Любовь и магия (сборник) - Елена Звёздная

Тело Ансельма заполнял смертный холод. Но кончики пальцев покалывало, как бывает, когда подносишь замороженные руки к огню. Песня свистульки эхом отражалась от стен. В белом мертвенном свете, льющемся с потолка, кружились золотые светляки. Тепло незримого пламени ласкало кожу, втекало в жилы.

– Арнелла, – прошептал Ансельм непослушными губами.

Девушка опустила свистульку, на ее щеках заблестела влага.

– Играй, – выдавил он.

И она снова начала играть, она играла и плакала, и он плакал.

Жизнь возвращалась к юноше. Он мог дышать, двигаться. Мог взять глиняную птичку из рук Арнеллы и наполнить мир легкими, светлыми звуками… Трели лились, поднимаясь к потолку, и низвергались оттуда водопадом аккордов, которых не могла родить простая свистулька. Звенели арфы, пели свирели, неземные голоса вплетались в мелодический рисунок прекрасным хоралом.

Зал начал кружиться.

Проплывали мимо стенные росписи, огни на треножниках, резные колонны. Лучи, идущие из глаз богини, превратились в столб теплого солнечного сияния. Зал кружился все быстрее, свет разгорался все ярче. Арнелла вцепилась в мундир Ансельма, он обнял ее свободной рукой и зажмурился. Но, и не видя ничего, чувствовал, что их несет, крутит в бешеном вихре.

А потом музыка стихла, и кружение остановилось так внезапно, что Ансельма с Арнеллой бросило наземь.

В ноздри ударил запах травы. Молодой солдат поглядел вокруг и не поверил глазам: они лежали на зеленом лугу, над головой плыли облака, поодаль шелестели деревья, синело море, все в солнечных бликах. Голова еще шла кругом, в ушах звучали отголоски дивного концерта. «Я в раю», – подумал Ансельм.

Арнелла медленно села, повела рукой перед лицом:

– Господи, как красиво!

Обернулась к Ансельму:

– И ты… такой красивый! Я совсем забыла, как прекрасен мир!

По ее лицу катились слезы, в глазах стоял восторг.

Ансельм прошептал:

– Ты… видишь?

Арнелла со смехом бросилась ему на шею, и оба вновь повалились в траву.

Солнце было в зените, но облака смягчали полуденный жар. Ансельм и Арнелла, взявшись за руки, стояли у кромки прибоя. Береговая линия изгибалась, взмывая над водой скалистыми утесами. Вдалеке виднелись островерхие крыши Рануи, в бирюзовой дымке белели паруса кораблей, входивших в порт и выходивших из него.

«Куда же мы теперь, – думал Ансельм. – Я беглый солдат, мне грозит расстрел перед строем, Арнелла все равно что сирота. Я не знаю жизни, она – тем более. То, что мы целы и на свободе, настоящее чудо. Ничуть не меньшее, чем волшебное исцеление Арнеллы. И все, что у нас есть, – вера в чудеса…»

А еще подумалось странное: будь он сочинителем, поставил бы точку на этом самом месте, предоставив читателю домысливать остальное сообразно своим наклонностям…

Из-за мыса показался баркас. Он шел близко к берегу, и Арнелла, махнув рукой, звонко прокричала:

– Эй, на лодке! Куда путь держите?

Ансельм поспешно сорвал с головы армейское кепи, понимая, впрочем, что моряк у руля и без того узнает в нем шлезского солдата. И все же с баркаса ответили:

– В Лувайю!

Вольный город Лувайя стоял на другом берегу залива. Он не подчинялся ни королю Шлезии, ни дожу Талании, ни императору Галардии, ни другим окрестным владыкам. Лувайя торговала со всем светом, владела крупными островами в Срединном море и богатыми землями на материке. Даже грозные очары избегали нападать на ее корабли.

– Возьмите нас с собой! – крикнула Арнелла.

– А деньги есть? – спросили с баркаса.

– Есть! – Ансельм подбросил на ладони тощий солдатский кошелек.

– И у меня серебряный кулон с аметистом! – добавила Арнелла.

Судно повернуло к берегу, и вскоре они оказались на борту.

– Негусто, – звякнув медяками Ансельма, вздохнул моряк.

Глаза его на огрубелом, изрезанном морщинами лице были молоды и светлы, как море на мелководье.

Арнелла потянулась снять с шеи тонкую цепочку.

– Оставь, – махнул рукой хозяин баркаса. – А вот сабля твоя, парень, мне бы сгодилась.

Ансельм опустил глаза – вот это да: из ножен привычно торчал эфес с дугообразной гардой.

Власть богини не кончалась за порогом святилища. Она взяла ненавистное ей оружие и вернула тому, кто, по неведению, принес его к ней в дом.

Юноша расстегнул ремень и отдал моряку вместе с ножнами и саблей.

Арнелла с жадностью глядела вокруг, хотя глядеть было особенно не на что – только море, небо и далекие скалы. А потом не стало и скал. Девушка запрокинула голову:

– Какая дивная, какая волшебная синева…

Светлоглазый моряк усмехнулся:

– Ты точно сто лет неба не видела.

– Можно и так сказать, – засмеялась Арнелла. – А когда мы будем в Лувайе?

– К закату.

Ансельм попросил нож и тщательно срезал с форменной куртки все шевроны, сковырнул кокарду с кепи. Пуговицы с гербовой мантикорой моряк посоветовал оставить – они медные, если припечет, можно продать.

Когда на горизонте показались башни городской фортеции, светлоглазый спросил:

– Есть у вас кто в Лувайе?

Ансельм и Арнелла дружно покачали головами.

– Куда же вы пойдете?

Он пожал плечами, а она сказала:

– Туда, где нет войны.

Пришвартовались у дальнего причала. Ансельм с двумя портовыми грузчиками помог хозяину перетащить ящики с баркаса на берег, а затем в одно из складских зданий.

– Я оформлю груз, – сказал моряк, пока молодой шлезец утирал пот. – А вы, ребятки, погуляйте в сторонке. Постарайтесь не мозолить глаза таможенникам. Закончу, сведу вас к сестре. У нее здесь лавка. И, парень… держи, пригодится!

Он бросил Ансельму его же собственный кошелек. Это ли не чудо?

Арнелла сжала руку юноши, ее глаза сияли, как звезды.

Бывший солдат поднял взгляд к небу. В бездонной вышине не было лика богини, ничто не указывало на то, что великая Аккарта его слышит, и все же Ансельм шепнул беззвучно, одними губами:

– Спасибо!

Марина Ясинская

AMORE LETALIS

Когда незнакомец вошел в таверну, посетители не обратили на него особого внимания. Через Мьелин проходит большой тракт, проезжие тут – дело обычное, очередным рыцарем никого не удивишь. Тем более если он не в позументах и пурпуре, выдающих богатство и высокое положение, а в неприглядном черном плаще и грязных сапогах.

Незнакомец подошел к стойке, за которой стоял хозяин, выпростал из-под куртки распятие, прижал к губам и произнес:

– Крест вашему дому.

А крест-то был не простым, а серебряным, с вставленным в него красным камушком, отметил хозяин таверны Хенлин, целуя свой оловянный крестик в ответ. И не на бечевке или кожаном шнуре, а на серебряной цепочке затейливого плетения.