Категории
Самые читаемые
onlinekniga.com » Разная литература » Прочее » Смерть героя - Ричард Олдингтон

Смерть героя - Ричард Олдингтон

Читать онлайн Смерть героя - Ричард Олдингтон

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 64 65 66 67 68 69 70 71 72 ... 88
Перейти на страницу:

В первые недели опасность – она тогда была невелика – вызывала у Джорджа Уинтерборна главным образом любопытство и не угнетала, а скорее подстегивала. Эванс же провел на фронте одиннадцать месяцев, участвовал в двух больших сражениях, и теперь ему необходима была постоянная сознательная выдержка. Когда поблизости разрывался снаряд, они оба с виду оставались одинаково невозмутимыми. Уинтерборн и вправду был спокоен: ему, новичку, еще не измотанному фронтом, не приходилось подавлять приобретенный за долгие месяцы военный невроз. Эванс только казался спокойным, на самом деле он, стыдясь и мучаясь, силился подавить совершенно бессознательный рефлекс, невольное движение ужаса. Ему казалось, что это его «вина», что он «трусит», и ему было нестерпимо стыдно. А от этого, разумеется, становилось только хуже. С другой стороны, нервы Уинтерборна явно должны были сдать гораздо быстрей. Он был несравнимо более восприимчив и уязвим. Он уже и раньше терзался бесконечными тревожными раздумьями: о Фанни и Элизабет, о войне и своем к ней отношении. И, однако, он был слишком горд, а потому держался из последних сил, когда другой на его месте давно бы уже изнемог. Нервы его подвергались тройному испытанию: его мучил разлад в личной жизни, изводила армейская рутина и напряжения всех сил требовали бои.

Кроме всего прочего, Уинтерборн постоянно мучился ощущением, что в условиях фронтовой жизни он опустился и физически и духовно, хотя, в конце концов, так же трудно и скверно жили миллионы людей: должно быть, тут повинны были Фанни и Элизабет – они не высказывали вслух своих чувств, но взгляды их говорили достаточно ясно. Он и правда опускался – сначала медленно, потом все быстрей. Да и могло ли быть иначе? Долгие часы тяжелого физического труда под ярмом армейской дисциплины губительно действуют на человеческий разум. Уинтерборн чувствовал, что все меньше замечает красоту, все меньше наслаждения доставляет ему работа ума. Прежде тончайшие оттенки прекрасного или сложная, глубокая мысль были для него огромной радостью; теперь ему хотелось только самых примитивных развлечений. С ужасом видел он, как чахнет его разум… Неужели настанет день – и он внезапно рассыплется прахом, подобно телу мистера Вальдемара? С чувством жгучего унижения он убеждался, что уже не способен, как бывало, мыслить сосредоточенно, углубленно, творчески. Elan[53] его прежней жизни поддерживал его в долгие месяцы армейской тыловой муштры; но, пробыв каких-нибудь два месяца на фронте, он почувствовал, что ум его понемногу притупляется. И это – в годы, которые должны бы стать годами расцвета всех его творческих сил. Даже если он останется жив, после войны он безнадежно отстанет от своих невоевавших сверстников и те, кто моложе, без труда его обгонят. Горькая мысль. Ему и без того не раз приходилось грудью пробивать преграды, напряжением всех сил одолевать препятствия. А теперь он потеряет на войне долгие месяцы, даже годы, и от этого удара ему уже не оправиться.

Падением, унижением были для него эта грязь, вши, жизнь в ямах и развалинах, вечно на людях, в толчее, несчетные трудности и лишения. Он страдал оттого, что превратился в какого-то бродягу, которого только потому и кормят, что он – пушечное мясо. Он страдал и за других, обреченных на такое же тяжкое существование; но это участь всех мужчин его поколения, а стало быть, и он тоже должен терпеть. Тонкое лицо его огрубело, обратилось в классическую маску «краснолицего томми» – этот комплимент сделал ему позднее некий добродушный приятель-американец. Руки тоже все больше грубели, ноги изуродовала тяжелая солдатская обувь. Тело, прежде безупречное, покрывали вши, на спине появилась какая-то сыпь – этого с ним еще никогда не бывало, должно быть, виною была нечистая питьевая вода, а может быть, заражено было белье, которое им давали после мытья.

Несомненно, все это тяготило и унижало Уинтерборна тем сильнее, что он, художник, с особенной остротой чувствовал красоту и уродство. Иначе как объяснить ужас и стыд, терзавший его из-за случая, о котором почти каждый на его месте забыл бы очень быстро? К тому времени он пробыл на фронте около месяца и его все сильней мучил понос. Однажды ночью, сопровождая Эванса, он вынужден был попросить разрешения отлучиться. До уборной было ярдов двести, и, несмотря на все усилия, он не успел добежать вовремя. Была одна из самых холодных ночей этой нескончаемой лютой зимы – ниже нуля по Фаренгейту. Уинтерборн остановился в ужасе, охваченный отвращением к себе. Что делать? Как вернуться к Эвансу? Он прислушался. Тишина, ни выстрела, – кажется, при нем еще не было на фронте такой тихой ночи. И не слышно, чтобы кто-нибудь шел по окопу. Дрожа от холода, он торопливо разделся, как мог, привел себя в порядок и, скомкав испачканное белье, забросил его на «ничью землю». Потом оделся и побежал к Эвансу, который резковато спросил, где это он запропастился. Неловкость понемногу прошла, но унижение не забылось.

Наконец-то миновал январь, прошла половина февраля, а морозы все не кончались. Это было беспросветное существование. Сегодня в точности то же, что вчера, завтра – то же, что сегодня: тащиться на передовую и обратно, потом сон, утром безнадежные попытки умыться и почиститься, поверка, обед, час-другой на то, чтобы написать письма, и снова – строиться и тащиться на передовую. В конце февраля – радостная новость: их на четыре дня отводят в тыл на отдых. В последнюю ночь Эванс и Уинтерборн наблюдали за работой саперов, как вдруг раздались один за другим короткие резкие взрывы. Шагах в трехстах они увидели мутно-багровые вспышки: рвалась шрапнель или мелкие мины.

– Это в нашей сапе! – воскликнули оба в один голос.

Эванс спрыгнул в траншею и кинулся к сапе. Уинтерборн – за ним, на бегу срывая чехол, предохранявший затвор винтовки от мороза, и засовывая его в карман. Трах-трах-трах – били мелкокалиберные минометы – и внезапно смолкли, когда Эванс и Уинтерборн были всего шагах в сорока от сапы. Со всех сторон взлетали осветительные ракеты, стрекотали английские пулеметы. Огибая траверс, Эванс с маху налетел на двух своих людей – оглушенные взрывами, ничего не соображая и едва держась на ногах, они брели прочь от сапы.

– Что случилось?

Они забормотали что-то несвязное. Эванс и Уинтерборн кинулись в сапу. Заслоняя ладонью карманный фонарик, Эванс вглядывался в темноту; из-за его плеча Уинтерборн увидел два окровавленных тела. Голова одного сапера была раздроблена и наполовину отделена от туловища, какое-то кровавое месиво заполняло каску. Другой – капрал – был тяжело ранен, но еще стонал. Очевидно, одна мина разорвалась в самой сапе. Справа и слева опять загрохотало. Эванс подсунул свою полевую сумку под голову капрала и закричал, стараясь перекрыть треск и грохот:

– Найдите санитара и верните тех паршивых трусов.

– А как с наблюдателем? – заорал в ответ Уинтерборн.

– Я схожу за ним. Бегите!

Эванс начал расстегивать шинель капрала, чтобы перевязать его. Раненый истекал кровью. Триста ярдов до санитара, триста – обратно. Уинтерборн бежал изо всех сил, он знал, когда надо спасать человека с перебитой артерией, счет идет на секунды. И все-таки он опоздал. Когда они с санитаром, задыхаясь, вбежали в сапу, капрал был уже мертв.

Тело наблюдателя нашли позже.

7

Назавтра они отшагали четыре мили до другой деревушки, полуразрушенной, но не совсем еще покинутой жителями. Впервые за два месяца Уинтерборн отомкнул штык. Это было как символ обещанного им четырехдневного отдыха. Четыре дня передышки! Огромный срок! Солдаты повеселели и, повзводно шагая в тыл, пели одну за другой фронтовые песни: «Где-то наши парни?», «Долгий, долгий вьется путь», «Мне весело, мне весело, завидуйте, друзья», «Брось, приятель, не горюй», «Коль вернусь на родину», «Хочу я домой возвратиться», «По дороге домой». Только «Типперери» не пели. За все время, что Уинтерборн пробыл во Франции, он ни разу не слышал, чтобы солдаты пели «Типперери».

Спал он плохо, ему все мерещилась кровавая раздробленная голова убитого и слышались стоны капрала. Эванс словно бы немного побледнел. Но они не говорили о случившемся. И в конце концов их ждал отдых, четыре дня отдыха. Солдаты пели, и Уинтерборн пробовал подпевать. Колонну обогнал майор Торп верхом на лошади. Они подтянулись, приветствовали его по всей форме. И это тоже как-то успокаивало.

В деревне их разместили по просторным амбарам. Началась оттепель, таяло так быстро, что вышли они еще по твердой, промерзлой дороге, а когда вступили в деревню, под ногами уже хлюпала грязь. Ночи по-прежнему стояли холодные, и спать в старых, развалившихся амбарах, на земляном полу, было несладко. В деревне не оказалось воды, умываться приходилось в лужах, пробивая затянувший их тонкий ледок коченеющими пальцами. Но все побывали в душе и сменили белье. Душ был устроен в поврежденной снарядом пивоварне. Партиями по тридцать-сорок человек солдаты раздевались в одном помещении, затем переходили в другое, где в восьми футах над полом тянулись рядами железные трубы. Через каждые шесть футов в трубах просверлены были отверстия. Станешь под такое отверстие, и на тебя сверху течет тоненькая струйка теплой воды. На то, чтобы намылиться и смыть с себя всю грязь, давалось минут пять. На другой день Уинтерборн пришел сюда один. Благоразумно подкупив кого надо, он вымылся основательно, по-офицерски, и получил новую смену белья. Какое это было наслаждение – избавиться от вшей, снова почувствовать себя чистым.

1 ... 64 65 66 67 68 69 70 71 72 ... 88
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Смерть героя - Ричард Олдингтон.
Комментарии