншефу Алексей Горчаков, восемнадцатилетний сержант лейб-гвардии Преображенского полка, старший сын его сестры Анны.
Небритый, в грубой солдатской куртке, Суворов обнял племянника, расцеловал его крепко и отстранил от себя, вглядываясь в юношеское лицо. Прищурив глаза, он быстро сказал:
— Ай-ай! Поколол щетиною, Алеша! Ну да ничего. Как поживает сестрица Анна? Она, я чаю, по-прежнему красавица? Только кожа ее, — тут он провел ладонью по загрубевшей, покрытой седою щетиною щеке, — не так нежна, как моя...
— Благодарю, дядюшка, — смущенно отвечал Горчаков.
— Ты беспременно будешь у меня генералом. Но генералом первой категории. Ведь ты знаешь, мальчик, что генералы бывают двух категорий?
— Как так?
— Одни отличаются на полях сражений. Другие заметны на паркете, перед кабинетом, в качестве полотеров. — Он одернул свою куртку. — А мундир-то одинаковый!
— Я трудностей не страшусь, — с легкой обидой в голосе отозвался молодой человек.
— Вот-вот! Буду учить тебя сперва казаком, потом уж солдатом, капралом, сержантом. А там — офицером в пехотном и кавалерийском полку и в егерском батальоне.
— Нас довольно экзерцировали в Преображенском полку, — пробовал возразить Горчаков.
Генерал-аншеф словно ждал этого:
— Надо хорошо экзерцировать! Экзерцировать во всякое время, также и зимой. Кавалерия в грязи, болотах, оврагах, рвах, возвышенностях, в низинах и даже на откосах, и конец — рубить! Пехоте — в штыки! — Он указал на проходивших мимо пехотных капралов и сержантов — Самые порядочные становятся ныне младшими командирами, а не пользуются указом о вольности дворянства. Россия необъятна! В ней служит немало иностранцев. Их нужно заменить своими, русскими.
— Дядюшка, у нас в Преображенском иностранцев почти не было!
Суворов махнул рукою:
— Гвардия не в счет! Я сам, будучи зачислен в гвардию, нес долгую и честную службу и ничего не стоил. Полковники гвардейские плохи. Три года они раздражают офицеров своими придворными манерами, изнеживают, показывают, как втираться к высшим с помощью речей сладких и двусмысленных. Сибариты, а не спартанцы, они внушают презирать славу. Притворство заменяет скромность, вежливость — опытность. Переводясь в армию, становятся паркетными генералами. Им бы руководить московскими клубами!
По истечении испытательного срока Суворов, довольный своим племянником, вызвал его к себе.
— Гляди, Алеша! Светлейший прислал мне свою шинель. Просил носить вместо шлафора. Халат как раз для моего росту. — Он повернулся на одной ноге, показывая племяннику длинную, до пят, шинель, надетую поверх белой исподней рубахи. — Довольно ты у меня экзерцировал. Пора понюхать пороху! Поедешь в главную армию. Явишься к правителю канцелярии.
Генерал-аншеф уже быстро писал орлиным пером: «Посылаю моего мальчика; сделайте милость, представьте его светлейшему князю; повелите ему, чтобы он его светлости поклонился пониже и, ежели может быть удостоен, поцеловал бы его руку. Доколе мы Жан-Жаком Руссо опрокинуты не были, цаловали у стариков только полу».
Отсылая Горчакова, Суворов был убежден, что здесь, у Кинбурна, турки не предпримут в ближайшее время активных действий. И верно, конец зимы и почти вся весна 1788 года прошли относительно спокойно. Только 20 мая вновь стало тревожно на Кинбурнской косе. К Очакову подошел сильный турецкий флот под началом храброго капудан-паши Гассана, который вознамерился было истребить русские суда на лимане. Однако попытка окончилась 7 июня полной неудачей. К тому времени по приказу Потемкина безынициативный Мордвинов был заменен адмиралом Нассау-Зигеном, выходцем из Франции, а в помощники ему назначили героя войны за независимость Соединенных Штатов Америки Поля Джонса.
Морской бой 7 июня навел Суворова на мысль воспользоваться положением Кинбурнской косы, и он приказал воздвигнуть ближе к окончанию ее, в трех-четырех верстах от своей крепости, две замаскированные двадцатичетырехпушечные батареи и ядрокалительную печь. Прошло лишь десять дней, и Гассан-паша вторично атаковал наш флот.
Однако на усиление русским прибыли из Кременчуга двадцать два новых гребных судна. Адмиралы Нассау и Поль Джонс сами двинулись навстречу туркам. Упорный бой завершился гибелью линейного вражеского корабля. Остальные, за исключением замешкавшегося флагмана, бросились под защиту крепостных батарей. Русские гребные суда окружили
