Улица Ангела - Джон Пристли

— Я тоже слышал сегодня, что его ждут в конторе на будущей неделе, — ответил Тарджис, остро ощущая на себе взгляд старухи.

— Нет, нет, нет, я только хотела поговорить с вашим отцом насчет этой беды с моей дочерью, и больше ничего. Может быть, друг моего племянника (он служит в консульстве) сможет что-нибудь сделать. Если нет, тогда я на будущей неделе поговорю с вашим отцом. — Она швырнула окурок в камин и неожиданно легко встала с кресла. — Ах, моя дорогая, какое на вас красивое платье! Да, да, прелесть! — Она погладила шелк своей унизанной перстнями клешней. Потом посмотрела на Тарджиса, который немедленно съежился под ее взглядом: — Правда, красивое, а? Вы согласны со мной?

Смущенный Тарджис подтвердил, что согласен.

— Она у нас красавица — мисс Голспи. Да, да, красавица. Правда?

— Правда, — ответил Тарджис, откашлявшись.

— Вы в нее влюблены, а?

Ох, эти иностранки! Кто же задает такие вопросы? Что поделаешь с этой носатой старой ведьмой? Он в ответ издал горлом какой-то неопределенный звук, и старуха, удовлетворившись этим, отвела от него глаза и пошла к двери, хихикая, как настоящая ведьма.

— Молодой человек меня боится, хи-хи-хи! Он влюблен. Угостите его сливами, дорогая.

Когда Лина, проводив гостью, воротилась в комнату, оба почувствовали себя непринужденно, как старые друзья. Оба были молоды и весело смеялись над старухой, которую Лина довольно удачно передразнивала.

— Это наша хозяйка, — пояснила она. — В сущности, она неплохая старушка, всегда дарит мне разные вещи, но она выжила из ума. А дочка ее, о которой она говорила, та, что вечно «в беде», — что-то вроде графини и, кажется, совсем сумасшедшая. И те люди, что у нее бывают, тоже все немножко тронутые, а мне в последние дни только с ними и приходится встречаться, так что можете себе представить, как мне весело! Проклятое невезение! Когда папы нет и я могла бы делать что хочу, трое моих знакомых, все трое, вздумали как раз теперь уехать из Лондона! Я готова реветь с досады!

Она подошла к окну и выглянула на улицу.

— Что-то очень уж пасмурно сегодня. Наверное, опять будет туман. Самое худшее в Лондоне — это его гнилые туманы. Чем же мы с вами займемся? Вам не надо идти домой или куда-нибудь в другое место?

Тарджис немедленно объявил, что ему никуда идти не нужно.

— Тогда пойдемте в кино, тут у нас неподалеку. Оно ничего себе. Подождите, я оденусь. Это недолго. Знаете что, вы пока можете снести все на кухню.

Он снес посуду на кухню и серьезно начинал подумывать о том, чтобы перемыть ее, но вернулась мисс Голспи. Тогда он умылся в ванной. В этой ванной полотенец, флаконов, кувшинов, коробок было больше, чем в десяти таких ванных, какие ему приходилось видеть.

Наконец оба были готовы. До кино было рукой подать, но приходилось чуть не ощупью искать дорогу в туманной мгле, и Лина раза два брала Тарджиса под руку. Им было уютно вдвоем в белесом, похожем на вату тумане, и все казалось чудесным. Еще лучше, еще уютнее было потом в кино сидеть бок о бок с Линой в пропитанной ароматом духов розоватой полумгле балкона. Места были самые лучшие, и после того как Тарджис уплатил за них, у него осталось ровно три шиллинга и три пенса на то, чтобы прожить до следующей недели. И Тарджис и Лина были энтузиастами кино и большими знатоками фильмов, так что у них нашлось о чем поговорить, и, перешептываясь, они частенько так близко наклонялись друг к другу, что голова Лины касалась его головы и волосы ее щекотали ему лицо. Тарджис был на седьмом небе. В этот вечер шел звуковой фильм «Ее любимейший враг» с участием Мэри Меридин и Хантера Иорка. Смотреть его было интересно, но это было ничто по сравнению с радостью сидеть на балконе рядом с Линой Голспи, которая, кстати сказать, казалась ему гораздо красивее, чем Мэри Меридин. Лина тоже считала, что она не хуже Мэри, но Тарджис находил, что она гораздо красивее, и несколько раз говорил ей это. Он изменил своей обычной тактике: он даже не пытался взять Лину за руку, как делал это с другими женщинами. Ему было довольно того, что она сидит тут рядом и шепчется с ним, что так близко от него ее благоуханная красота, что наконец-то утолен тот голод, который он так часто испытывал, сидя в кино один. Мечта сбылась. Он напоминал себе об этом каждую минуту, может быть, потому, что даже эта мечта, которой он так долго томился, была реальнее неожиданно пришедшей действительности. Он страстно желал, чтобы время остановилось, но слишком хорошо знал, что оно бежит, бежит, унося с собою все. Каждый кадр, появлявшийся на экране и затем опять исчезавший, отгрызал кусочек у вечера. Скоро программа окончится, Лина захочет уйти, и всему наступит конец. Вот о чем думал Тарджис, не облекая эти смутные мысли в слова, и оттого радость его была неполной. Он, как мы уже знаем, был рожден для любви, он был романтик, и душа его искала не обыкновенного человеческого счастья, а золотого бессмертия, искала места на высоком балконе, недосягаемом для Времени и Перемен.

— Вы можете поужинать у меня, если хотите, — сказала небрежно мисс Голспи, когда они снова очутились во мраке Мэйда-Вейл. — Поможете мне приготовить ужин. Я проголодалась. А вы?

Тарджис, разумеется, уверил ее, что и он тоже, и, если она позволит, он охотно поможет ей приготовить ужин. Он готов был петь от радости, что не надо еще расставаться с Линой, что этот волшебный вечер продлится. Всю дорогу они беседовали о своих любимых и нелюбимых фильмах и киноактерах, и так как в их вкусах и взглядах было много общего, так как оба они ходили в кино, чтобы видеть наяву свои любовные грезы, а разница полов придавала пряный привкус их разговору, то оба были очень довольны. После улицы и тумана комната Лины показалась Тарджису еще роскошнее и уютнее, и, помогая молодой хозяйке сервировать ужин (который состоял главным образом из разных консервов в жестянках) на низеньком столике у камина, он чувствовал себя действующим лицом какого-то волшебного фильма.

— Вы умеете сбивать коктейли? — спросила Лина.

— Нет, — признался он. Для него коктейли не были, как для Лины, обыденной вещью. И в неожиданном порыве откровенности он добавил: — По правде сказать, я никогда в жизни их не пробовал.

— Вы меня не дурачьте, — прикрикнула на него Лина. — Что за глупости! Не может этого быть!

— Честное слово, не пробовал, — уверял Тарджис. — Я пил пиво, виски, портвейн, херес и всякие другие вина, а вот коктейля никогда не пробовал.

— Ах, какой пай-мальчик! — сказала Лина весело. — Ну так вот вы сейчас попробуете один из сногсшибательных коктейлей Голспи!

Он смотрел, как она доставала из буфета одну бутылку за другой, потом взбалтывала смесь в высоком серебряном графине, совершенно так, как это делали люди на сцене и на экране.

— Ну, теперь отведайте-ка, мистер с улицы Ангела, — скомандовала Лина, подавая ему небольшой стакан.

Коктейль имел своеобразный вкус, сначала он показался очень сладким, потом чуточку горьким, а в конце концов огнем разлился по всем жилам.

— Нравится? — Лина поставила на стол свой опустевший стакан.

— Да, очень.

— Так выпейте еще. Мы выпьем еще по одному, а потом закусим.

После второго стакана Тарджис уже казался себе как-то выше, значительнее и даже счастливее, чем был до сих пор. Он непременно захотел показать Лине фокус с тремя пенсами. Он знал три фокуса: один с монетами, два — карточных. Но не все сразу, сейчас он покажет ей только один. Лине фокус очень понравился, и она не хотела ужинать, пока он не объяснит ей этот фокус, а потом для практики проделала его несколько раз. Ужинать они сели уже настоящими друзьями. Ужин состоял из сардин, салата в картонных баночках, нарезанной ломтиками телятины, фруктов и шоколадного торта. Лина ела очень быстро, начинала то одно, то другое и оставляла, потом снова принималась за то же и через секунду отодвигала в сторону тарелку. Эта манера есть, очаровательно беспорядочная и суетливая, была совершенной новостью для Тарджиса, который привык видеть, как люди совершают процедуру насыщения истово, не спеша.

Кончив есть, Лина закурила папиросу и подошла к большому граммофону в углу. Заведя его, она не могла отыскать нужную ей пластинку (пластинки, казалось, были разбросаны по всей комнате), и Тарджис помогал ей искать (она сказала ему название и пыталась даже насвистать мотив). Наконец пластинка была найдена, и граммофон победно загремел, наполняя комнату веселым плясовым мотивом модной песенки.

— Вы танцуете? — спросила Лина, кружась и скользя по ковру в такт музыке.

— Плохо, — пробормотал Тарджис сконфуженно.

— А вот сейчас увидим. Уберите ковер в сторону. Так, довольно. Теперь давайте. — Она подошла к нему. — Нет, не так. Сюда ногу. Хорошо, дальше. Можете обнять меня крепче, будет удобнее танцевать.

Он не замедлил воспользоваться ее позволением. Если бы они стояли на месте, восторг его был бы неописуем. Но нужно было двигаться, танцевать, а он был так неуклюж. Это умеряло блаженство.