Сибирь и каторга. Часть первая - Сергей Максимов

Вообще ссыльные, судя по природе и по благоприобретенному досужеству, кладут на картину поселенческого быта своеобразные и новые оттенки. Если в Якутской области высылаемые в административном порядке лица, исключенные из духовного звания, сумели сделать из Киренска и Якутска города, известные своими кляузами и ябедами в целой Сибири, и все-таки несут бедственную участь, зато другие кладут на ссылку не менее яркие краски и живут, не бедствуют. Места, где скучили татар, славятся конокрадством; где поселились евреи, там коммерческая суетня и толкотня. В Сибири также думали было превратить евреев в хлебопашцев, но и здесь, как и в Западной России, народ этот сумел разбить всякие надежды и упрямо остался при своих качествах. Из города Каинска евреи успели сделать такой же город, каких неисчислимое множество во всем западном крае России. Каинск сибиряки справедливо прозвали "еврейским Иерусалимом" (евреи составляют 4 /s части всего городского населения). Из городка, не имеющего никакого промышленного и торгового движения и, как все города Сибири, вообще углубленного в себя и мертвенно молчаливого, евреи сделали крикливый, живой и торговый. На площадке приладился — рынок, выросли как грибы лавчонки, в лавчонках засели еврейки. Евреи, сбиваясь в многообразные и многочисленные кучки, машут руками; бегая по улицам, машут фалдами длиннополых казинетовых сюртуков и пейсами, которые здесь, в Сибири, они таки отстояли. Словом, в Каинске все, как в любом из городов и местечек Белоруссии: удивляешься тому, с кем торгуют грудами тряпья и всякой рвани еврейки. Евреи же добились того, что в Каинске теперь одно из главных мест склада всего пушного товара (особенно беличьих хвостов), отправляемого за границу, на Лейпцигскую ярмарку. Потому-то на такой несчастный и убогий городок с 700 жителей насчитывается до 70 купцов; на десять русских мещан один еврей маклачит комиссионерством и факторством по закупке мехов, а в вознаграждение за хлопоты получает всякую разнокалиберную мелочь-галантерею. С нею он таскается потом, в уроченное время, по торжкам и ярмаркам, по селам, городам и деревням Западной Сибири. Так как в Каинске вместе с евреями поселены и цыгане, т. е. худшее из худших, то полиции бывает довольно работы доходить до правды в плутовской путанице этих народов.

В Восточной Сибири евреи устраивают такой же кипучий оборотливый городок в Баргузине, и там еврей не линяет и не затеривается. Придет он на каторгу нищ как Иов, бос, голоден и оборван; месяца через три-четыре, при своей юркости, втерся в урочные работники: дровосеки, рудовозы, взял годовой урок, нанял за себя охотников из заводских крестьян, кончил их руками и своею суетнёю этот годовой урок в неделю; сделался по закону на весь год свободным. Смотрят, у еврея уже появился на руках из веков возлюбленный им инструмент-коробочка, на котором он и играет умелыми руками так, что коробочка превращается в коробку, коробка в лавчонку и лавку. Прежний, совсем истрепанный еврей преобразуется уже в торговца, умеющего ублаготворять мылом, табаком, железом, чаем и омулями. Мыло варит сам понемножку, льет свечи, папиросы крутит. На омулях он обсчитал, железо у него ворованное из казны, чай он держит только контрабандный; он и сам пришел сюда "за тайный ввоз заграничных товаров". Тем не менее, где зашевелились евреи, там мелочная торговля процветает: еврей делается образцом и примером для неподвижного сибиряка-горожанина, которому есть чему у него поучиться. Для Сибири еврей пригоден и полезен. В Сибири для них — широкое поле вместо того, на котором они живут теперь и где так надоели всем туземцам. Если немало возни с ними в Сибири по поводу участья в перепродаже хищнического золота и в продаже заграничных европейских контрабандных товаров, то, по пословице, "на то и щука в море, чтобы карась не дремал". Евреи сплачиваются в ассоциации, чтобы ссылка не могла нарушить единства, и через живую и непрерывную сеть из ловких евреев через города сибирские не обрывалась связь Нерчинска с Вержболовом, Радзивиловым и Лейпцигом, и, например, каинские евреи, принадлежащие к ассоциации "Нового Иерусалима", не утрачивали симпатий и связей с сотоварищами, живущими в Минске.[78] Впрочем, с евреем в Сибири по делам золотым и чайным и по их тайному ввозу и торговле с успехом соперничают туземные казаки и русские поселенцы. Зато, где бы ни открылась золотая россыпь и ни начались работы на ней — евреи-торговцы не медлят отправиться туда на границу дозволенной законами дистанции с ситцами, плисом, платками, пуговками и иголками, с винами и водкою, чтобы с достоинством и выгодою принять на свое попечение "желтую пшеничку", или краденый золотой песок. Если попадаются евреи на каторгу, приходят туда за убийство, то злодеи эти бывают настоящие и на каторге остаются непримиримыми.

Относительно перевоспитания еврея в сибиряка замечено, что торговая изворотливость, давая возможность приобретения небольших капиталов и обеспечения доброго быта (который для сибиряков-евреев можно назвать поместным), торговля, требующая ежечасных сношений — значительно пособила евреям обезличить собственную национальность. Евреи в Сибири одеваются по-русски, женщины ни в чем не отличаются от сибирских мещанок; по костюму в среде местного населения они не представляют особенной группы. Только физиономия обособляет их. Старики говорят по-польски и по-русски; поколение, народившееся в Сибири, не знает польского и довольно сильно в русском. Третье поколение забывает и еврейский язык и даже дома со своими непременно говорит по-русски. Прежде, из боязни кнута и всегда из интересов денежных, евреи принимали православие, хотя и уберегали в сердце любовь к Талмуду. Дети неофитов еще носили еврейские имена, но для света имели уже русские. Обычаями отцовской веры таковые охотно пренебрегают и зло подсмеиваются над ними. В четвертом, третьем поколении неофита все следы еврейства совершенно сглаживаются по тому же способу, как и в детях перекрестей-солдат. Меры, принятые законодательством для сибирских евреев, принявших христианство, и состоящие в ослаблении 8-летнего срока пребывания в цехе слуг до четырех лет, не произвели на евреев, поселившихся в городах, благотворного действия относительно их водворения, но произвели его в том отношении, что евреи спешили креститься. Крещенные не уживались у хозяев и вызвали новую меру, по силе которой все таковые названы виновными в развратном и непослушном поведении. Остававшиеся без пристанища должны быть отправляемы на поселение.

Судя по архивным делам и по наблюдениям старожилов и начальства, ссыльные из инородцев финского племени, отличающиеся угрюмым характером и крайнею неспособностью (в особенности сосланные из Финляндии), замечательны тем, что безропотно покоряются своей участи, как бы она ни была тяжела, и с мест водворения никогда не бегут. Зато инородцы более жгучей крови и более живого темперамента (каковы, например, кавказские горцы) признают волю судьбы только до тех пор, пока не истек каторжный срок. Но лишь только сняли с них кандалы, прилив тоски по родине становится так силен, что южные инородцы бегут тотчас же. Насколько прочны и усидчивы на местах поселения рыжие и белокурые люди Севера, настолько мало охотятся в поселенцы черноволосые и статные бегуны с южных гор1. Кочевников (вроде киргиз, калмыков и татар) никакие силы не удерживают на оседлых поселениях, и стремление в степь, на свою волю, у них едва ли не сильнее горской тоски. Поселенцы из поляков, по множеству крупных архивных дел, часто замешиваются в деланье фальшивых ассигнаций, приготовление которых всегда оправдывают тем, что намеревались возвратиться на родину и помочь в той же цели остальным своим товарищам. В намерении к побегу шляхтичи и дворяне западных губерний и Царства Польского не останавливаются ни перед какими препятствиями: бегут, например, за китайскую границу, самую опасную и ненадежную, но убегают и в Европу по северным тундрам, через Швецию и Норвегию, а большая часть, зауряд со всеми, попадает в опасное положение искателей приключений, во главе которых стоит знаменитый своими похождениями охотский герой Беньовский, убитый в Африке, на острове Мадагаскаре.

Русские раскольники отличаются на местах поселений стремлением к пропаганде своего учения (и не

Исключая армян, которые, подобно евреям, спешат укрепить себя в Сибири посредством коммерческих пут и разносную офеньскую торговлю предпочитают сидячей; но указ 1828 года (26 декабря) остановил их деятельность в пределах той губернии, в которой они поселены. без приметного успеха, блестящего в старые времена, замечательного и в новейшие). Даже и скопцы уловляли в свои сети (судя по архивным делам Нерчинских заводов), и молокане и духоборцы находили себе слушателей и последователей даже между такими изверившимися и холодными людьми, каковы наши каторжные. Так, по одному архивному делу нам известно, что некоторые из каторжных "не шли к священнику, говоря, что они делам рук человеческих не поклоняются и присяги учинить не хотят; работы же, какие по службе с них требованы будут, исполнять не отрекаются, и что они присягу имеют внутреннюю, а делами рук человеческих называть св. Евангелие и животворящий крест, что они деланы руками". По другому делу видно, что некто Ярошенко совратил многих служителей и ссыльных, "пользуясь Библи-ею — книгою, дозволенною для чтения ссыльных". Один из уклонившихся служителей, Кухтин, когда тамошние духовные власти позвали его для увещания, простер свою дерзость до того, что, не уважая святости места, прошел по паперти собора, не снимая с головы шапки и с рук рукавиц. В том же самом виде явился и в присутствие духовного правления перед зерцало. На вопрос священника: почему он так поступает? — отвечал: "Ведь это есть писанное руками человека, а потому и не хочу снять пред ним шапки и рукавиц". Этого Кухтина судили военным судом и велели прогнать два раза через 500 человек. В пользу молоканства и духоборчества заметна между вообще холодными к вере ссыльными большая симпатия. На этих примерах дело не остановилось, а шло дальше. Некто Кудрявцев подвел под суд еще 8 человек служителей. Суд обратил их всех в солдаты; служителя Суходолина сослали в Туруханск и велели поселить между некрещенными инородцами, как негодного к службе по летам (41 год). Один из обращенных в молоканство ссыльных (Неронов) оторвал иконы "в небытность никого в церкви" и бросил их на пол; вошедшему дьякону говорил: "Вот ваши боги-идолы, которых я побросал; поди, молись, и если они святые, то пусть встанут". На суде показал, что все это говорил в здравом рассудке. Наказание не вразумило. Нерчинскому начальству удалось уличить еще новых совращенных, из которых один расколотую надвое икону носил в сапогах под пятою. И снова судили одного, уверявшего, что "в церкви нет надобности". Духоборцев начали ссылать в Сибирь вскоре после того, как эта секта сделалась известною властям. В 1799 г. состоялся указ, повелевающий ссылать в вечную каторжную работу изобличенных в духоборческой ереси, "отвергающих высшую власть на земле". В 1805 г. участь сосланных была облегчена, в одно время с облегчением такой же участи духоборцев, находившихся в России. "Духоборцам, сосланным в Сибирь, предоставлены были те же права, которые даны поселенным на Молочных Водах (Мелитопольского уезда, Таврической губ.), но не возвращая их из Сибири в Россию. До 1847 г. всех сектантов ссылали, между прочим, и в Минусинский округ, но, по донесении сенатора Толстого о том, что этот округ лучший во всей Восточной Сибири и притом пограничный с китайским государством, постановили (указом 18 апреля) ссылать скопцов в Туруханский край, а последователей всех прочих сект в Якутскую область.