Побег из страны грез - Наталья Калинина

…А однажды, во время дневной работы, она вдруг почувствовала теплое прикосновение к руке. Переведя взгляд, девушка увидела на ней солнечное пятно. И недоверчиво-радостная улыбка тронула ее разучившиеся улыбаться губы. Она смотрела на него, почти не дыша, боясь, что от малейшего движения оно исчезнет. Даже если пятно было не настоящим, миражом, пусть…

Она не сразу заметила, как вокруг стали собираться другие. Подняла голову, когда чья-то тень упала на руку и поглотила собой солнечное пятно. И тогда увидела рядом столпившихся грешниц. На лицах застыло похожее выражение удивления, недоверия и надежды. На нее смотрели так, будто увидели только что чудесное явление. Потом вдруг одна из близстоящих робко подошла и, протянув руку, скользнула холодными пальцами по тому месту, где еще недавно находилось светлое пятно. Первым порывом было отпрянуть, прорваться через плотный строй окружавших женщин и девушек, но, переборов страх, она не отдернула руку и ободряюще улыбнулась тронувшей ее. И тогда толпа загудела, задвигалась по направлению к ней. К руке прикасались, как к святыне – почтительно, с благоговением, возможно, при этом загадывая свое единственное желание – однажды вновь увидеть солнечный свет. И она стояла на месте, протянув руку, пока последняя в очереди не коснулась ее.

Ей дали имя – Солнечная. И каждый день во время работ бросали на нее полные надежд взгляды – не появилось ли новое светлое пятно?

Больничная палата вызывала грустные ассоциации и слезы. Лариса робко присаживалась на край неудобного стула, протягивала руку и касалась в качестве приветствия ладони Инги. Глядя на спокойное лицо золовки, черты которого теперь казались немного резкими, она думала, что благодаря Инге у нее есть счастье – Вадим и маленький Ванечка. Ей вспоминалась не столько та сцена на кладбище, когда Инга пожертвовала собой, чтобы снять с нее и Вадима старинное проклятие, сколько тяжелейшие роды. Девушка помогла, вымолила-выпросила благополучное разрешение от бремени. Если бы не она, не было бы, возможно, ни Ларисы, ни маленького Ванечки. Ни Вадима.

Лариса закрывала глаза и возносила к небу молитвы от себя, от маленького сына и от мужа.

Что она могла для Инги сделать? Что бы она отдала за то, чтобы та вернулась к ним? Да что угодно! Лариса так и сказала мужу, что отдала бы, не раздумывая, часть собственной жизни в обмен на несколько лет жизни для Инги.

А однажды она увидела, что ворота приоткрыты – на палец, не более. И сквозь эту щель просачивается теплый свет. Она, поставив тяжелое полное ведро, которое несла, направилась к воротам, но те захлопнулись до того, как девушка успела заглянуть в наполненную светом щель.

Что это было? Мираж? Или ворота вдруг выпустили кого-то из них – помилованную?

Ее толкнула проходящая мимо девушка: случайно, потому что несла два наполненных дроблеными камнями ведра, и ее саму шатнуло от слабости. Она машинально поддержала девушку с ведрами за локоть, хоть помощь тут не приветствовалась. И получила в качестве благодарности мимолетный взгляд.

Подняв ведро, она оглянулась на ворота. Нет, все так же плотно закрыты. Показалось…

Лиза приносила в палату плюшевых медвежат и аккуратно рассаживала их на тумбочках, подоконнике, прямо на полу возле стены. Ей никто не запрещал и не мешал это делать. И Лиза, каждый раз принося в палату нового медвежонка, загадывала, что именно он… третий… пятый… седьмой… «расколдует» Ингу. Она воображала себе, что старшая подруга – Спящая красавица, а медвежата – волшебные, и один из них, а то и все вместе, объединившись, разбудят ее. Она фантазировала, чтобы было не так страшно. Страшно было видеть Ингу такой непо-движной, в окружении аппаратов и трубок. Лиза до дрожи боялась того, что та вдруг уйдет, как и мама. Потому и носила в каждый свой визит медвежат – как талисманы, придумав, что, пока будет приносить плюшевые игрушки, Инга не уйдет. Образ старшей подруги сливался с образом матери, и, сидя рядом с Ингой, Лиза шептала себе под нос: «Мамочка, не уходи!»

Когда становилось совсем-совсем страшно, так, что хотелось плакать, она вызывала воспоминания о прошлом лете, когда познакомилась с Ингой. Зажмуривалась и видела словно наяву, как они вместе собирали в бухте счастливые камни. Вспоминала вкус мороженого, которым ее угощала Инга. И даже противный вкус теплого молока с медом, которым старшая подруга лечила ее от простуды. И клялась, что обязательно полюбит молоко с медом, если Инга поправится.

А потом Лиза стала приносить книжки и читать вслух. И неважно, что Инга не слышала. Девочка верила в то, что слышала, только сказать ничего не могла.

Как бы ей хотелось сделать так, чтобы эта страшная болезнь оставила Ингу! О, если бы подруга раньше научила ее, что делать! Ведь у нее, Лизы, есть способности… Только как сделать, чтобы Инга поправилась, она не знала. Вспоминала тот раз, когда действительно смогла помочь, и сейчас, как и тогда, пробовала «стянуть» недуг. Но то ли делала что-то не так, то ли так делать вообще нельзя, ничего у нее не выходило. Когда девочка открыла этот секрет Любе, что пробует «снять» с Инги болезнь, та, вместо того чтобы похвалить девочку и дать совет, вдруг всполошилась: «Не делай этого! Нельзя!» «Почему?» – не поняла Лиза. Тогда Люба объяснила, что «болезнь»-то она, может, и «стянет», но сама останется с нею. «Ты что, хочешь вот так, как она?» – строго спросила, кивнув на Ингу. Лиза опустила голову, будто провинившаяся. Но раскаяния не чувствовала, наоборот, если бы было возможно, она бы взяла «болезнь» на себя.

Солнечные пятна встречали ее каждое утро, когда девушка пробуждалась от ночных кошмаров. Они по-хозяйски «рассаживались» на полу, на стенах, на потолке. Но исчезали сразу же после того, как она открывала глаза, словно и приходили лишь для того, чтобы пожелать доброго утра. Но иногда, а в последнее время все чаще и чаще, солнечные пятнышки скользили по ее рукам во время работы, путались в растрепанных волосах, целовали глаза и щеки. Если она сама не чувствовала появление пятна, то это обязательно замечал кто-нибудь другой. К ней подходили и, попросив разрешения робким взглядом, легонько касались холодными пальцами солнечного пятна, ютившегося на коже. Эти солнечные приветы не исповедовали, не отпускали грехи, но согревали надеждой, придавали сил. И любая работа после таких солнечных явлений шла куда легче.

Ее считали тут чуть ли не святой, к ней приходили за надеждой. Но сама девушка не чувствовала за собой никаких заслуг. Почему это с ней происходит? Почему солнечный свет вдруг умилостивил ее своими короткими визитами? Она такая же преступившая, как и другие…