Тени на стене - Михаил Пархомов

Он подумал, что эта мысль не так уж плоха. Кто ловит слухи, а кто их сам распускает…

Ему хотелось начать действовать. Начать действовать — значило перехватить у противника инициативу. В этом он отдавал себе полный отчет.

Все лучше, чем гоняться за Ачил–беком по пескам, сказал он себе. Искать его в Каракумах? Да легче найти иголку в стогу сена. Любой одессит сказал бы: нема дурных!.. А он ведь тоже одессит…

Когда к нему постучала коридорная, Мещеряк потушил окурок. Он крикнул: «Да!..» Голос его был снова веселым. А все потому, что он уже принял решение.

В тот же день Мещеряк отправил в Москву радиограмму, текст которой был зашифрован дважды. Даже опытный дешифровщик, знакомый с итальянским «чифрарио таскабиле» (карманным шифром), применявшимся в первую мировую войну, после многочасовой работы обнаружил бы лишь безобидный текст. Для того, чтобы вникнуть в его скрытый смысл, этот дешифровщик должен был бы знать еще и то, что, кроме Мещеряка, знал только тот, кому была адресована радиограмма.

Мещеряк применил так называемый «прыгающий код», когда у одного из зашифрованных алфавитов каждый раз извлекается пять, семь или девять сокращающих знаков, которые затем переносятся на другой алфавит. Он сообщал адресату, что у него появилась возможность достать но сходной цене каракулевые шкурки для четырех офицерских шапок и одной генеральской папахи. По его просьбе местный скорняк подберет шкурки, а шапошник — выполнит заказ в течение трех–четырех дней. Мещеряк просил санкционировать это мероприятие и выслать деньги. При этом, хотя сам Мещеряк был моряком и ему полагалось носить зимнюю шапку из черного каракуля, он почему–то настоятельно рекомендовал своему другу, которому была адресована радиограмма, серый.

Кроме того, в шифровке говорилось о каких–то крылышках. В переводе на общепринятый язык это означало, что Мещеряк уже разработал план операции и срочно просит направить в его распоряжение четырех офицеров и одного генерала, которые должны прибыть в Чарджоу в летной форме при всех регалиях. Генерал, разумеется, мог быть не настоящим, а произведенным в это высокой звание лишь на время.

А поскольку в радиограмме говорилось, что «шайки» будут отосланы в Ташкент «общему другу», то это значило, что дело не терпит отлагательства и люди в помощь Мещеряку должны быть выделены из разведотдела штаба Среднеазиатского военного округа, находившегося в Ташкенте. Прибыть им следовало как можно скорее, не позже, чем через три–четыре дня.

К вечеру пришел ответ. Был он предельно лаконичен и состоял из двух слов: «Ждем шапок». Казалось, два приятеля злоупотребляют своим служебным положением и пользуются радиостанциями и кодом в личных целях. Но из ответа следовало, что план Мещеряка одобрен и офицеры прибудут вовремя. Уже по одному тому, что ему ни к чем нет отказа, Мещеряк мог заключить, что Москва придает операции особое значение. Видимо, речь шла не просто о ликвидации какой–то банды, состоящей из двух–трех десятков человек. Но об этом Мещеряку пришлось узнать лишь позднее, в конце ноября, и, как это ни удивительно, из… газеты.

Он еще держал в руках московскую радиограмму, когда в дверь постучали. Вошел старший лейтенант Ризаев и доложил, что только что вернулся из госпиталя. Усманов? Еще не пришел в себя, находится между жизнью и смертью, но врачи не теряют надежды… Есть обнадеживающие симптомы. Он, Ризаев, говорил с начальником госпиталя.

— Охрану обеспечили?

— Поставил двух автоматчиков. Одного возле двери, а второго во дворе, под окнами. Ни одна змея не проползет, — заверил Ризаев.

— Охрану нести круглосуточно.

— Ясно.

— У вас все?

Ризаев замялся.

— Старуха сидит у ворот. Причитает. Ее не пускают…

— Пустить. Разрешить ей ухаживать за стариком. За ее жизнь мы тоже несем ответственность. Договоритесь с начальником госпиталя.

— Будет исполнено.

— И вот еще что, — Мещеряк поднялся. — На днях приедет еще несколько товарищей. Быть может, даже генерал… Надо позаботиться о гостинице.

— Других распоряжений не будет? — спросил Ризаев.

— Нет, можете идти.

— Простите, я забыл… Один товарищ уже прибыл. Моряк. Говорит, что из какой–то… мамы…

— Моряк? Что ж ты сразу не сказал? Давай его сюда! — Мещеряк ринулся к двери.

В коридорчике на табурете сидел Нечаев. Выглядел он отлично: фуражка с «нахимовским» козырьком, золотые мичманские погоны на плечах, черные ботинки со скрипом… В таком виде хоть сейчас на Приморский бульвар!..

Они обнялись. Мещеряк любовно похлопал Нечаева по спине. Молодчина!.. Потом спросил:

— Почему не дал знать?

— Я ведь на попутных, — ответил Нечаев. — Пока уломаешь пилотов. До последней минуты не знаешь, удастся ли полететь. А в Баку я сам задержался. На сутки. Побывал у своих.

— Живы–здоровы?

— Мама в госпитале работает, а сестренка в институт сдала экзамены. Хотела на фронт, в зенитчицы, с трудом удержали… Нельзя маму оставить. Я не опоздал?

— Прибыл в самый раз. А что это у тебя? Никак на полюс собрался?

На чемоданчике, с которым приехал Нечаев, лежала его альпаговая куртка–штормовка на искусственном меху.

— Откуда мне было знать, куда отправляют? Приказано было собраться за пять минут. А у нас там по утрам заморозки.

— Ничего, отогреешься, — пообещал Мещеряк. — Пошли ко мне.

Потом, кивнув в сторону Ризаева, тихо сказал:

— Ты с ним полегче, обидчив. Не понимает шуток.

Пришло время действовать.

Вечером, когда Ризаев вернулся из госпиталя и сообщил, что старику вроде бы полегчало, Мещеряк усадил его за свой стол рядом с Нечаевым. Надо потолковать. Нечаева он в общих чертах уже ввел в курс дела, и теперь им следует договориться о деталях.

Ачил–бек, ясное дело, неспроста снова объявился в этих местах. Есть данные, что он интересуется какими–то важными оборонными объектами. Какими именно? Быть может, железнодорожным мостом через Аму–Дарью, по которому идут на фронт эшелоны бакинской нефти. Мост этот соединяет Чарджоу и пристань Фараб на той стороне, так?..

Ризаев кивнул.

Охрану моста придется поэтому усилить. Нечаев останется в Чарджоу. А они с Ризаевым, дождавшись приезда товарищей, о которых Мещеряк уже говорил, отправятся вниз по реке… В районе Хивы вот–вот начнутся работы по реконструкции аэродрома.

Ризаев слушал молча.

— Желательно, чтобы об этом строительстве стало широко известно. — Мещеряк снова взглянул на Ризаева и увидел, что тот не понимает. — Очень важно, чтобы об этом узнали, — мягко повторил Мещеряк. — Пусть на базарах заговорят о том, что приехали какие–то военные во главе с генералом, что они отправляются не то в Ходжейли, не то в Турткуль, а может, и в другое место, что там начнется какое–то важное строительство и нужны будут люди, что рабочим будут хорошо платить, что их обеспечат пайками и что все это, наконец, держится в секрете. Понятно?

Теперь и Ризаев понял.

— Подходящие люди найдутся? — спросил Мещеряк.

Ризаев кивнул.

— Вот и отлично. Разрешаю вам поведать об этом жене. Да так, чтобы и теща, и соседи услышали… Надо, чтобы эта новость обошла всех. Пусть о ней заговорят и в Хиве, и в Бухаре.

— А генерал… — Ризаев запнулся.

— Будет и генерал. Какая свадьба без генерала? — улыбнулся Мещеряк. — А тебе, Нечаев, придется после моего отъезда организовать похороны Усманова.

— Похороны? — Брови Ризаева полезли вверх. — Но ведь ему уже лучше. Я докладывал.

— Фальшивые похороны, — объяснил Мещеряк, теряя терпение. — Надеюсь, что Шарифиддин–ака проживет до ста лет. Он нам очень нужен.

Глава шестая

Слухи, пущенные опытными людьми, обычно описывают полный круг и бумерангами возвращаются к тем, кто запустил их. Мещеряк снова убедился в этом, когда старший лейтенант Ризаев, поджав губы, сказал ему, что не дольше как сегодня утром ему на секрету сообщили о приезде какого–то большого начальства… Слух исходил от парикмахера, узнавшего об этом будто бы от сведущего человека. Он, Ризаев, всегда стрижется у одного и того же мастера в той парикмахерской, что напротив почты, в которую часто заглядывают и обкомовские работники, и офицеры из облвоенкомата. Эта новость обрадовала Мещеряка. И это его, который по роду своей деятельности должен был бороться но только с явными врагами, но и с паникерами, болтунами и распространителями всяческих слухов. Чего не случается в жизни!..

— Я его не стал разубеждать, — сказал Ризаев. — Дал понять, что мне тоже кое–что известно, но мне полагается держать язык за зубами.

— Правильно, — кивнул Мещеряк. — Люди охотнее всего делятся сведениями, которые не подлежат оглашению… Многим хочется показать, что они посвящены в дела государственной важности. Этим они набивают себе цену. Но одного болтуна нам мало, очень мало…