Убийца с нежными глазами. Сборник - Джейсон Сэтлоу

— Ладно, поехали.

— Ясно,— сказала она.

Она заказала мне билеты, я оплатила их моей кредитной карточкой Юнайтед. Черт подери все это, но нужно что-то решать.

Луп сказала, что билеты я получу в кассе. Я положила трубку, покинула госпиталь и поехала в аэропорт.

Мой симпатичный дорожный гардероб в тот день состоял из сапог, драных джинсов и хлопчатобумажной водолазки цвета морской волны, немножко вытянувшейся на локтях. На заднем сидении у меня валялась старая ветровка. К счастью, я давно уже не вытирала ею оконное стекло. Еще там же, на заднем сидении я вожу сумочку с зубной щеткой и сменой белья.

Я поднялась на борт самолета с запасом в двенадцать минут и засунула свою сумочку под впереди стоящее кресло. Самолет был маленький, и все пятнадцать мест оказались заняты. От кабины пилота салон отделяла тоненькая занавеска. Так как я сидела в третьем ряду, мне хорошо был виден пульт управления, едва ли более сложный, чем приборная панель последней модели «Пежо». Когда стюардесса заметила, что я подглядываю, она задернула шторку поплотнее, словно пилот и его помощник занимались там чем-то, о чем нам лучше было не знать.

Звук взведенных моторов напоминал шум, производимый машинкой для стрижки газона, и вызвал смутные воспоминания о тех субботних утренних часах в моем детстве, когда я просыпалась поздно и слышала сквозь сон, как тетушка стрижет траву на лужайке.

В этом реве не было слышно того, что говорили по внутренней связи. Однако я догадалась, что пилот объяснял, что следует делать в случае такого «маловероятного» события, как посадка на воду. Большинство самолетов терпят аварию и сгорают над сушей. Это был еще один повод для беспокойства. Я, правда, не думала, что подушка моего сидения в состоянии служить каким бы то ни было плавательным средством. Она едва справлялась с поддержкой моей тыльной части и защитой ее от железного каркаса кресла. Когда пилот умолк, я взглянула на пластиковую табличку с цветной красивой картинкой, изображающей самолет. Кто-то поставил на ней два крестика. Под одним было написано «Вы здесь», под другой — «Туалет».

Полет занял всего тридцать пять минут, так что у стюардессы, одетой во что-то сильно смахивающее на герл-скаутскую форму, просто не было достаточно времени, чтобы обнести нас полагающимися напитками. Вместо этого она пробежала по проходу между креслами неся с собой корзиночку с жевательной резинкой. Во время полета я пыталась сделать что-нибудь, чтобы у меня перестало закладывать уши, и, верно, была похожа на человека со сломанной челюстью.

Мой рейс авиакомпании Юнайтед улетел вовремя. Я сидела в салоне для некурящих и наслаждалась серенадой в исполнении дуэта плачущих карапузов. Ланч состоял из костлявой куриной груди на кучке риса, покрытой жидким цементом. На десерт подали квадратное пирожное с глазурью, распространявшей не очень приятный запах. Я съела все и засунула целлофановый пакет с крекерами к себе в сумочку. Кто знает, когда мне в следующий раз удастся поесть.

Когда мы приземлились в Далласе, я подхватила свои вещи и протолкалась в носовую часть самолета, пока все ждали, чтобы трап бумкнул об дверь самолета. Стюардесса выпустила нас, похожих на кучку шумных школьников. И я мерной собачьей трусцой устремилась к выходу. В здании терминала я была без пяти одиннадцать. Коктейльный бар, который мне был нужен, находился в другом здании, как обычно очень далеко. Я бросилась бежать, как всегда порадовавшись, что поддерживаю хорошую спортивную форму. В баре я была в две минуты двенадцатого. Лида Кейс уже ушла. Я опоздала на пять минут, и до уик-энда она на работе больше не появится. Я не буду повторять то, что я произнесла по этому поводу.

ГЛАВА 11

Но все-таки я накрыла Лиду. Я проходила мимо офиса «В помощь пассажиру», конторки в форме буквы Г, где возвышался местный эквивалент ярморочной продавщицы леденцов. Женщине было за пятьдесят, у нее был удивительно домашний вид, узкое костлявое лицо, практически без линии подбородка, и один глаз косил. На ней была форма Армии Спасения, полностью, с позолоченными пуговицами и эполетами. Я никогда точно не знала, чем они здесь занимаются. Вероятно, их работа — состояла в том, что отчаявшиеся матери потерянных малышей и люди, говорящие на иностранных языках, должны получить здесь моральную поддержку и помощь более практического свойства. Она как раз запирала свою комнату на ночь и сначала не оценила по достоинству тот факт, что к ней обращаются за помощью.

— Слушайте,— сказала я.— Я только что прилетела из Калифорнии, чтобы поговорить с женщиной, которая в настоящий момент направляется к выходу из терминала. Я должна поймать ее прежде, чем она доберется до автостоянки, и я не знаю, через какой выход она пойдет. Нельзя ли сделать для нее объявление?

Женщина посмотрела на меня одним глазом, другой при этом уставился на инструкцию, прикрепленную к поверхности ее стола. Не говоря ни слова, она взяла телефонную трубку и набрала номер.

— Имя? — спросила она.

— Лида Кейс.— Она повторила имя и через несколько мгновений я услышала, как Лиду Кейс приглашают к службе «В помощь пассажиру» терминала номер два. Я рассыпалась в благодарностях, хотя ей, по-видимому, их и не требовалось. Она закончила собираться и, коротко попрощавшись, ушла.

Я не знала, появится ли Лида Кейс. К тому времени, когда было сделано объявление, она могла быть уже вне здания. К тому же она могла быть слишком уставшей, чтобы еще возвращаться за чем бы то ни было. Подчиняясь какому-то безотчетному побуждению, я обошла стол и присела на стул. Мимо меня прошел человек, тащивший за собой чемодан на колесиках, чемодан упирался, словно собака, которую ведут к ветеринару. Я бросила взгляд на часы. Прошло двенадцать минут. Я заглянула в верхний ящик стола, который был не заперт. Карандаши, блокноты, аспирин, бинт в целлофановой упаковке, испано-английский словарь. Я зачитала список полезных выражений, напечатанный на обратной стороне обложки. «Буэнос тардес»,— пробормотала я себе под нос. «Буэнос ночес». Спокойной ночи. Я умирала от голода.

— Меня кто-нибудь ищет? Я услышала свое имя по радио. И сказали, мне прийти сюда.— Акцент был техасский. Лида Кейс стояла передо мной, отставив бедро в сторону. Малышка. Без макияжа. Вся в веснушках и в кудряшках. На ней были темные брюки и такая же блузка — это обычная универсальная униформа барменов, наверное, их покупают сразу оптом еще на фабрике. Ее имя было вышито на левом нагрудном кармане. На руке у нее были покрытые бриллиантами часы, в другой она держала зажженную сигарету, которую бросила на пол и растоптала.

— В чем дело, детка? Я ошиблась местом?

Лет тридцать пять. Подвижное лицо. Маленький прямой нос и острый упрямый подбородок. Улыбка обнажила искривленные глазные зубы и пустоты там, где должны были быть первые коренные. Да, ее родители явно не залезали в долги, чтобы улучшить состояние дочкиной челюсти.

Я поднялась и протянула ей руку.

— Здравствуйте, миссис Кейс.

Она позволила своей руке ненадолго задержаться в моей ладони. Ее глаза со вставленными контактными линзами были навязчивого естественно-голубого цвета. По их поверхности скользнуло выражение недоверия.

— По-моему, я вас не знаю.

— Я звонила вам из Калифорнии. Вы два раза бросили трубку.

Улыбка испарилась.

— Я думала, я хорошо вам объяснила, что не желаю иметь с вами дела. Надеюсь, вы не из-за меня проделали такой путь.

— Вообще-то, из-за вас. Когда я подошла к бару, вы только что закончили работать. Надеюсь, вы уделите мне пару минут. Могли бы мы с вами здесь где-нибудь спокойно поговорить? Наедине.

— О чем же?

— Меня интересуют обстоятельства смерти вашего мужа.

Она уставилась на меня.

— Вы репортер или что-нибудь в этом роде?

— Частный детектив.

— А, верно. Вы сказали тогда по телефону. И на кого вы работаете?

— В настоящее время на себя. До этого на страховую компанию. Я расследовала обстоятельства пожара на складе фирмы «Вуд и Варен». И в ходе следствия всплыло имя Хью. Я подумала, что вы можете мне побольше рассказать об этом деле.

Я видела, что она борется с самой собой и с искушением. Видимо, это была одна из тех до бесконечности повторяющихся истории, которые мы вспоминаем, когда сон ускользает от нас. Я подумала, что, наверное, некоторые неприятные воспоминания она пересказывает сама себе заново, когда часы отсчитывают время между двумя и тремя ночи. В это время суток что-то в памяти оживает и хочет поговорить.

— Какое Хью имеет к этому отношение?

— Может быть, и никакого. Я не знаю. Мне показалось странным, что исчезли все его анализы.

— А что вы об этом беспокоитесь? Никому больше до этого дела нет.

— По-моему, нам пора где-нибудь приземлиться.