Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка - Владимир Тимофеев

— Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, товарищ… — несколько раз повторил в микрофон Марик. Ответа не было, в наушниках звучал лишь треск помех да на самом пределе слуха проскальзывали какие-то неясные отголоски. Тихие шорохи, хрипы, шипение.

— Холмик за кустами видишь? Он вроде оттуда бросал, — отозвался через некоторое время Гриша.

— Вижу.

— Тогда вместе давай. Ты слева, я справа.

— Давай, на раз-два.

Выждав секунду-другую, бойцы рванулись вперед, к небольшому бугорку, уже не пригибаясь, стараясь побыстрее преодолеть чахлый кустарничек. Рванулись туда, где, по мнению Синицына, и должен был находиться лейтенант. Лейтенант, воспользовавшийся, наконец, своей "карманной артиллерией".

Однако до цели они так и не добрались.

— Немцы! — крикнул внезапно Гриша, бросаясь на землю.

— Где? — не понял друга Кацнельсон, вытягивая голову, пытаясь рассмотреть, что там, впереди. Увы, напарник не ответил. Озадаченно потерев ухо, Марик как-то сразу и не сообразил, что гарнитура ПУ больше не стягивает голову. И еще больше поразился тому, что, приложившись к прицелу винтовки, совсем ничего не увидел. Почему? Исключительно потому, что "продвинутый" ПНВ внезапно исчез, растворился, рассыпался, оголяя самый обычный примитивный целик, планку с прорезью. А секунды через три и изумление прошло. Оставив после себя только досаду. Досаду и недоумение. "А чего мы тут делаем-то?.. Не, с фрицами воюем, это понятно. А что за задача у нас?.. Ни черта не понимаю".

На фоне пожара мелькнул силуэт. С приподнятым карабином. Лязгнул затвор трехлинейки, выплевывая стреляную гильзу. "Есть!". Выронивший оружие немец согнулся пополам и рухнул на землю. "А…а… а как это?" — открыв рот, Кацнельсон ошарашенно смотрел на упавшего врага, переводя взгляд на собственную винтовку, снова на немца, опять на винтовку. Только сейчас Марик сообразил, что руки сами собой проделали все необходимые движения, словно в десятый или в сотый раз, почти бессознательно. Вскидывание, упор, прицеливание, выстрел, перевод затвора. Стандартная процедура. Привычная, рутинная. И никаких колебаний — впереди враг, врага надо уничтожить.

Правда, долго удивляться собственному хладнокровию бойцу не пришлось. Где-то справа, возвращая мир в привычное состояние, простучал ППШ Синицына. Простучал и осекся, щелкнув опустевшим диском. А затем кусты прошила пулеметная очередь. Неизвестно чья. Заставившая вжаться в землю в надежде, что на сей раз смерть прилетела вовсе не по душу прячущихся среди не слишком густой растительности красноармейцев. Впрочем, стрельба продолжалась недолго. Спустя несколько мгновений пулемет замолчал, а точку в коротком и каком-то сумбурном боестолкновении поставил хлопок гранаты.

Зашуршали гибкие ветки, и через пару секунд рядом с Мариком нарисовался Гриша, волочащий за собой автомат.

— Чего там? Не знаешь?

— Не-а, не знаю. Я, б…, вообще ничего не понимаю. Вроде сержант говорил, найти нам чего-то надо. Или кого-то?

— И я не понял. Да и как он нам приказать-то смог? Он же в танке, а мы туточки, в кустах лежим.

— Хм… А, может, сползаем, глянем всё ж, чего там?

— А давай.

И оба бойца осторожно поползли вперед, стараясь сильно не шуметь и задницы не отклячивать.

Кустарник закончился метров через тридцать. Дальше шел относительно ровный участок частично выкошенной, частично сгоревшей травы. За ним — немецкие окопы, разгромленные позиции ПТО, а потом… что там было потом, красноармейцы разобрать уже не могли — цепочка пожаров вдоль хутора, густой дым, стелющийся по самой земле, и плотная стена пыли надежно скрывали происходящее от любопытных взглядов. Да и темнота вокруг комфорта тоже не добавляла. Слава богу, что хоть полянку перед кустами удалось рассмотреть. В призрачном свете "подвешенной" над полем боя ракеты да в неярких отблесках гудящего тут и там пламени.

Возле бугорка валялись два фрица. Два мертвых фрица. Еще один жмурик в чужой форме скрючился чуть поодаль, перед песчаной горкой. И всё… Лишь трое немецких солдат. Неподвижных, отмеченных несовместимыми с жизнью повреждениями.

— Да-а-а, — протянул Марик. — Нашими тут и не пахнет.

— Точно, — подтвердил Синицын, поправляя каску. — Нема наших. Ну что, назад вертаемся?

— Да погоди ты. Мы ж пока не нашли ничего. Пошарить бы надо.

— Где тут шарить? И так всё ясно. Нет никого. Вертаемся.

— А может…

— Может, он это имел в виду, — перебил напарника Гриша.

В ладони бойца блеснул пистолет. Вороненый ТТ с потертой рукояткой.

— Я об него в кустах спотыкнулся.

— Ну, не знаю, не зн…

Сомнения по поводу дальнейших действий разрешились сами собой. Свистом пуль над головами. Видимо, вражеский пулеметчик вновь решил пощекотать нервы залегшим в кустах красноармейцам. Впрочем, вряд ли он выцеливал конкретно их, скорее, просто палил наугад, по площадям, веером, или, как это принято говорить в кругу штабных стратегов, вел плотный заградительный огонь. Что радости советским бойцам, конечно же, не добавляло — строчил немец достаточно интенсивно, почти без передышки. К тому же секунд через пять-семь к пулеметному лаю добавились неприятные хлопки. "Ох, мать твою! Мины!". Не ахти какого калибра, но рвущиеся в опасной близости от затаившихся советских бойцов.

— Всё, уходим! — решительно произнес Синицын, подтягивая к себе автомат и нервно оглядываясь. — А то навсегда тут останемся.

На сей раз Кацнельсон спорить не стал, проворчав чисто для проформы:

— Вообще-то неправильно это… — но затем махнул рукой и согласился с товарищем. — Ладно. Уходим.

— К танку?

— К танку. Куда ж еще.

— Винарский? Ты?

— Я, фух… товарищ… старший политрук, — подтвердил сержант, прижимаясь к теплой броне, обессиленно сползая на землю, пытаясь восстановить дыхание. Рывок от своего танка к тридцатьчетверке оказался подобен решающему забегу на олимпийской дистанции. Всего каких-то пятнадцать метров, но для Евгения они вылились в пятнадцать кругов ада, нескончаемых и неодолимых. Пройти которые пришлось разом, одним сумасшедшим, рвущим жилы броском, под злобный вой пуль. Вой ненасытный, утробный. Правда, и награда на финише была не в пример весомее. Не декоративный золотой кругляш и рукоплескания толпы поклонников, а настоящее право. Право на жизнь. Право на существование.

Как с цепи сорвавшиеся немцы яростно поливали свинцом застывшие машины и всё, что рядом, сразу с нескольких точек. Еще один пулемет, крупнокалиберный, установленный на появившемся из-за домов бронеавтомобиле, долбил по какой-то неведомой танкистам цели, немного в стороне, вторя "коллегам" свирепым рычанием. А чуть погодя в какофонию боя вклинились минометы, гулко захлопав, пристреливаясь, подбираясь дымками разрывов к укрывшимся за броней бойцам.

— Плотно же они за нас взялись, гады, — Постников, слегка отодвинув сержанта, быстро выглянул из-за катков, но тут же отдернулся, чертыхаясь, сплёвывая тягучей слюной. — Еще минуту-другую здесь просидим и всё. Алес капут.

— Товарищ старший политрук, нам бы это. К гряде отойти, — более-менее отдышавшись, скороговоркой выпалил Винарский. — Овражек там есть. Отстреляемся. Наши как подойдут…

Однако комиссар, не дослушав сержанта, неожиданно закашлялся, засипел хриплым и каким-то лающим смехом. Обидным и в то же время горьким.

— А нету. Нету у нас патронов, сержант. Кончились. Еще раньше, чем танк твой, кончились.

— Но…

— Что но? Не видишь, сержант, отвоевались мы. Всё. Конец. Без танка позицию не удержим.

— Но ведь еще должны подойти, — судорожно пробормотал Евгений, кажется, уже понимая, что это и впрямь всё. Уже понимая, но еще не веря.

— Кто? Кто подойти должен? — устало спросил Постников.

— Наши… вторая рота, — сержант говорил всё тише и тише, почти умоляюще, чувствуя, как уходит земля из-под ног. Выскальзывает из рук соломинка. Рушится мир. Исчезает надежда. — Они же это… резерв. Должны подойти. Должны.

Комиссар в ответ лишь угрюмо вздохнул, не глядя на Винарского. Однако секунд через пять всё же не выдержал и пояснил. Сухим безжизненным голосом:

— Вторая рота вышла из боя. Три часа назад. Без танков. Мы, мы были последним резервом. А то, что вам по радио передали… всё это… обычная липа.

— То есть, помощи не будет, — обреченно подытожил Евгений, уронив голову на скрещенные перед собой руки.

— Не будет, — подтвердил Постников. — Я это и мехводу твоему объяснял. А он всё одно, бубнит и бубнит, что держаться надо. Мол, командир приказал, и точка. Так что сейчас, сержант, нам не к гряде, а в тыл выходить надо. К своим. Приказ мы выполнили, час отстояли.

После этих слов сержант неожиданно встрепенулся и посмотрел напряженным взглядом на старшего по званию:

— Но… может, всё-таки попробуем, товарищ старший политрук. Попробуем еще продержаться? Вдруг есть еще силы, просто мы не знаем? Ведь не бывает так, чтобы совсем, совсем ничего не осталось. Давайте попробуем. Тут ведь много и не надо. Совсем ведь чуть-чуть осталось. А мы… мы удержимся, мы сможем… И патроны, вот же они — от моего "Дегтяря". Еще осталось маленько.