Всемирная история. Том 4. Новейшая история - Оскар Йегер

А между тем эти слова скорее могли бы быть применены к его собственной судьбе… В сущности, весь этот поход, с самого начала своего, был лишь громаднейшей ошибкой, и даже те французские писатели, которые преклоняются перед гением Наполеона (например, Тьер), которые ослеплены блестящей карьерой этого завоевателя, и те согласны с высказанным нами воззрением. Громадное Российское государство имело только одно уязвимое место: Петербург и прилегающий к этой столице Остзейский край — здесь это громадное царство примыкает к морю, которое и придает ему значение великой державы. Сюда и следовало бы направить удар. Что же касается похода на Москву, то он, несомненно, оказывался совершенно бесполезным для целей завоевания, следовательно, и все победы на пути к Москве должны были оказаться победами вполне бесплодными — в этом не могло быть никакого сомнения, и это было ясно для многих из наполеоновских генералов; а через несколько недель, после переправы через Неман, стало ясно даже и для многих субалтернов. Мало того: все безумие подобного похода было с полной ясностью доказано походом Карла XII шведского в 1709 году и пример этого похода был у Наполеона перед глазами: много раз он даже сам обсуждал эту ошибку Карла — и сам повторил ее в колоссальных размерах!

Переход Наполеона с четырьмя кавалерийскими полками через Двину, в июле 1812 г.

Рисунок из книги «Voyage pittoresque et militaire de Willenberg jusqu'a Moscou», выполненный А. Адамом, сопровождавшим Наполеона в Россию в качестве придворного художника

Вооруженные силы России были весьма недостаточны: на западной границе вторжению неприятельской «Великой армии» могло быть противопоставлено не более 200 000 войска, так как значительная часть русских войск в это время еще находилась в турецких владениях, и, несмотря на заключенный уже мир с Турцией, не могла быть тотчас переброшена на север. Однако огромная разница в численности русских войск и войск Наполеона нимало не ослабила мужества императора Александра, который проявил достойную уважения твердость перед лицом грозившей опасности. В своем рескрипте к председателю государственного совета Александр I заявил, что он «не положит оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в его царстве», — и сдержал слово.

28 июня под шум радостных криков и возгласов польского населения Наполеон вступил в Вильну — столицу Литвы. К этому времени польский сейм в Варшаве уже преобразовался в польскую генеральную конфедерацию и отправил к Наполеону депутацию с мольбами о восстановлении Польши. Такие быстрые мероприятия были не во вкусе Наполеона, и он, наговорив полякам множество всяких громких фраз о святости их дела, все же отпустил депутацию ни с чем. Своим приближенным он, в виде объяснения такого способа действий, сказал только, что «трудно было бы предсказать, где окончится этот пожар, если только дать ему разгореться»; иначе сказать, он и сам не знал, чего ему следует желать. 16 июля армия Наполеона выступила из Вильны и двинулась далее.

Выставленные против Наполеона в количестве около 200 000 человек русские войска были разделены на три армии: первая, под командой военного министра Барклая-де-Толли, расположена была в Виленской губ.; вторая, под начальством князя Багратиона, в Гродненской губ.; третья, под начальством графа Витгенштейна, заграждала Наполеону дорогу к Петербургу.

Генерал-фельдмаршал, князь Михаил Богданович Барклай-де-Толли

Генерал от инфантерии, князь Петр Иванович Багратион

Для первых двух армий совершенно правильным представлялся тот план, который уже ранее (еще в 1807 г.) обсуждался со всех сторон, — план «войны Парфянской»: отступать в глубь страны и предоставить времени и пространству начать дело расчленения и истребления неприятельской армии в ожидании того момента, когда эта разрушительная работа продвинется уже настолько, что се можно будет успешно прикончить собственными, сбереженными от разгрома, силами.

Когда же выяснился план войны, избранный Наполеоном, разъединение этих двух армий оказалось весьма неудобным: можно было опасаться, что Наполеон, пользуясь своим превосходством в силах, разгромит каждую из них порознь. Ввиду такого опасения решено было как можно скорее соединить первую и вторую армии и пунктом соединения их назначен был Витебск. Наполеон, угадав цель движения этих двух русских армий, употребил со своей стороны все усилия для воспрепятствования этому соединению у Витебска. В течение трех дней (13, 14 и 15 июля), вследствие этого, первой русской армии пришлось выдерживать у Витебска натиск значительно превосходящего в силах неприятеля; а вторая армия в то же время выдерживала жестокие бои под Могилевом. Соединение армии осуществиться не могло, а потому оба главнокомандующих решили продолжать отступление и соединиться далее, под Смоленском. Тогда и Наполеон, в свою очередь, двинулся по пятам отступающих армий, стараясь вынудить их к генеральному сражению и охватить хотя бы одну из них…

Однако отступление обеих армий совершалось так стройно и стойко, что никакие попытки Наполеона не увенчались успехом. При этом изумительные подвиги были совершены многими русскими генералами во главе отдельных отрядов. Так, например, граф Остерман получил приказание во что бы то ни стало задержать наступление французов от Витебска; вследствие этого со своим небольшим отрядом он в течение целого дня выдерживал натиск всей наполеоновской армии и все же сохранил свою позицию до наступления ночи; когда же в пылу сражения начальники отдельных частей посылали гонцов к графу Остерману с запросом: «Что им делать?» — Остерман спокойно отвечал: «Стоять и умирать».

Другой генерал, Неверовский, с 7-тысячным отрядом, должен был сдерживать наступление вдесятеро сильнейшего неприятеля, который хотел зайти в тыл русским войскам, раньше них занять Смоленск и таким образом отрезать обеим армиям путь к Москве. Бой длился в течение полусуток; во время него французы произвели сорок кавалерийских атак против отряда Неверовского, но все же не могли сломить его и вынудить очистить дорогу. Такое же геройство было проявлено генералами Раевским, Дохтуровым и Кановницыным в бою под стенами Смоленска, 4 и 5 августа: с весьма незначительными силами они до тех пор отбивали на подступах к Смоленску все атаки 200-тысячной армии французов, пока обе русские армии не успели соединиться и в полном порядке отступить по Дорогобужской дороге. Смоленск был уже почти разрушен артиллерийским огнем французов, и пылал во многих местах, когда под вечер 5 августа Дохтуров покинул этот город, представлявший груду развалин, заваленных трупами. Отчаянная оборона Смоленска, стоившая Наполеону громадных потерь (от 12–20 000 человек убитыми и ранеными), до такой степени поразила Наполеона, что он сделал даже некоторую попытку вступить в переговоры с Александром… Но не был удостоен ответа.

Генерал от инфантерии, граф Петр Петрович Коновницын

Генерал от инфантерии Дмитрий Сергеевич Дохтуров

Карта театра войны 1812 г.

В то время, как русские войска бились с французскими у Смоленска, император Александр уже назначил нового главнокомандующего для всей русской армии: выбор его пал на Кутузова, только что возвратившегося с театра Турецкой войны, и все с радостью узнали о новом назначении. 17 августа 1812 года Кутузов приехал в село Царево-Займище (Смоленской губ., Вяземского уезда), где находилась главная квартира русской действующей армии. Приняв главное командование над армией, Кутузов решился дать Наполеону генеральное сражение, которого давно уже желали и народ и войско, уже роптавшее на излишнюю осторожность Барклая-де-Толли. С этой целью новый главнокомандующий выбрал весьма удобную позицию у села Бородина, в 108 верстах от Москвы. Здесь он остановил свою армию на обширном поле Бородинском, воздвигнул сильные укрепления в центре и на флангах русской армии, и стал поджидать наступления французов.

Генерал-фельдмаршал, князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов Смоленский

В то время, как Кутузов и главные силы русской регулярной армии готовились к решительным действиям, весь русский народ принимал самое активное участие в борьбе с Наполеоном. Всюду собирались народные ополчения ратников; отовсюду стекались в казну щедрые пожертвования. Смоленское дворянство выставило на свой счет 20 000 ратников; московское — 80 000 ратников и пожертвовало 3 000 000 рублей на военные издержки; московское купечество собрало для той же цели 10 000 000 рублей; донские казаки поднялись поголовно; вообще же вся Россия добровольно выставила до 300 000 ратников и доставила государю до 100 000 000 рублей на военные нужды. Воодушевление охватило все слои общества; особенно трогательно было то самопожертвование, с которым народ выжигал свои дома, имущество и запасы, лишь бы только все это не досталось неприятелю и не послужило ему на пользу. И эта самоотверженность возрастала все более и более, по мере приближения неприятеля к Москве и ее святыням, дорогим для каждого русского.