Операция «Фарш». Подлинная шпионская история, изменившая ход Второй мировой войны - Бен Макинтайр

Союзники, напротив, были хорошо осведомлены об оборонительных силах Сицилии и о непринятии Осью мер по их укреплению. Англо-американские войска, вторгнувшись на остров, должны были столкнуться примерно с 300 тысячами вражеских солдат, защищающих 600 миль береговой полосы. Более двух третей защитников составляли итальянцы, плохо снаряженные и плохо обученные. Многие были призывниками-сицилийцами, не имевшими особого желания драться, немолодыми, неподготовленными, с низким боевым духом и в некоторых случаях вооруженными старым оружием, оставшимся от Первой мировой войны. Итальянские силы береговой обороны, согласно одному донесению союзной разведки, отличались «почти неправдоподобно низкими боевым духом, уровнем подготовки и дисциплины». Немцы (примерно 40 тысяч человек в двух дивизиях) были сделаны из более прочного материала. Недавно реорганизованная бронетанковая дивизия Германа Геринга, усиленная тремя батальонами пехоты, имела опыт тяжелых боев в Тунисе и была переведена на Сицилию Кессельрингом после потери Пантеллерии. 15-я бронетанковая гренадерская дивизия была опытным, закаленным в сражениях соединением со 160 танками и 140 орудиями полевой артиллерии. От итальянцев вряд ли можно было ждать упорного сопротивления, но вот немцы были «крепким орешком».

«Это будет тяжелая и очень кровавая битва, — мрачно предсказывал Монтгомери. — Следует ожидать больших потерь». Билл Дарби тоже ожидал худшего и был к нему готов. «Если потери будут большими, не думайте, что вы в этом виноваты, — сказал командир „рейнджеров“ своим офицерам. — С Богом, ребята».

21

Весьма приятное чаепитие

Прогноз погоды не внушал оптимизма, и, когда огромные силы вторжения выходили в море, погода действительно ухудшалась. На Мальте адмирал сэр Эндрю Каннингем, командующий военно-морскими силами в Средиземном море и адресат второго письма операции «Фарш», выслушал весть об отправке флотилии не столько с надеждой, сколько со смирением. Адмирал заранее записал обращение к войскам, которое должно было прозвучать по громкоговорителям во время пути: «Мы начинаем самую важную операцию этой войны, впервые нанося удар по врагу на его собственной территории». Бодрый тон контрастировал с мрачным настроением Каннингема, когда флотилия двинулась навстречу «всем ветрам небес» и не было никакой уверенности, что море не станет для нее могилой. «Жребий был брошен. Мы должны были идти вперед. Больше в тот момент мы ничего сделать не могли». За обедом в штаб-квартире на Мальте адмирал лорд Луис Маунтбеттен, подписавший два из трех писем операции «Фарш», был еще мрачнее: «Ситуация выглядит не слишком хорошо».

Погода делалась все хуже, ветер начал завывать, усиливаясь до семибалльного шторма. Военно-транспортные суда, качаясь и кренясь, шли через «буруны и бурлящий прибой, которые, вспенивая воду, устраивали кораблям игольчатый душ». Шторм срывал десантные катера со шлюпбалок и ломал их о палубу. Канаты лопались. Ветер (кто-то назвал его «пердежом Муссолини») свистел все громче. Из солдат одни молились, другие матерились, но большинство «лежали с зелеными лицами в подвесных койках и стонали». Пахло блевотиной и страхом.

Флотилия вторжения направляется к берегам Сицилии.

Пока всех вокруг рвало, майор Деррик Левертон из 12-го полка легкой зенитной артиллерии, жизнерадостный наследник длинной династии британских похоронных агентов, играл сам с собой очередную партию в бридж в офицерской столовой и с наслаждением уписывал паек. «Нам теперь выдают шоколад „Кэдбери“ с начинкой, — писал он матери. — Мне достались „мятный крем“ и „карамельная“ — очень вкусно». Деррик, которого все называли Дрик, получал большое удовольствие от «спектакля» (так он называл вторжение). Он бы обрадовался еще больше, если бы знал о небольшой, но важной роли, которую сыграл в лондонском прологе к спектаклю его брат Айвор, доставивший глухой ночью мертвое тело в морг в Хэкни. Как и у Айвора, у Дрика был неистребимый талант находить во всем хорошую сторону — следствие жизни в семье, посвятившей себя делам, связанным со смертью. «Это был восхитительный круиз, — писал он домой об адском плавании на Сицилию. — Как только мы отчалили, всем сообщили план от и до: дату, время и все прочее. Мы получили карты, планы, модели, каждому вручили по экземпляру „Военного путеводителя по Сицилии“ и по экземпляру обращения Монти». Особенно сильное впечатление произвел на Дрика морской офицер, который прочел краткую лекцию о стратегическом значении Сицилии. «Он был превосходен. Настоящий Ноэл Кауард в мужском варианте».[13] Боевая задача майора Левертона состояла в том, чтобы развернуть на берегу свою полевую зенитную батарею и сбивать вражеские самолеты, которые будут атаковать силы вторжения.

Левертону не спалось. «Перед самым заходом солнца я вышел на палубу и отчетливо увидел на горизонте горы Сицилии». Ветер стихал. «Всю вторую половину дня море было просто бешеное, но теперь оно успокоилось. Я всерьез считаю это чудом». Солдаты уже начали писать мелом на бортах десантных катеров шутливые фразы типа «Однодневные экскурсии на континент» или «Увидеть Неаполь и умереть». Вскоре после полуночи над головой Левертона пролетели тяжелые бомбардировщики, буксируя планеры, в которых сидели десантники. «В этот момент я стоял на палубе один. Раньше я часто пытался представить себе, что я почувствую, когда начнется. К своему разочарованию, я не почувствовал ровно ничего. Хотя я ясно отдавал себе отчет, что многие, кого я знаю, вполне могут погибнуть и что я сам, возможно, совсем скоро отдам концы, по-настоящему меня это не затрагивало. Ни волнения, ни героического порыва — ничего такого. Мне казалось, что я смотрю представление».

Дрик спустился вниз сыграть последнюю партию в бридж («довольно симпатичный малый шлем») и съесть еще одну шоколадку «Кэдбери» с карамельной начинкой.

В это время Билл Джуэлл, находясь всего на несколько миль впереди, в темноте готовил декорации для следующего акта спектакля. Команда погрузившейся субмарины внимательно прислушивалась к звуку винтов удаляющегося немецкого торпедного катера. Выждав еще минут двадцать, «Сераф» осторожно всплыл. Немецкого катера не было видно. Может быть, затаился и ждет поблизости? Если так, придется принимать бой. До окончательного срока оставалось меньше часа. «Больше никаких погружений быть не могло — пора было устанавливать маяк». Ветер ослаб, но море по-прежнему было неспокойно, и поэтому спускать на воду радиомаяк оказалось «в три раза труднее, чем в нормальной ситуации». Вскоре после полуночи маяк во второй раз вытащили на палубу и спустили на воду точно в указанном месте — в тысяче ярдов от берега. И тут Джуэлл впервые услышал в небе густой нарастающий гул, который до того момента заглушался ветром. «По темному небу с рокотом проносились невидимые самолеты — их были сотни. Авангард вторжения! „Вторжение!“ Электризующее слово».

Лейтенант Билл Джуэлл, капитан «Серафа».

Впервые Джуэллу пришло в голову, что впереди наконец замаячила победа: «Высадка на Сицилии — большой шаг в сторону Европы и как минимум маленький шажок по пути на Берлин», — думалось ему. Но это в случае успеха. Такие же мысли приходили в голову многим участникам десанта. Американский журналист, плывший с 5-й дивизией, писал: «Многие на этом корабле считают, что операция должна определить, закончится война шахматным патом или она будет вестись до окончательного результата».

Джуэлл услышал серию громких взрывов и, посмотрев в сторону суши, увидел «огромные пожары, которые вспыхнули со всех сторон». Те из воздушных десантников, что не были убиты в воздухе и благополучно приземлились где надо, взялись за дело. И одновременно с этим Джуэллу за грохотом взрывов и гулом самолетов послышался еще один звук. Ветер теперь стих совершенно, как часто бывает в Средиземном море, и до Джуэлла донесся «отдаленный ритмичный рокот приближающихся моторов». Итальянский береговой радар тоже отреагировал на подплывающую армаду. Секунды спустя на берегу вспыхнули прожекторы, превратив ночь в день, и британская подводная лодка оказалась освещена, как на сцене. «Их ослепительные лучи, пересекавшиеся на воде, сошлись на „Серафе“ в ярчайшее световое пятно». В нормальной ситуации это значило бы, что надо немедленно погружаться, но у Джуэлла был приказ оставаться на месте до подхода флотилии. Береговые орудия открыли огонь, и следующие десять минут, которые показались «натягивающей нервы в струну, наполненной взрывами вечностью», вокруг неподвижного «Серафа» бушевал ад. Кок, припавший к пулемету, трехэтажно ругался. От каждого снаряда в воздух взметался фонтан воды, и дозорные прижимались к стенкам боевой рубки, «спасаясь как от водопадов, так и от летящих осколков». Между взрывами «накатывающий издали рокот» становился все громче.