Любовь в облаках - Наталья Ручей

Я — дракон. Я — храбрый дракон, папа бы мною гордился. Но я узнала этот порошок, и, отчаянно сжав лапы вокруг шеи драконицы, позволила себе напоследок маленькую слабость. Я зажмурилась, чтобы не видеть, как мое тело будет растворяться подобно желе на солнце… Последнее, что я помню — крик и хруст. Жаль, что это последнее, что я помню…

Глава № 26. Ах, вот оно как…

— Доди… Доди… — голос, который настойчиво звал меня, был легко узнаваемым, но я боялась открыть глаза, боялась, что это самообман, а на самом деле меня больше нет. А есть расплавленная субстанция, которая тонет в воспоминаниях и глупых надеждах.

Порошок… цвет, отсутствие запаха, продолговатые крупицы… Его трудно забыть. Иногда таким порошком на главной площади Анидат осыпали преступников за государственную измену, и все, что от них оставалось после диких воплей и невольной мольбы императору о скорой смерти — жижа серо-бурого цвета. Да и та вскорости высыхала, освобождая место на площади для очередной казни.

— Доди, солнышко, прошу тебя, открой глаза… — умолял голос и звал, звал, тянул к себе, заставляя выныривать из сомнений, из страха, из полусна-полуобморока… — Наконец-то…

— Аодх… — я закашлялась, в горле почему-то першило и вообще мне казалось, что меня придавило периной.

— Ариаусасмиусконсестон, — дракон посмотрел на ковер, — все, уже можно.

Удушье мгновенно прошло, кашель пропал, ощущения перины как не бывало, и теперь я четко определила, что лежу на мягком ковре, в объятьях Аодха.

— И что это было?

— Защита.

— Какая защита?

— Ариаусасмиусконсестон защитил тебя.

В голове вертелась масса вопросов, но подняв глаза, я увидела в комнате папу, Хэлла, Керопа, Блэма, Харди и еще двух незнакомых драконов. Некоторые смотрели на меня, некоторых что-то привлекло у меня за спиной, и я даже догадывалась что, но оборачиваться не хотела. А папа… папа не сводил с меня демонических глаз, в которых плескалось столько любви и нежности, что было трудно дышать. Устав ждать, когда Аодх сам отпустит меня, он с драконьей деликатностью оттеснил его и обнял меня.

— Не знаю, о ком говорил колдун, — проворчал, — но защитил тебя папа.

— Ариаусасмиусконсестон — это дух, — пояснила я, указывая на ковер, и прижалась к отцу крепче, с удовольствием вдохнув запах детства, который не оставил сомнений, что я в безопасности, точно-точно, и так же совершенно точно жива.

— Кто-кто? — отец внимательно посмотрел на ковер.

— Ну, вот же, — я махнула рукой на глаза, поразительно сиреневые, кстати, — видишь? Это Ариаусасмиусконсестон. Он — дух.

Папа долго всматривался в ковер, но как ни изощрялся дух строить демону глазки, тот ничего не заметил. Может, и к лучшему… для духа… который развеселился и подмигивал мне, поочередно меняя цвет. Синий, зеленый, желтый, бирюзовый, малиновый — ого, сколько оттенков!

От яркого зрелища меня отвлек громкий стон за спиной. Видать, Алин тоже грохнулась в обморок, но ее никто не спешил поднимать. Да и меня, собственно, только потискали, а вот поднять…

— Папа задумался, — едва отец помог мне подняться, сильные руки дракона обернули меня коконом, а я с удовольствием уткнулась в прохладу горячим лбом. Хорошо, уютно, раздражали только сильные стоны, хотелось обернуться к драконице и сказать, чтобы выматывалась из нашей пещеры, хотелось сказать, чтобы больше не попадалась мне на глаза, потому что точно оставлю ее без волос, хотелось посмотреть ей в глаза. Есть в них раскаяние или только страх, что застали, застукали?!

— Лучше не оборачивайся, — сказал Аодх, и, конечно, я обернулась.

В нескольких метрах от того места, где лежала я, — наверное, это дух откинул Алин, мы ведь стояли значительно ближе друг к другу, — корчилась драконица. Ее сарафан задрался, обнажив икры и бедра, но мое внимание приковали стопы. Они искажались и плавились, усыпанные десятком крупинок. Но плавились очень медленно, по миллиметру в секунду, не больше. По-моему, кто-то старательно сдерживал процесс, потому что на самом деле порошка было достаточно, чтобы расплавиться полностью минут за пятнадцать.

И расплавиться должна была я…

Я с благодарностью посмотрела на глаза в ковре, а они словно того и ждали, подмигнули и с негромким вздохом, который не мог мне послышаться, исчезли. Если бы не они… если бы не дух…

— А еще я и твой папа, — нескромно добавил Аодх. — Тебе ничего не угрожало, Доди. Я никогда не позволил бы этого. Никогда больше, с меня хватило одного раза.

— Теперь тебе надо быть особенно внимательным к моей дочери, — заметил отец.

— Конечно.

— И терпеливым.

— Хорошо.

— И добрым.

— Не сомневайтесь.

— И щедрым.

— Я достаточно обеспечен.

— И…

— Да, — не дослушав, согласился Аодх, — так и будет.

Отец немного расстроился, что его перебили, но согласие дракона смягчило нрав, да и обстановка не настраивала на споры. На ковре все так же угрем корчилась Алин, ее стопы деформировались, оголив желтую кость, а все, что она могла — скрючившись, подвывать. Как она ни старалась, отлепиться от ковра или стряхнуть с себя остаток крупиц не получалось, они словно прилипли к ней, впитались в кожу и теперь пожирали заживо.

Почему лэрд не поможет ей? Почему Хэлл ничего не сделает? Нет, я не собиралась прикидываться легал, и была бы не против ее смерти, потому что она хотела моей. Но я бы предпочла убить ее быстро, а смотреть на мучения, выжидая, когда наступит агония, было выше моих сил.

— Аодх, если ты можешь что-нибудь сделать…

Он обернулся к лэрду, я тоже посмотрела на него, а тот смотрел на дочь, постарев на десяток лет за каких-то несколько часов, что мы не виделись. Едва заметная морщинка на лбу углубилась, нос заострился, а косички расплелись, словно приравнивая лэрда к другим драконам, словно снимая с него полномочия главного в клане. Синь в глазах подернулась дымкой, но взгляд твердый, чуть сожалеющий, но предвещающий неизбежное. У него не было выбора. На этот раз не было. Нельзя оставить преступницу безнаказанной при стольких свидетелях.

— Аодх, пожалуйста, — снова попросила я, и дракон не сделал ни единого жеста, но порошок с тела Алин исчез, а ее стопы перестали испаряться у меня на глазах.

Повеяло ментолом и еще чем-то специфическим, наверное, Аодх унял боль сестры, потому что она перестала стонать, вздохнула — поначалу судорожно, недоверчиво, потом глубоко, с наслаждением. Перевернулась на другой бок и уставилась на нас непонимающим взглядом.

Та, что хотела убить меня, лежала ничком и была беззащитна. Та, что хотела обречь на страдания Аодха, страдала сама. Я могла бы сказать ей: «Видишь, ты не все просчитала», но посмотрев на Хэлла, больше похожего на бескровное умертвие, чем на дракона, промолчала. Только сильнее прижалась к Аодху и очень обрадовалась, когда с другой стороны ко мне приблизился папа. Меня затрясло, несмотря на то, что все позади, и несмотря на то, что я поняла: Аодх изначально знал… знал, что Алин попытается… и папа, скорее всего, тоже знал…