СТОЛЕТИЕ ВОЙНЫ.(Англо-американская нефтяная политика и Новый Мировой Порядок) - Уильям Энгдаль

К тому моменту, когда в марте японский премьер-министр повстречался с американским президентом в Палмс-Спрингс, он уже все для себя уяснил. Япония не собиралась соревноваться с американскими долларами в Восточной Европе. В последующие месяцы японские биржи потеряли еще почти 5 трлн. долларов в «бумажной» стоимости акций. «Корпорация Япония» была тяжело ранена. В дальнейшем никто больше не вспоминал о японском вызове американским финансовым планам в Восточной Европе. Вашингтонские экономисты объявили о кончине японской модели. В частных беседах токийские политики часто пользовались аналогией с полетом стаи гусей, где Япония летела как гусь-вожак, а меньшие экономики Восточной Азии летели вслед за ней. К 1990 году Вашингтон тяжело ранил первого гуся в стае. Теперь он обратил свой взор на следующих за ним — экономики «Азиатских тигров» — в качестве второй фазы своего нового долларового порядка.[95]

Вторая фаза ломки японской модели включала в себя уничтожение восточно-азиатской экономической сферы, в высшей степени успешной модели, бросающей вызов американскому диктату грубого индивидуализма свободного рынка. Японская модель, как хорошо понимали в Вашингтоне, не ограничивалась только Японией. В послевоенный период она была отработана в Южной Корее, Таиланде, Малайзии, Индонезии и других экономиках Восточной Азии. В 1980-е годы эти быстрорастущие экономики называли государствами-«тиграми».

Восточная Азия была выстроена в течение 1970-х годов и в особенности в 1980-е при участии японской государственной программы помощи, крупных частных инвестиций и при поддержке МИТИ. Фактически, не привлекая излишнего внимания, экономическое процветание Восточной Азии в 1980-е годы в значительной степени было обязано продуманному региональному разделению труда, в котором Япония стояла в центре, а японские компании привлекали внешних подрядчиков («аутсорсинг») для промышленного производства в центрах Восточной Азии. Из-за своих тесных связей с экономикой Японии в азиатских деловых кругах эти страны назывались «блоком йены».

Эти экономические «тигры» стали большим препятствием для модели свободного рынка МВФ. Сам их успех в слиянии частного предпринимательства с сильной экономической ролью государства являлся угрозой программе МВФ. Пока «тигры» очевидно преуспевали, применяя основанную на сильной роли государства модель, бывшие коммунистические и другие страны могли оспаривать необходимость проведения экстремального курса МВФ.

В течение 1980-х годов все успехи Восточной Азии (экономический рост на уровне 7–8% в год, растущая социальная защищенность, всеобщее образование и высокая производительность труда) были подкреплены государственным управлением и планированием, хотя и на поле рыночной экономики, это была некая азиатская разновидность благотворительного покровительства. В степени, даже большей, чем советское централизованное планирование, самодостаточные экономики «азиатских тигров» были преградой для глобального распространения долларовой системы свободного рынка, которую в 1990-х требовал Вашингтон.

Пока, начиная с 1993 года, японские банки боролись с обвалом своих рынков акций и недвижимости, на саммите Азиатско-Тихоокеанского Экономического Сотрудничества (АТЭС) официальные лица из Вашингтона начали требовать от восточно-азиатских экономик открытия их финансовых рынков для свободного обращения капитала, как утверждалось, в интересах «честных правил игры». До этого свободные от долгов экономики Восточной Азии избегали обращения к займам МВФ или к иностранному капиталу, кроме прямых инвестиций в промышленные предприятия, которые были обычно частью долгосрочных национальных программ. Теперь им было велено открыть свои рынки для потоков иностранного капитала и краткосрочных внешних займов.

Выслушивая риторику о «честных правилах игры», многие азиатские официальные лица спрашивали себя, о чем говорит Вашингтон: об игре в крикет или об их экономическом будущем? Они это вскоре выяснили.

Как только ослаб контроль над капиталом, и иностранным инвестициям было позволено свободно передвигаться, Южная Корея и другие экономики «тигров» начали купаться во внезапном наплыве иностранных долларов. Результатом стало создание спекулятивных пузырей в элитной недвижимости, акциях местных компаний и других активах за короткий период с 1994 года до начала атаки на таиландскую валюту бат в мае 1997 года.

Как только экономики восточно-азиатских «тигров» приоткрылись для иностранного капитала, но задолго до того как у них появились средства для адекватного контроля над возможными злоупотреблениями, в наступление перешли хеджевые фонды. Эти скрытные фонды прежде всего нацелились на слабейшую экономику — Таиланд. Американский биржевый спекулянт Джордж Сорос действовал в тайне, будучи вооружен неизвестным количеством денег, полученных по кредитной линии от группы международных банков, включающих «Ситигруп». Они играли на том, что Таиланд будет вынужден обесценить свой бат и разорвать жесткую привязку своей валюты к доллару. Глава «Квантум Фунд» Сорос, глава «Тайгер Фунд» Джулиан Робертсон, и, по слухам, также хеджевый фонд «Фонд долговременного управления капиталом», в руководство которого входил Дэвид Маллинс, бывший заместитель председателя Федерального Резервного Банка, — все они развернули грандиозное спекулятивное наступление на тайскую валюту и биржи. К июню Таиланд капитулировал, курс его валюты потерял твердую привязку к доллару, и он был вынужден обратиться за помощью к МВФ. Вскоре вслед за этим те же самые хеджевые фонды и банки ударили по Филиппинам, Индонезии и затем по Южной Корее. Они заработали на этом миллиарды, в то время как население этих стран погрузилось в экономический хаос и нищету.

Чалмерс Джонсон описал результат простыми словами: «Эти фонды изнасиловали Таиланд, Индонезию и Южную Корею, а затем передали тех, кто выжил, в МВФ не для того, чтобы помочь дрожащим жертвам, но для того, чтобы ни у одного западного банка не возникло проблем в опустошенных странах с невозвращенными кредитами».

В 1997 году европейский эксперт по Азии Кристен Нордхог подвел итог политике администрации Клинтона в отношении Восточной Азии. Клинтон разработал большую экономическую стратегию, используя новый Национальный экономический совет, первоначально возглавляемый инвестиционным банкиром с Уолл-Стрит Робертом Рубином. Наступление было нацелено на восточно-азиатские развивающиеся рынки. «Администрация активно поддерживала многосторонние агентства, такие как МВФ…чтобы продвигать международную финансовую либерализацию», — отмечает Нордхог. «В то время как… была принята стратегия, нацеленная на восточно-азиатские рынки, администрация США оказалась в выгодном положении, чтобы использовать финансовый кризис для продвижения либерализации торговли, финансов и реформ организационной структуры через МВФ».

Влияние азиатского кризиса на доллар было заметным. Главный управляющий Банка международных расчетов Эндрю Крокет отметил, что если восточно-азиатские страны в 1996 году испытывали совместный дефицит по текущим операциям на сумму 33 млрд. долларов, а после притока спекулятивных горячих денег «в 1998–1999 годах положительное сальдо по текущим счетам составило 87 млрд. долларов». К 2002 году этот профицит составил 200 млрд. долларов. Большинство из этой суммы вернулось обратно в США в виде покупки азиатскими центральными банками государственных долговых обязательств США и по существу финансировало политику Вашингтона. Министерство финансов Японии тщетно пыталось сдержать азиатский кризис, предложив организовать Азиатский валютный фонд размером 30 млрд. долларов. Вашингтон дал понять, что это ему не нравится. Идею быстро оставили. Азия при посредничестве МВФ должна была стать еще одной провинцией в империи доллара. Министр финансов Рубин эвфемистически назвал это американской «политикой сильного доллара».[96]

Даже разрушая японскую экономическую модель и перекраивая Восточную Азию для своих целей, Вашингтон в 1990-х годах придавал первоочередное значение демонтажу Советского Союза.

К началу 1990-х годов, после падения Берлинской стены и Советского Союза, у Вашингтона не осталось заметных соперников на обладание мировой гегемонией. В тогдашней эйфории немногие выражали тревогу или обеспокоенность тем, что у одной страны оказалось так много власти над планетой. В конце концов, эта страна была демократической, и эту страну называли Америка. Теперь, когда исчезла советская военная угроза, страны НАТО и прежде всего США могли перенаправить триллионы долларов своих ежегодных военных затрат на мирные цели.