Одна против зомби - Виктор Гламаздин

— Нехорошо получится, Андрей Яковлевич. Народ не поймет. Решили же, что все вместе эту бодягу употребим. Люди поэтому все так легко восприняли. Дескать, раз начальство употребит, то и мы в стороне не останемся. А сейчас выяснится, что Вы — президент — слово нарушили. Трудовой коллектив обидится. Вы хотя бы для вида в кабинку зайдите, чтоб все видели: и Вы с нами заодно.

— Даже и не знаю… — засомневался Хорькофф, но тут же в его голове прозвучал голос Ивана Адыгеича: «Станешь импотентом, Андрюха, — пеняй на себя, не зять ты мне после такой подляны».

— Решайте сами, — вздохнул Леонтович.

— Решил. Употреблять не буду. Даже вид делать не рискну. Потом не докажешь, что просто так постоял в кабинке и вышел. Слухи пойдут. А здесь у моего тестя стукачей не меряно. Тут же заложат, суки.

Леонтович пожал плечами. Покрутил тазом, разминая анус, и несколько раз пукнул. И, на ходу снимая пиджак, направился за ширму. Скоро оттуда раздалось его довольное уханье, словно там резвился филин…

Часть VI. На что только не идут капиталисты

Глава 1. Допинг для офисного планктона

— Да-а, — протянула я, выслушав рассказ Хорькоффа, и стараясь при этом не расхохотаться. — Весело у Вас тут живется. У нас даже в самые лихие времена такого не было.

Я указала ему Хорькоффу взглядом на растоптанную упаковку «Новой эры».

Хорькофф тоже посмотрел на нее — так, словно та была ядовитой змеей, попытавшейся цапнуть его за голень.

Я же испытывала прямо противоположные чувства, ощущая приближение к разгадке какой-то тайны, страшной настолько, что даже легендарный Шерлок Холмс испугался бы ее расследовать.

А если бы даже ему и пришлось расследовать (например, по требованию английской королевы), то после легендарный сыщик обязательно зачистил бы всех свидетелей раскрытия этой тайны, начиная с доктора Ватсона, миссис Хадсон и собаки Баскервилей со всеми ее щенками.

— Типа, допинг для офисного планктона. Клево! — воскликнула я, вертя в руках и с любопытством рассматривая вовремя притыренный, а потому и не растоптанный ничьей ногой блистер. — Это ж сенсация, елы-палы! А чего ж тогда про такую шнягу нигде не говорят. Кстати, откуда Вы ее выкопали?

Хорькофф в нерешительности покрутил на пальце массивный перстень с большим сапфиром, раздумывая, стоит ли отвечать на мой вопрос.

— М-м-м… Вообще-то, «Новая эра» не сертифицирована Минздравом. Более того, как выяснилось позже, это вообще контрабандный товар.

— Рисковый Вы человек, Андрей Яковлевич! — восхищенно произнесла я. — Завидую Вашей смелости. Мне бы никогда на такое духу не хватило. — Это ж надо: скормить своим пацанам паленый товар от какого-то там Мяу-Сяу-Дзяу. Не каждый отважится… Ну хоть эффект-то был?

— Увы. И не малый.

— Типа, все перестали сачковать и взялись за работу?

— Еще как взялись, — Хорькоффа передернуло.

— Чувствуется, Ваши воспоминания не из приятных.

— Вы никогда не открывали своими руками дверь в Ад?

— Не имела возможности. Ну если, конечно, не считать дверь в вашенском офисе, с которой пришлось повозиться. Неправильные тут двери. И ручки неправильные. Я себе копчик из-за этого отбила. До сих пор болит. Как бы от ушиба хвост расти не начал. А Вы, Андрей Яковлевич, значит, отворили-таки врата преисподней?

— Отворил. Не врата, конечно, а так — калитку. Но нам и этого хватило.

Хорькофф задумался. Судя по его мрачной физиономии — всерьез и надолго.

Я решила не мешать ему рефлексировать. Главное, стрелять ни в себя, ни в меня не уже не собирается.

Я подошла к лежащей на полу банде из древнеегипетского пантеона. И начала ставить куклы на их прежние места.

«Эх, на что только не идут капиталисты, чтобы выжать из эксплуатируемых масс прибыль, — подумала я, вспомнив кое-что из прабабушкиных рассказов. — Раньше во времена доброй старой Российской империи барин стимулировал трудовой энтузиазм работников поркой на конюшне. Потом коммунисты стали сажать в концлагеря всех, кто опаздывал на работу или бракодельничал. А теперь вот такая байда: свеча в попу — и ты идеальный офисный сотрудник. Следующий шаг — удаление из мозга той зоны, что отвечает за лень. После такой операции человек станет роботом. Но поскольку робот круче человека, то рано или поздно капиталист подумает: «А на хрена мне нужен человек-робот, когда у меня есть робот-робот?» И миллиарды пиплов останутся не у дел, превратившись в сидящую на социальном пособии массу с искалеченными мозгами».

Молчание затягивалось. И я просто физически чувствовала, как по кабинету ползают мировые тайны, а в его углах скребутся разгадки самых страшных секретов цивилизации…

Тут вдруг зазвонил мобильник Хорькоффа. Он взял телефон в руки, глянул, кто звонит, и спросил:

— Как дела, Динара?

Из трубки что-то бормотнули женским голосом.

— И у меня все в порядке. Как маленький?

В трубке сначала раздался задорный младенческий визг, а затем снова забубнила женщина.

По щеке Хорькоффа проползла щедрая мужская слеза.

— Я рад за вас.

Из трубки бормотнули с интонацией неполного доверия к Хорькоффу.

— Нет, я в порядке. Совещание проводим. Устал.

Из трубки бормотнули вопросительно.

— Нет-нет! Они все ушли, — ответил Хорькофф. — Как и обещал, разогнал по домам. Нечего сутками торчать на работе. Я и сам скоро уйду домой. Так, ерунду кой-какую доделаю и тут же — к тебе. Ну все, целую.

Хорькофф смахнул щедрую мужскую слезу со щеки.

Чтобы сбить его с депрессивного настроя, я решила втянуть его обратно в нашу с ним обоюдовыгодную беседу:

— А чо у вас тут везде заики? От умственного напряжения? Или от специфики труда?

— Врачи говорят о каком-то там «нарушении метаболизма нейронов речевой зоны», — ответил Хорькофф. — У нас куча специалистов побывала. Но излечить моих сотрудников никто не смог.

— Понятно. Наверное, поэтому у них руки, как стальной капкан. Взять, к примеру, Вашу секретутку.

Вернув богов и демона в прежнее положение, я отдала их шеренге честь и села на прежнее место.

— А что с ней не так? — поинтересовался собеседник.

— Все! — не стала я мелочиться. — Дрянная тетка. Тупая и жлобистая. Будь я мужиком, никогда бы не женилась на такой стервозине. Ей надо всыпать розог и сослать в монастырь, как в старые добрые антисоветские времена Российской империи.

— Гм, — клиент явно сомневался в вынесенном мной приговоре.