Наират-2. Жизнь решает все - Екатерина Лесина

— Приветствую, ясноокий.

— Я же обещал, что если будешь со мной — ухватишь коня за гриву.

— Вот и ухватил.

— Теперь держись, не упади. Привёз?

— Привёз.

Хэбу сперва заглянул в повозку, а потом с кряхтением влез в неё. Постоял над ящиком и вдруг рухнул на него всем телом, прижался, поглаживая шкуры и ремни. Только в движениях этих не было никакой нежности, а в скрюченных сжимающихся пальцах то и дело оказывались клочья шерсти. Казалось, еще немного, и старик голыми руками разорвет стальные цепи, процарапает стенки.

Полустон-плувсхрип-полувсхлип… И глаза блестят слезами. А еще — ненавистью, не перегоревшей за два десятка лет. Легонько дунул кровяной ветер, попал старику в глаза, и высветилось в них все нутро, где и осталось только таких вот пылающих угольев без счета. И больше ничего. Сожжено. Ум-Пан свое получил. Счастлив ли?

— Усень, за старшего остаешься. Доведете и сразу обратно.

Хэбу, вытирая с бороды слюнные нити, сполз на землю.

— Как?! — спросил он. — Ты не едешь дальше?

— Нет. Хватит и ребят. Приказ посажного.

— Ну, приказ есть приказ. Эй, Гайда, тащи сюда плащ! Раскинешь его в повозке, тут поеду, рядышком. А ты…

— Паджи, — ответил кучер.

— Ты, Паджи, будь любезен — не тряси по дороге. Важное везешь, ох какое важное! Можно сказать, слово Всевидящего везешь. Даже не слово — строку… Целую страницу, переписанную пером Хэбу Ум-Пана!

Бельт больше не слушал старика. Отдал последние приказы и, прихватив Завьяшу и Саваня, сорвался в галоп по Красному тракту в сторону Ханмы.

О том, что или кто покоится в ящике, скованном цепями, Бельт думать не желал.

Не коня, не трон — колченогий стул оседлал каган. Спина прямая, ноги ровненько, даром, что весь в лубках и притирках. Халат шелком четырехцветным с плеч стекает, волосы на девять кос разделены, рука золоченой плетью по сапогу постукивает. Зорко следят синие глаза за тем, что вокруг твориться. Только следить особо не за чем: из слуг только Ирджин громко склянками гремит, да шипят друг на друга Кырым и Урлак.

— Приветствую ясноокого кагана, — Бельт коснулся век и низко поклонился.

— Пшел, — спокойно так, отстраненно, но это не Бельту, а Ирджину, угодившему кисточкой в самое ясное око.

И ведь послушался кам, зашептал какие-то извинения, попятился задом к столу. Неужели все-таки?..

Бельт дернулся к самому полу, чуть не рухнув на колени.

— Разогнись, табунарий, — сказал каган.

Голос у кагана особый, до хребта продирает. Не может такого…

— Великолепно, — только и произнес Кырым. Как оказалось, спор с Урлаком давно прекратился, и оба наблюдали за происходящим.

— Оставьте нас, — приказал каган.

Шумно вздохнув, посажный посмотрел на хан-кама и, неразборчиво ворча, вышел в соседнюю комнату. Туда же направились Кырым и Ирджин.

— Ну что, камчар, схватили мы демона Ку за яйца?!

На стуле, улыбаясь, развалился Орин. Свободно почесал нос рукой в лубке, ею же взял со стола кубок и поднял над головой.

Нет чудес, кроме промыслов Всевидящего… Остальное — ловкое человечье шельмовство.

Хотя язык не поворачивался назвать случившееся таким мелким словом. Это на рынке или в трактире по пьяни, а тут… Тут, на этом самом кривом стуле — вовсе не междудельное шулерство. Прав проклятый Хэбу, это — целая переписанная страница. Только вот открывает она совсем другую книгу, где есть и твоя, камчар, буковка. Паршиво, что ты так и не научился читать эти литеры. Накалякал чего-то по незнанию, полез промеж змеиных книжников. Вот и получай. Это тебе не крест-подпись и даже не клеймо на лбу.

Страшно?

Уже нет.

Пусть боятся змеи.

— Ты сел на своего коня, каган.

— Сел, Бельт, сел. И не забуду, кто придержал стремя.

Ты тоже не забудешь, камчар. Может, возьмешь себе прозвище Стременой? Не хуже, чем Кошкодав или Крысобой. Хотя тебя уже, кажется, нарекли, к делам, как водится, примерившись.

— Завтра я выйду на площадь. Поданные должны увидеть своего правителя! Живым, пусть и не совсем оправившимся от ран.

Орин тряхнул головой и, подцепив рукою косы, неловко закинул за спину. Мешают? Или тоже напоминают о том, что не на свое место сел? Девять кос, девять хвостов на плети, девять демонов за спиной. Кому больше дано, с того больше и спросится.

И людского ли суда тут бояться?

— Город волнуется, — произнес Бельт.

— Знаю. Но Урлак говорит, что все стихает. Не без твоей помощи, камчар… Тьфу, табунарий. Правда, табунок твой порезали, ну да новый соберешь. Крепкий. Оденем-обуем из казны, из неё же харч положим. А вахтаги нам скоро понадобятся. Урлак говорит, что не позднее середины осени Агбай воевать пойдет, а с ним и несклонившиеся нойоны. Ну да мы к тому времени их пушечками встретим, а потом пойдем раскатывать мятежные ханмэ. Прав Урлак, не будет покоя на побережье, пока не растоптать его големами. Будто там зараза какая — кто ни сунется, в одночасье хворь хватает. И в Ханму волочет. Так говорит Урлак… — Орин вдруг понизил голос и зашептал, — А знаешь, Бельт, что-то очень много говорит этот посажный. Лучше б молчал иногда. А ты, наоборот, говорил вместо него.

— Я в свое время сказал тебе многое.

Бельт осторожно присел не край горбатого сундука. Устал. Как собака устал. Завалиться бы в сон, а не языком молоть, паче от молотьбы этой прибыток один — кровь новая. К затянутой кожей стеночке бы прислониться, к ковру кривому… Глаза закрыть.

— И хорошо, что сказал. Тебе я верю, камчар. Тебе одному, а вот этим вот — ни на каплю!

— Оттого, что ты не видишь глупости в моих словах, они не становятся мудрее. И честнее.

— Ты заговорил, как в книгах, что читала мне Ласка в Стошено. Кстати, о ней. За службу жалую тебе дом! Нет, целое поместье! Какое — сам скажи. Хочешь из вычищенных бери, хочешь из жилых пока. Любое, какое приглянется. Думал ты когда-нибудь, камчар, что ради твоего счастья будут разбегаться в стороны наир?

— Не думал. Я о многом раньше не думал. Как оказалось, зря. Теперь буду исправляться.

Если выйдет, а то ж говорят, что горбатого только могилой. Ну да Бельту в могилу никак нельзя: сама Ласка жить не справится.

Орин — уже не каган, а именно Орин, нелепый в роскошестве наряда — все говорил и говорил:

— А то! Заберешь в поместье свою женщину, получишь денег и слуг! Урлак говорит, что с казной тяжко, но я как узнал, чего и сколько течет по дорогам Наирата, чуть не сбрендил. Это же натуральные реки, которые волокут по дну золотые валуны!

— Теперь уже ты заговорил как книжник.

— Да, точно. Это Кырым читать заставляет. Все глаза уже сломал, не говоря про голову. Да, о глазах… Ласка…