Тай-чи языка, или Вас невозможно научить иностранному языку - Николай Федорович Замяткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я тоже вежливо поаплодировал вместе со всеми – выступление заслуживало того хотя бы из-за убежденности и эмоциональности докладчика. Я аплодировал, но мне очень хотелось спросить этого красноречивого техасца, придерживается ли он такого же мнения в отношении обучения танцам, пению, игре на музыкальных инструментах или, к примеру, боевым единоборствам. Должны ли мы – можем ли – в десятки и сотни раз сократить период обучения, скажем, кунг-фу или айкидо, поскольку на японских заводах производство одного автомобиля занимает секунды? Заживает ли сейчас синяк от нанесенного по вашему лицу удара в сто раз быстрее, чем пять тысяч лет назад? Можем ли мы в наши дни в десятки раз сократить период обучения маленького ребенка говорению с тем, чтобы послать его в школу, когда ему исполнится года полтора-два? Будет ли, «захочет» ли пшеница расти сейчас в сто раз быстрее, чем в начале двадцатого века? Даже если мы засыплем ее двухметровым слоем самых что ни на есть современных удобрений? А разве сейчас мы в сто раз сильнее, выносливее или умнее, чем, скажем, древние римляне? Или хотя бы в два раза? В полтора?
Все эти вопросы я мог бы задать эмоциональному лектору и обожающей его аудитории. Но я не стал этого делать – разрушать в сей полный невинного ликования момент столь прекрасную – и по-детски наивную! – веру этих людей – этих по-своему глубоко верующих людей! – в блестящую новую – подать нам каждый день новую! – игрушку с горделивым названием «технический прогресс» мне не позволяли правила хорошего тона. Да и стали бы они меня слушать? Я думаю, что нет, ведь люди слышат только то, что хотят услышать. Если история нас чему-то учит, то только этому. И я продолжал аплодировать…
Олала! Или Ваше излечение тоже возможно
В мою бытность переводчиком мне приходилось выполнять самые разнообразные и необычные работы, о которых я, возможно, расскажу в другой книге. Поверьте мне, мой любезный собеседник, многие из них заслуживают того, чтобы поговорить о них отдельно. Сейчас же мы говорим о матричном подходе к изучению иностранных языков, и я не могу не сказать несколько слов об одном из моих переводов, напрямую связанном с выполнением элементов матрицы и результатами такого выполнения.
В конце девяностых годов мне довелось побывать в лечебнице для наркоманов и алкоголиков. Нет, не в качестве пациента, мой любезный собеседник. Не представляю себе, почему вы сразу подумали об этом. Ведь я, казалось бы, не давал вам ни малейшего повода заподозрить меня в чем-либо подобном (хотя признаюсь, что дня два назад в семь часов утра (!) я был остановлен на улице одним помятого вида субъектом, который спросил меня, не хочу ли я выпить – может быть, в моем лице есть что-то такое…). В этой лечебнице я был в своем профессиональном качестве – в качестве переводчика для одного из пациентов, который отказывался понимать какие бы то ни было языки мира, за исключением русского.
Лечебница эта была далеко за городом в лесу, на берегу Тихого океана или, может быть, залива, известного как Пьюджет-Саунд. Впрочем, это неважно. Название местечка было Олала-Лодж. Кроме названия, место это было замечательно еще и тем, что в пятидесятые-шестидесятые годы там располагалась ракетная база для отражения возможного вторжения наших… эээ… советских войск на территорию Америки. Мне об этом в первый же день не без гордости поведал директор этого заведения – тоже бывший наркоман и алкоголик (хотя он не согласился бы с тем, что он «бывший» – официально принятая в такого рода учреждениях доктрина гласит, что «бывших» наркоманов и алкоголиков не бывает, а есть только временно «завязавшие»). Руки и лицо директора были покрыты совершенно ужасающими глубокими шрамами – увидев мой взгляд, он совершенно спокойно поведал мне, что изрезал сам себя много лет назад в белой горячке, пытаясь совершить самоубийство. «Да, это наш бич. Наш – коренных американцев. Я из местного племени…» – сказал он, когда я заметил на стенах его кабинета украшения из перьев, луки, стрелы и прочую атрибутику американских индейцев. «Я слышал, что и в вашей стране «огненная вода» принесла много горя… Я со своими пациентами на равных – я знаю, кто они – я сам один из них. Впрочем, не только я. Здесь мы принимаем на работу только наркоманов и алкоголиков. Которые завязали, конечно».
Директор вызвал по системе громкой связи алкоголика, с которым я должен был работать, и представил нас друг другу. Типичное землистое, тюремное лицо и потухший взгляд постоянного обитателя вытрезвителей и ЛТП. Признаки дистрофии. Руки и грудь – насколько я мог видеть – в наколках. С этим человеком мне предстояло провести двадцать один день – ровно столько он должен был здесь находиться согласно «рецепту», выписанному судьей. Лекции, сессии групповой и индивидуальной психотерапии, заседания «клуба» анонимных алкоголиков и наркоманов и многое, многое другое, что я должен был переводить. С раннего утра до позднего вечера без выходных и праздников.
Прошла неделя. Мы с моим подопечным постепенно втянулись в будни Олалы. Я приезжал утром и уезжал вечером. Все шло достаточно гладко – мой алкоголик был настроен на то, чтобы тихо отбыть свой срок и вернуться к своей привычной жизни. Какой? Об этом можно было догадываться по тому, как вспыхивали его глаза, когда он рассказывал мне о пожирании жареного гашиша – да-да! именно так! – на завтрак большой столовой ложкой со сковороды и о мешке, полном индийской конопли, который всегда стоял в углу дома моего подопечного в его родном городе где-то в Средней Азии. Интересно, не правда ли? Некоторые официальные мероприятия тоже были весьма и весьма интересными. Например, медитации под руководством шамана-индейца в полной
