Женщины на российском престоле - Евгений Анисимов

Последние деньки жизни-праздника

К своему пятидесятилетнему юбилею в декабре 1759 года Елизавета сильно сдала. Все кремы, мази, пудры, ухищрения парикмахеров, портных, ювелиров были бессильны – приближалась безобразная старость. Для Елизаветы, как ни для какой другой женщины, был актуален жестокий афоризм Ларошфуко: «Старость – вот преисподняя для женщины». Она с ужасом смотрела в зеркало, которое уже не говорило ей, как царице из пушкинской сказки: «Спору нет, ты, царица, всех милее, всех румяней и белее».

Императрица Елизавета Петровна

Годы ночной, неумеренной жизни, отсутствие всяческих ограничений в еде, питье, развлечениях – все это рано или поздно должно было сказаться на организме царицы. Весь двор был напуган неожиданными ударами, которые стали преследовать Елизавету в самых неподходящих местах – в церкви, на приеме. Это были какие-то глубокие обмороки, продолжавшиеся довольно долго. После них Елизавета долго не могла оправиться, и, как вспоминает Екатерина II, в то время с ней нельзя было ни о чем говорить. Врачи полагали, что главной причиной обмороков является тяжелый процесс климакса, неуравновешенность и истеричность больной, а также нежелание придерживаться режима. Как и надлежит врачам ХVIII века, они выражались туманно и загадочно: «Несомненно, что по мере удаления от молодости жидкости в организме становятся более густыми и медленными в своей циркуляции, особенно потому, что они имеют цинготный характер». Рекомендации докторов: покой, клизмы, кровопускания, лекарства – все это было отвратительно Елизавете, знавшей в жизни только приятное, шумное и веселое. Даже выписанные ей лекарства приходилось запрятывать в мармелад и конфеты – как маленькой капризной девочке.

Все понимали, что наступают последние деньки жизни-праздника веселой дочери Петра. Да уж и веселой царицу назвать было трудно – все чаще уединялась она в Царском Селе, никого не принимала, стала сверх меры капризна, мрачна и плаксива. «Любовь к удовольствиям и шумным празднествам, – писал французский дипломат Лафермиер, – уступила в ней место расположению к тишине и даже к уединению, но не к труду. К этому последнему императрица Елизавета Петровна чувствует большее, нежели когда-либо, отвращение. Для нее ненавистно всякое напоминание о делах, и приближенным нередко случается выжидать по полугоду удобной минуты, чтобы склонить ее подписать указ или письмо».

Как-то неожиданно для себя она поняла, что в ее империи не все так уж благополучно, что до ее трона не долетают жалобы множества обиженных и гонимых чиновниками людей. Горечью проникнуты слова одного из последних манифестов Елизаветы: «С каким Мы прискорбием по нашей к подданным любви, должны видеть, что установленные многие законы для блаженства и благосостояния государства своего исполнения не имеют от внутренних общих неприятелей, которые свою беззаконную прибыль присяге, долгу и чести предпочитают». Елизавета требует срочно навести порядок в правосудии и всячески пресекать злоупотребления, о которых она, как оказалось, даже не подозревала. Впрочем, это и неудивительно – «беспечность, или умственная леность», о которых писали современники, характеризуя императрицу, властвовали над нею до конца, и сам этот манифест придумал Шувалов, что видно из его набросков, императрица же только подписала документ.

Не все благополучно было и в императорской семье. Семья была невелика: императрица, ее племянник великий князь Петр Федорович с женой великой княгиней Екатериной Алексеевной и сыном, цесаревичем Павлом Петровичем, родившимся в 1754 году. У тетушки с племянником сложились тяжелые отношения. Взойдя на престол, Елизавета сразу же выписала из Голштинии своего четырнадцатилетнего племянника – герцога Карла Петера Ульриха. Отец мальчика, герцог Карл Фридрих, умер в 1739 году, и этот единственный близкий родственник Елизаветы был брошен на произвол судьбы, пока, наконец, императрица не взяла его в Россию, чтобы вскоре крестить по православному обряду, назвав Петром Федоровичем, и затем назначить его своим наследником. Делалось это не по большой любви к сыну старшей сестры, а по необходимости – живя за границей, Карл Петер Ульрих мог представлять серьезную опасность для захватившей престол младшей дочери Петра. Теперь он оказывался в золотой клетке.

Своими манерами, обликом и поведением Петр Федорович раздражал императрицу. Он был инфантилен, капризен, проявлял черты человека необузданного и взбалмошного. «Умом и характером они были до такой степени несходны, – писала впоследствии Екатерина II, – что стоило им поговорить между собою пять минут, чтобы неминуемо повздорить. Это не подлежит никакому сомнению». Елизавета держала наследника престола в стороне от государственных дел, не доверяя ему ни в чем. В 1745 году его женили на ангальт-цербстской принцессе Софии Августе Фредерике – Екатерине Алексеевне, будущей императрице Екатерине II.

Как только родился великий князь Павел Петрович, Елизавета сразу же взяла младенца к себе и посвящала ему много времени. Сохранившиеся письма императрицы за последние годы говорят, что она просто пылала любовью к этому мальчику, глубоко и искренне интересовалась его здоровьем и воспитанием, думала о его будущем. Ходили упорные слухи, что Елизавета и Шуваловы задумали устранить великого князя Петра Федоровича и его жену от престолонаследия, выслать их в Голштинию, а престол передать Павлу, которого начали тщательно готовить к будущему великому поприщу.

Именно такого варианта и боялась Екатерина, начиная интригу с Бестужевым, а также с английским посланником Уильямсом, который снабжал великую княгиню деньгами. Как мы видим, не прошло и двадцати лет, как вновь на сцене – молодая, честолюбивая женщина, иностранный дипломат с тугим кошельком, опять интрига, переписка, переговоры, многозначительные улыбки на балах. Но Елизавета была решительнее Анны Леопольдовны. Заговор был быстро задушен в зародыше. Только страшным усилием воли Екатерина сумела выдержать личный допрос Елизаветы и ничем себя не выдать. Разумеется, с тех пор императрица стала испытывать еще меньше доверия к великокняжеской чете…

Смерть пришла в Рождество

Всю осень 1761 года императрица безвылазно провела в Царском Селе, спасаясь от посторонних глаз. С ней неразлучно находился только Иван Иванович Шувалов. Мы почти ничего не знаем о последних днях жизни Елизаветы – Шувалов никому не рассказывал об этом. Вероятно, Елизавета, чьи набожность и суеверность усиливались с годами, была в отчаянии. Ее должна была страшно напугать неожиданная сильная гроза, которая гремела над дворцом в необычайно позднее осеннее время, на пороге зимы. Такого не помнили даже старики.

Возможно, в раскатах грома и мертвящих голые деревья парка вспышках молний Елизавета увидела зловещее предзнаменование. Известно, что она панически боялась смерти. Лафермиер писал в мае 1761 года: «Ее с каждым днем все более и более расстраивающееся здоровье не позволяет надеяться, чтобы она еще долго прожила. Но это тщательно от нее скрывается и ею самой – больше всех. Никто никогда не страшился смерти более, чем она. Это слово никогда не произносится в ее присутствии. Ей невыносима сама мысль о смерти. От нее усердно удаляют все, что может служить напоминанием о конце».

Но конец неумолимо приближался: в животном страхе смерти Елизавета отказывалась лечиться или хотя бы следовать какому-либо режиму. Осенью 1761 года датский посланник Гакстгауз писал о болезни императрицы: «Ноги ее покрыты чириями, так сильно распространившимися, что она совершенно не в состоянии стоять на ногах», у нее часто повторялись припадки, которые заканчивались обмороками. Развязка наступила в день, который христианский мир отмечает как великий праздник, – Рождество. Судьбе было угодно, чтобы и смерть пришла за императрицей в праздничных одеждах 25 декабря 1761 года. Накануне она тихим, слабым голосом простилась с Петром Федоровичем и его женой…

Ее хоронили уже в новом 1762 году. Все было как всегда на царских похоронах – многолюдно, утомительно и красиво. Все смотрели, как экстравагантно вел себя на церемонии новый император Петр III, ломавший всю процессию то излишне медленным шагом, то бегом вприпрыжку. Елизавете до всего этого уже не было никакого дела – она лежала в гробу, но и там она оставалась тем, кем была всю свою жизнь, – кокеткой. Как писала Екатерина II, «в гробу государыня лежала, одетая в серебряной робе с кружевными рукавами, имея на голове императорскую золотую корону, на нижнем обруче с надписью: „Благочестивейшая, самодержавнейшая, великая государыня императрица Елизавета Петровна, родилась 18 декабря 1709 года, воцарилась 25 ноября 1741 года, скончалась 25 декабря 1761 года“». Другой очевидец – Гакстгауз – сообщал, что императорская корона стоит 10 тысяч рублей и что она останется на государыне и в могиле…