Военные воспоминания - Петр Андреев

Конец войне. Оставалось пройти каких-нибудь 50-60 километров до Берлина. Кажется, теперь каждый должен был всеми силами стремиться сохранить свою жизнь. Да и трудностей физических, больших уже нет. Тепло. Иногда даже удается спать в немецких перинах. И голода нет. В каждом дворе оставлены бесхозными коровы, свиньи, овцы и куры. В погребах и коптильнях на чердаках - окорока и колбасы. Единственное, что вызывает недовольство - это наша русская лень. Старшины и повара, чтобы не утруждать себя работой, заколют поросенка и, почти не разделывая, в котел. Получает солдат суп, а там половина котелка - жир. И он его не только есть - он на него смотреть не может. Содержимое котелка выливается в канаву, а солдат идет шарить по погребам и чердакам. А то, убивают корову, берут печень, а тушу оставляют гнить. Это в то время как у нас дома люди умирали голодной смертью. Это я уже о бесхозяйственности нашего командования и партийно-хозяйственного руководства страны. Немцы о своем народе не забывали. У них вслед за передовыми частями шли трофейные команды и эшелонами, все, что можно везли в Германию. А у нас на всем нашем пути по территории Германии, когда население уходило на запад, бродили оставленные коровы и свиньи. А сколько их лежало гниющих, с распоротыми животами. А сколько втоптали в грязь одежды, постельного белья. Сломали и сожгли мебели, разбили посуды. Сколько сожгли, уже занятых целыми, без разрушений, деревень и городов. Не счесть.

Почему я коснулся поведения ст. сержанта Ярового. Да только потому, что это был единичный, из ряда вон выходящий случай. Такого мы за всю войну не только не видели, но и не слышали о подобном. Наоборот, у всех, и у солдат и у офицеров, было желание сделать что-то большое, серьезное, приближающее победу.

Нельзя судить поголовно обо всех, но так воевали все те, кто был рядом со мной, а таких людей прошло не мало. Состав солдат менялся чуть ли не ежемесячно. Например, состав нашего взвода топоразведки дивизиона за 4 года сменился 5 раз. Одних похоронили. Других отправили в госпиталь залечивать раны, чтобы после выздоровления пополнить ряды других дивизий. И не было случая, чтобы кто-нибудь попытался уклониться от выполнения особо опасного задания, иногда не оставляющего шанса остаться живым. Даже ефрейтор Стрельников (я о нем писал), исключительный трус, никогда не попросил, чтобы его заменили. Он кусал до крови губы, глаза вылезали из орбит, но шел выполнять задание.

А сколько офицеров с полученными ранами, иногда серьезными, оставались в строю. Очень часто можно было видеть офицеров с повязками на голове или перевязанными руками. Даже шутка такая ходила - «Подумаешь, ранение в голову. Гловой не стрелять». Ранение в голову считалось не серьезным, и с таким ранением очень часто оставались в строю. А что происходило с заболевшими. Например, наш командир дивизиона, майор Грязнов от Одера до Эльбы прошел на костылях. Или солдат нашего взвода Мягких, больной туберкулезом в открытой форме, был госпитализирован только после того, как не смог ходить. И умер через неделю после госпитализации. Теперешнему поколению трудно поверить, что с нами рядом воевали люди с одним глазом. Солдаты, не генералы. С одним глазом был и наш командир дивизии, полковник Мальков.

Психология людей меняется. Я говорю - трудно поверить. В этом я убедился совсем недавно. В больничной палате зашел разговор о фронтовом быте. Я рассказывал, как солдаты четыре года зимой и летом жили в окопах, а раненые, не долечившись, торопились быстрее выписаться, или даже убегали из госпиталей в свои части на фронт. И тут же был осмеян соседями. А мужик 1925 года рождения (возраст, который два полных года воевал), но этот на фронте не был, заявил, что таких людей не было и нет, а если такое случалось, то только с сумасшедшими. Так что, выходит, что в тогдашнее наше время не все поголовно были патриотами. За три недели пребывания в больнице мне так и не удалось узнать у «патриота», как ему удалось избежать фронта и его профессию. Но, судя по тому, что ему по наследству от отца досталась квартира из четырех комнат площадью 137 кв. м. (он был один сын в семье), то, видимо, отец его занимал значительное положение в обществе. А в эти же годы, миллионы простых людей, дети, да и взрослые тоже, 40-50-летние мужчины, за всю свою жизнь никогда не бывавшие сытыми, не износившие ни одного костюма и ботинок, отдавали свои жизни самому бесчеловечному, как мы теперь видим, за все время существования человечества, строю. Вопрос сложный. Я думаю, здесь еще придется поломать копья философам, психологам и политологам.

Последний день перед наступлением. Батальоны сосредоточены в укрытиях в непосредственной близости от берега. Ждут наступления ночи, чтобы поднести плоты и лодки к воде. Артиллерия на закрытых позициях готова по первому сигналу открыть огонь по целям в обороне противника. У Ярового все готово, чтобы погрузить пушку и боекомплект на плот.

Сгущаются вечерние сумерки. Как всегда перед бурей наступает тишина, так и перед наступлением всегда чувствуется покой, как будто готовящиеся в схватке отдыхают, набираются сил. Немцы редкими ракетами освещают водную гладь реки. Наши пулеметы молчат. Да они почти всегда ночью молчат, экономят патроны, не в пример немцам, которые все ночи ведут пулеметный огонь. Но и у них теперь, видимо, положение с боеприпасами изменилось.

Мимо наблюдательного пункта проходят к переднему краю роты пехоты. В колоннах не слышно ни звука. Что они сейчас думают? Впереди 350 метров воды и шквал огня. Кто из них преодолеет этот ад? Потом еще надо взобраться на почти отвесную кручу берега, по которому окопы в полный профиль, а в них пулеметы и автоматы противника. Кому из них выпадет счастливый жребий, остаться в живых?

Мы, выставив у входа на НП часового, устраиваемся отдыхать. Нештатные ординарцы командира дивизиона и командира батареи приготовили в помещении наблюдательного пункта постели на земляных нарах. Там же остался дежурный телефонист, только перешел теперь с нар на пол у входа. Мы расположились за бруствером хода сообщения, подстелив свои плащ-палатки и укрывшись ими же. «Нештатные ординарцы». Да, по штатному расписанию командирам рот, батарей, батальонов и дивизионов ординарцев, как и адъютантов не полагалось. Но все они, на протяжении всей войны, имели и ординарцев и личных поваров. Брали их из взводов. Например, ординарец и повар командира дивизиона числились в штате взвода топоразведки вычислителями. Их должностные обязанности выполняли другие, соответственно, и нагрузка увеличивалась. А учитывая убыль личного состава по ранению и убитыми, недокомплект взвода составлял, в лучшем случае, 50%. Из 12 человек по штату, редко у нас было 6 человек, в основном по 3-4. Вот, каждый и выполнял работу за троих.

Разбудили нас на рассвете. Солнце было еще за горизонтом, но небо на востоке уже заметно посветлело. У НП стояли с термосами повар управления дивизиона Трунов и ездовый хозотделения батареи, а в траншее хода сообщения, втянув голову в плечи и виновато улыбаясь - старшина управления дивизиона ст. сержант Степан Защепин.

Защепин был 1916 года рождения, еще не старик, без военной подготовки артиллериста, прибыл в дивизион из запаса, еще в начале войны, в районе Смоленска. Зачислили его в наш взвод топоразведки и забрали в штаб дивизиона поваром командира. Человек он был на редкость услужливый, а в характере у него было что-то женское, даже голос был высокий, женский и растительность на лице отсутствовала. Около года Защепин кормил командира дивизиона и, видимо, неплохо, потому что, когда неожиданно исчез прежний старшина - сверхсрочник - отъявленный вор, старшиной с присвоением звания мл. сержант был назначен красноармеец Защепин. От других Защепина отличала одна заметная черта - трусость. Трудно сказать, врожденная это была черта характера или этому способствовала служба, хотя и не в далеком тылу, но, все-таки, в землянке командира и комиссара дивизиона. Заставить же себя побывать на НП, где находилось большинство личного состава управления, он не мог. Как и его предшественник, он твердо определил для себя боевой пост - кухня.

Место для кухни и хоз. повозок он подбирал подальше от передовой. Если в районе действия дивизиона были строения, то под крышей. И, конечно, был он всегда сытый. Злые языки говорили, что бессменный повар Трунов готовит ему отдельно от солдат и офицеров. Так бы Защепин и закончил всю войну без риска потерять здоровье и жизнь, да война шла к концу, а его грудь не украшала ни одна награда. Даже медаль «За боевые заслуги», которой награждал своим приказом командир полка, не дали. А он так преданно служил начальникам. Вот и решил он проявить мужество, стал все чаще, когда на передовой было мало огня, посещать НП. Мы видели, как ему было неуютно с нами, но ничего не поделаешь - нужна награда. А командир дивизиона не понимал человека или делал вид, что не замечает, и указания писарю Галкину писать наградной лист не давал. Все старания Защепина, показать себя в боевой обстановке, оставались тщетными.