Часть Азии. История Российского государства. Ордынский период (6") - Борис АКУНИН

Об упадке городской жизни, искусств и ремесел я уже говорил, но деградация проявлялась и на уровне бытового поведения, человеческих отношений. Нравы упростились и огрубели. В деревнях это, вероятно, ощущалось меньше, чем в городах и в высших кругах общества.

Есть два параметра, по которым можно было в средние века определить уровень развития цивилизации.

Один мы недавно поминали – доля образованных людей, которая на Руси за время монгольского владычества очень сократилась.

Вторым является социальное положение женщин. По сравнению с древнерусскими временами оно сильно ухудшилось. Раньше женщины пользовались довольно высокой степенью свободы; теперь жен и дочерей в богатых домах стали держать взаперти.

Соловьев полагает, что эта новация была вызвана желанием в неспокойные времена уберечь слабый пол от посягательств, «волею или неволею удержать в чистоте нравственность, чистоту семейную». На самом деле, вероятно, здесь сказалось влияние азиатских обычаев. Перейдя в ислам, татары отошли от монгольских традиций равноправия полов, вызванного суровыми условиями степной жизни, и начали, согласно предписаниям Корана, прятать женщин от чужих глаз. Так же стали поступать и русские. (Единственным исключением и здесь был Новгород.)

Другим, еще менее симпатичным заимствованием ордынского опыта, было введение в систему наказаний смертной казни и телесных истязаний.

Напомню, что во время междоусобной войны Василий Косой вешал несогласных, а Шемяка топил слуг великого князя в реке, но ничем не лучше был и Василий II. В последние годы своей жизни он жестоко расправился с людьми князя Василия Ярославича Серпуховского, помещенного под стражу. Дружинники, сохранившие верность этому несчастному князю, попытались его освободить, но были схвачены и преданы явно нерусским мучениям: им отрубали руки, отрезали носы, били кнутом, а потом обезглавили.

Сильно ожесточились войны. Раньше русские пленников не умерщвляли, а оставляли для выкупа или обращали в холопов. Теперь могли и убить, при- том по-зверски. Нижегородцы во время вражды с мордовцами затравили сдавшихся воинов противника собаками. Соловьев пишет: «Смольняне во время похода своего на Литву младенцев сажали на копья, других вешали стремглав на жердях, взрослых давили между бревнами», а «ругательства псковичей» над пленными ратниками Витовта историк описывать отказывается – очевидно, это было что-то совсем уж гнусное.

Конечно, было бы несправедливо винить во всем этом одно лишь ордынское влияние. Нормализация жестокости стала общим следствием огрубления нравов. Вследствие пережитых испытаний и понесенных потерь русская цивилизация заметно посуровела.

Второе русское государство, московское, после долгого перерыва явившееся на смену прежнему, изначальному, киевскому, а затем владимиро-суздальскому, тоже было грубее, жестче, несвободнее. Но у него имелось и одно ключевое преимущество: оно было прочнее сколочено, а стало быть, обладало бóльшей жизнеспособностью.

Пожалуй, закончу описание этого травматичного периода нашей истории карамзинской цитатой: «Человек, преодолев жестокую болезнь, уверяется в деятельности своих жизненных сил и тем более надеется на долголетие. Россия, угнетенная, подавленная всякими бедствиями, уцелела и восстала в новом величии так, что История едва ли представляет нам два примера в сем роде. Веря Провидению, можем ласкать себя мыслию, что Оно назначило России быть долговечною».

Заключение

Ордынское в российской

государственности

Возникает естественный вопрос: почему Орда и Русь, два с лишним века просуществовав одной страной, так и не слились в единое государство, в котором правящая верхушка была бы татарской, а основная масса населения русской? Ведь в ряде других захваченных монголами стран это произошло.

Причин было несколько. Главная, вероятно, заключалась в том, что ханы относились к Руси как к колонии, сугубо паразитически – то есть не как рачительные хозяева, а как грабители: норовили выкачать побольше дани и забрать для своих нужд побольше людей.

Кроме того, ассимилируясь среди тюркских племен, ведших одинаковый с ними образ жизни, монголы совершенно не смешивались с русославянами. «Если бы Моголы сделали у нас то же, что в Китае, в Индии или что Турки в Греции; если бы, оставив степь и кочевание, переселились в наши города, то могли бы существовать и доныне в виде Государства», – пишет Карамзин, имея в виду государство, общее с русскими. Но монголы, превратившиеся в татар, продолжали жить географически обособленно и построили себе собственные города, оказавшиеся недолговечными.

Ну и, конечно, Русь не могла превратиться в татарское государство после того, как Золотая Орда выбрала в качестве государственной религии ислам. Был момент – во время правления Сартака, христианина и покровителя Александра Невского, – когда, кажется, возникла реальная возможность «английско-нормандского» варианта, при котором завоеватели и завоеванные превращаются в одну нацию, но новый хан прожил недолго, а его преемник Берке уже был мусульманином.

Таким образом, симбиоза не произошло. Русские и татары остались жить в одном государстве, но оно так и не сделалось общим. В нем произошла смена элит и, соответственно, всей системы управления. Сначала русские жили под властью татар, потом (это относится к эпохе, которая будет описана в следующем томе) татары стали жить под властью русских.

Московское, а затем российское государство получилось русским. Но оно унаследовало много черт от Золотой Орды. По мнению ряда историков, это наследие даже явилось главной составляющей новой русской государственности.

Попробуем выделить эти «монгольские гены».

Большинство исследователей согласны в том, что самодержавие, российская форма абсолютной монархии, возникла по ордынскому образцу. В пятнадцатом и шестнадцатом веках во многих европейских странах шли централизационные процессы и укреплялась власть монархов, но нигде авторитаризм не достиг такой совершенной степени.

Власть московских великих князей постмонгольского периода была намного сильнее, а статус намного выше, чем у современных им европейских королей, не говоря уж о русских государях киевского и владимиро-суздальского периода.

Вознесение монарха на недостижимую высоту было одним из краеугольных камней системы, созданной Чингисханом. Это позволяло удерживать в повиновении массу разношерстных и буйных племен, из которых состояла великая степная империя. Еще Плано Карпини в XIII веке с удивлением писал: «Татары более повинуются своим владыкам, чем какие бы то ни было люди, живущие в сем мире или духовные, или светские, более всех уважают их и нелегко лгут перед ними».

Переняла Москва и весьма неприятный атрибут ордынского абсолютизма – традицию унижения подданных перед монархом. В Орде обычай самоуничижения (простирание ниц, словесная декларация своей ничтожности и рабского подчинения) исполнял функцию сакрального ритуала. Первым Рюриковичам, являвшимся в ханскую ставку, исполнение этого церемониала давалось нелегко, некоторые даже поплатились жизнью за строптивость. Однако со временем русские великие князья привыкли к ордынским обыкновениям, оценили их полезность и стали насаждать те же правила у себя дома. «Князья, смиренно пресмыкаясь в Орде, возвращались оттуда грозными Властелинами», – пишет Карамзин.

Монгольским наследием, по-видимому, является и присущая нашей политической культуре сакрализация государства как некоей сверхценности, высшей идеи.

В свое время русских поразила новая для них концепция Великой Державы, так убедительно реализованная Чингисханом и его ближайшими потомками. В этой идеальной державе, превосходно организованной и дисциплинированной, все жители подчинены единой воле, а общество в целом представляет собой некую жесткую пирамиду, поднимающуюся к одной вершине.

Домонгольская Русь даже в период сильной великокняжеской власти не жила по приниципу административной вертикали. Монарх должен был считаться с волей аристократии и вечевой демократией городов. По сравнению с государством Чингисхана, это была гораздо более свободная система, и, как правители ни пытались взять ее под свой контроль, у них ничего не получалось. Помогло монгольское завоевание. «Совершилось при Моголах легко и тихо чего не сделал ни Ярослав Великий, ни Андрей Боголюбский, ни Всеволод III в Владимире и везде, кроме Новагорода и Пскова, умолк Вечевой колокол, глас вышнего народного законодательства, столь часто мятежный, но любезный потомству Славянороссов», – сожалеет по этому поводу императорский историограф Карамзин, забыв, что целью его сочинения вообще-то являлось прославление благ самодержавия.