Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

— Здрав будь, дядя.

— Василько, ты? — узнал в молодом кузнеце племянника князь Георгий. — Чего делаешь-то?

— Да вот, наконечники для стрел излаживаю, — Василько нашарил в кадке ковш с водой, отпил. — А то тяжело дядьке Евтею одному-то.

— Другой работы нет?

— А чем эта плоха?

Георгий Всеволодович не нашёлся, чем возразить.

— Что вести глаголят, дядя?

Георгий враз помрачнел.

— Вести, говоришь… Коломну взяли.

— Когда?

— Да уж три дня как. Гонец вот токмо прибыл.

Помолчали.

— Еремей Глебович убит.

— А Всеволод?

— Ушёл, слава Богу. Даже не ранен, добрый доспех выручил.

Снова помолчали.

— Что из Галича Мерьского?

— Прибудет войско. Да только сколько войска того… Я уже и в Нижний Новгород заслал приказ, все силы сюда чтобы…

— Не послушал ты тогда тестя моего, Михаила Всеволодовича…

— Так и что теперь, повеситься нам всем али как? — повысил голос Георгий. — Справимся. Время есть. Владимир не Рязань, тут поганые протопчутся ой-ой…

— Прости старика, княже, — неожиданно подал голос старый кузнец. — Василько Константинович, ты или работай, или мне балду-то отдай! Железо пережжём…

Кони мягко топотали по свежевыпавшему снегу, тихонько поскрипывали сани, ровно двигаясь по заснеженной глади реки. Мерное движение убаюкивало, меховая полость грела не хуже печки, отчего слипались глаза…

— Мама, а медведи тут есть?

Мария вскинулась, помотала головой.

— Должно, есть. Как не быть в таком дремучем месте медведям?

— А много? — продолжал выспрашивать Борис Василькович, вытягивая шею и с любопытством вглядываясь в заваленный снегом ельник, вплотную подступивший к берегу реки.

— Ой, Бориска, да отстал бы ты, право слово! Вон к владыке Кириллу подсядь, да его и спрашивай!

Борис заинтересованно засопел — идея была отличной. Митрополит Кирилл, ехавший позади, был собеседником хоть куда — одна борода чего стоит!

Справа и слева ехали конные витязи, охрана княжья. Всадников, впрочем, было немного — две дюжины да боярин Воислав Добрынич, коему князь Василько доверил вести обоз до самого Белоозера. Возчики, ведущие сани, то и дело поглядывали в сумрак лесной чащи. В здешних местах на татей-душегубцев напороться плёвое дело…

— Мама, так я пойду? — Борис уже откинул меховую полость, намереваясь спрыгнуть на ходу, но Мария вдруг по какому-то наитию придержала его в санях. И в тот же миг в край возка с тупым звуком впилась стрела. Вторая со свистом пролетела мимо. Сзади дико заржала лошадь, кто-то вскрикнул болезненно.

— А-а-ы-ы! — с рёвом, как медведи из берлоги, из ельника повалили разномастно одетые люди, с рогатинами, дубьём, топорами…

— Разбойники!

— А ну! — боярин Воислав выдернул из ножен меч, и вся невеликая дружина с ходу врезалась в беспорядочно набегающую толпу.

Бежавший впереди лохматый детина изготовился пырнуть воеводу рогатиной — неловко, по-деревенски, будто медведя или кабана. Воислав отбил удар мечом и тут же без замаха ткнул концом клинка между глаз разбойнику. Хрустнула кость, и малый с утробным всхлипом повалился навзничь.

— А-а-а! Бе-е-ей!

Выпущенные татями стрелы, несмотря на многочисленность стрелков, не причинили одетым в броню витязям заметного ущерба — должно быть, луки разбойников рассчитаны были больше на белку да бобра. Стрелять же по коням они избегали — добрый конь дорогого стоит, добыча знатная… Это была ошибка. Возможно, подбежавшие разбойники и справились бы толпой с упавшими витязями, теперь же шанс на победу был душегубами утерян. Клинки умелых воинов так и мелькали, дикие вопли ярости сменялись ужасом. Бой стремительно превращался в избиение.

Возница, правивший возком, в которой сидела Мария с детьми, привстав на одно колено, выдернул лук из налучи и выпускал одну стрелу за другой, оскалясь, как рысь. Летели стрелы и с других подвод — все обозники были бывалыми ратниками.

Бой кончился так же внезапно, как и начался. Немногие уцелевшие тати успели нырнуть в лес, растворившись в чаще. Их не преследовали. Гладь реки, ещё минуту назад покрытая искрящимся свежим снегом, покрылась алыми пятнами и неопрятными комьями тут и там валяющихся трупов.

— Ух, язви тя… Достали-таки, тати проклятые… — возница с шипением выдернул из окольчуженного плеча стрелу.

— Цела, матушка моя? — подскакал к возку боярин Воислав.

— Да целы мы все, целы, Воислав Добрынич.

И тут громко, басом заревел маленький Глеб.

— У, тати проклятые, — звонко сказал Борис. — Дядя Воислав, ты герой!

— Рад служить, княже! — громко ответил боярин, и все захохотали, на взгляд Марии, чересчур громко. Так устроены люди — нужна им разрядка…

По полю бродили ратники, добивая раненых разбойников и собирая скудные трофеи.

— Прав, однако, Борис Василькович. Истинно проклятые тати. Четверо раненых у нас. — подошёл к боярину митрополит Кирилл.

— Тяжко?

— Тяжко не тяжко, а верхом путь продолжать не смогут. Отлежаться им надобно.

Боярин помрачнел.

— Ладно. Будем искать ночлег.

— Вот он, главный город Урусии, мой Повелитель, — Джебе указал на раскинувшийся перед ним Владимир, точно приглашая к столу.

Монголы разглядывали раскинувшийся перед ними громадный город. Выпавший накануне свежий снежок придавал ему необычайно нарядный вид, и над морем белоснежных искрящихся на солнце крыш курились, столбом вздымаясь вверх, многочисленные печные дымы. Но ярче всего сверкали знаменитые Золотые ворота, окованные листами золочёной меди — краса и гордость Владимира.

— Нет, мой Джебе, — возразил Бату-хан, щурясь от яркого зимнего солнца. — Главный город Урусии Кыюв. Но и этот неплох, как видно.

Стена охранных нукеров расступилась, и к джихангиру подскакал Бурундай.

— Ну? — встретил его вопросом Бату-хан.

— Великий хан, у урусов в том городе совсем нет войска. Так, стражники на воротах. Можем взять хоть завтра.

— Очень удачно, — довольно улыбнулся Бату. — Тогда с него и начнём.

— Нет, мой Бату, — негромко, но внятно возразил Сыбудай. — Начинать нужно отсюда.

Воцарилось молчание. Вообще-то все уже привыкли, что слово Сыбудая второе после Бату-хана. Но всё же второе, а не первое, и джихангир вроде как изрёк свою волю.

— Почему? — прищурясь ещё сильнее, спросил Бату-хан.

— Не слишком ли ты много взял на себя, почтенный Сыбудай? — подал голос и Джебе. — Воинам нужна добыча, это укрепит дух. Нам всем нужна добыча, если на то пошло.

— Я всегда беру ровно столько, сколько могу унести, мой Джебе, — невозмутимо заговорил старый монгол. — В отличие от тебя или храброго Бурундая. Разумеется, мой любимый Бату может отсечь мне голову, если сочтёт необходимым. Не думаю, однако, что моя голова ему больше не нужна. Если брать Суздаль, уйдёт четыре дня — один на штурм, три на потеху твоим славным воинам. Именно этих дней может нам не хватить. Что ты будешь делать, мой Джебе, когда коназ Горги прижмёт нас к стенам Владимира всей своей ратью?