Остров на карте не обозначен - Дмитрий Чевычелов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Борщенко выскочил на улицу, обежал здание и снова очутился у дороги, чуть не налетев на подъехавший автомобиль.
У машины уже стоял эсэсовец, наблюдавший драку, и разговаривал с Хенке.
— Брагин, в машину! — резко приказал Хенке. — Живо!
Мысли Борщенко были четки. «Если это арест, — буду стрелять». Но Хенке не расстегивает кобуру. Не проявляет враждебности и сидящий в машине переводчик-эсэсовец Хефтлигер. Автомат его спокойно лежит на коленях.
— Переведи ему! — крикнул Хенке переводчику, усаживаясь в машину рядом с шофером. — Надо торопиться!…
— Залезай скорее! — крикнул Хефтлигер. — Господин штандартенфюрер ждет!
Борщенко влез в машину, держа автомат на изготовку.
— Что у тебя тут произошло с Шакуном? — спросил Хенке не оглядываясь. — Из-за чего такая драка? Придется вам расплачиваться за погром… Да…
Борщенко молчал.
— Переведи ему! — приказал Хенке Хефтлигеру. — Пора уже научиться нашему языку. И пусть он приведет себя в порядок!
— Подрались! — коротко сообщил Борщенко. — Поспорили.
Он осторожно положил автомат на колени, платком, вытер вспотевшее лицо, быстро застегнул гимнастерку и удивился, что из нагрудного кармана не выпала расческа. Причесался.
Делая все это, он думал: «Если Шакун при мне появится у полковника, буду стрелять в него, в полковника, в Хенке. Все равно разоблачение — дело минут. Конец…»
Он извлек из кармана пистолет Шакуна, вытащил его из кобуры и, вместе с запасными обоймами, опять засунул в карман. Кобуру бросил под ноги и запихнул под сиденье.
Теперь он был готов к бою и твердо положил руки на автомат. «Живым не сдамся…»
Машина остановилась у комендатуры, и все трое прошли в вестибюль.
2
В это самое время в гавани шла разгрузка судов. Стучали лебедки.
Отряды Митрофанова и Анисимова, скрывая под одеждой оружие, уже давно занимали свои места, работая и ожидая сигнала к началу восстания.
В капитанской каюте судна «Берлин» продолжалась попойка.
Капитан подводной лодки Густав Рейнер разбушевался до штормового балла.
— Мне надо быть на месте майора! — кричал он. — Я давил бы русских каждый день — перед завтраком, обедом и ужином! Для повышения аппетита!
— Если у тебя так горит нутро, выйди на палубу и отведи свою душу, — предложил Лутц. — Там этих русских сейчас полным-полно.
Рейнер несколько секунд ошалело смотрел на Лутца, а затем загорелся:
— И выйду! И выдеру несколько сорняков!
Шатаясь, Рейнер встал, разыскал свои ремни с пистолетом и кортиком, с трудом напялил все это на себя и отправился на палубу. Следом за ним, ожидая развлечений, поддерживая друг друга, зашагали и оба надводных капитана.
На палубе Рейнер наткнулся на Митрофанова, который был за старшего над русскими. Он расставил их по заранее намеченному плану и наблюдал за работой, помогая там, где было особенно трудно. Настроение у Митрофанова было решительное. С нетерпением ожидал он приближающегося часа, когда будет подан сигнал для действия отрядов на обоих кораблях одновременно.
Когда Рейнер вылез на палубу, Митрофанов стоял около Матвеева, который в такой день не остался в лагере, а включился в отряд Митрофанова и работал у люка.
— Возьмешь на себя охранника, что стоит у канатной бухты? — тихо спросил Митрофанов.
Матвеев коротким крюком гасил раскачивание троса от лебедки, поднимающей из трюма тяжелый ящик с каким-то оборудованием. Не глядя на Митрофанова, он коротко ответил:
— Понял. Вижу. Хорошо.
— Вот ты мне и нужен! — заорал Рейнер по-русски, направляясь к Митрофанову. Тот, не понимая, оглянулся.
— Ты есть славянский сорняк на нашем арийском пути! — продолжал кричать Рейнер, приближаясь вплотную. — Я тебя сейчас буду выдергивать!
— Уйди быстрее, тебе нельзя встревать! — бросил Матвеев Митрофанову и загородил его от Рейнера!
— Ты есть славянская моль! — снова выкрикнул Рейнер и, не разобравшись, что перед ним уже другой русский, выстрелил. Пуля врезалась в палубу. Пистолет плясал в непослушной руке пьяного капитана.
— Ах ты, фашистская мразь! — И Матвеев обрушил на голову Рейнера свой крюк.
Рейнер рухнул на палубу, обливаясь кровью. К Матвееву одновременно бросились несколько охранников и ударами автоматов сбили его с ног.
Штольц и Лутц попытались поднять своего незадачливого коллегу, но сами не удержались на ногах и растянулись рядом.
Рейнер не шевелился. Лишь слабое мычание говорило, что он еще жив.
Подоспевшие два матроса снесли Рейнера на пирс, где дежурила машина, и она сразу же увезла его в Центр, в госпиталь.
Работа по разгрузке приостановилась. Всех заключенных собрали вместе. Охранники стояли с автоматами на изготовку.
Матвеева подвели к борту.
Вышедший вперед начальник охраны прокричал через переводчика:
— Всякий, кто посмеет поднять руку на немца, расстреливается на месте!
Стоявшие против Матвеева автоматчики приготовились.
В груди Митрофанова бушевала буря. Ведь выступить раньше срока, не согласованна с другими — это значит сорвать всю операцию, загубить все дело, вызвать кровопролитную расправу, в которой сотни людей будут беспощадно растерзаны. Но и молчаливо смотреть на казнь товарища, пожертвовавшего собой во имя общего дела, было нечеловеческой пыткой. Дорогой Матвеев… Друг… Сашка… Прости… Слезы ползли неудержимо, застилая глаза, мешая видеть.
Все заключенные были точно наэлектризованы. Не сговариваясь, они приготовились, не считаясь ни с чем, броситься на мучителей, выступить на защиту товарища. Одно движение — и вся масса людей ринулась бы на охранников. Но сильный голос Митрофанова приковал всех к месту:
— Ни шагу! Стоять!
— Товарищи! Спокойствие! — крикнул в свою очередь Матвеев. — Сохраните выдержку! Прощайте! Да здравствует свобода! Передайте…
Автоматные очереди оборвали его голос. Матвеев, словно подрезанный колос, опустился на палубу… Эсэсовцы подняли его тело и бросили за борт.
— Теперь снова за работу! — прокричал переводчик. Плеск воды полоснул по сердцам замерших заключенных.
— За работу! По местам! — скомандовал дрожащим, но громким голосом Митрофанов. Слезы продолжали ползти по его щекам. — Спиридонов! Займи место Матвеева!
Люди рассыпались по своим местам. Каждый понимал, почему сейчас так нужна выдержка, почему Митрофанов удержал их на месте. Да, иного выхода не было. Но пусть трепещут палачи!
3
Хенке приказал Борщенко и Хефтлигеру ожидать в вестибюле, а сам прошел в кабинет Реттгера. Нервы Борщенко были напряжены. Каждую минуту он ожидал появления Шакуна и лихорадочно строил всякие варианты своих действий.
