Белые паруса. По путям кораблей - Юрий Усыченко

Моряки с «Горизонта» посещали достопримечательные места Ростока, встречались с германскими товарищами коллегами, устраивали экскурсии за город.

Мне за время стоянки довелось побывать не только в Ростоке и Варнемюнде, но и в Гюстрове, Бад-Доберане, Гриммине и других городках.

В центре или недалеко от центра любого из этих городков — кладбище. По-весеннему голые деревья не дают тени, желтое солнце блестит на обелисках и надгробиях: «…гвардейского ордена Ленина полка…», «…авиационного, истребительного орденов Красного Знамени, Отечественной войны I степени…», «…танкового корпуса…» Их много — рядовых, сержантов, лейтенантов, полковников, генералов, Ивановых, Сидоренко, Багарадзе, Адамянов, Рабиновичей, Мухамедовых — не хватит одной жизни перечислить все имена. На месте каждого из них мог быть я, вы, наши близкие. Прах могилы не прах забвения, мертвые уходят, возлагая на наши плечи незавершенное ими. Они сделали, что могли, нам нельзя быть спокойными, пока не стих над миром тревожный набат. Желтое солнце согревает мрамор, деревья готовы одеться в весенний наряд. Когда нисходит зеленый вечер, а за ним ночь с тонким серпом месяца в черно-кисейной глубине, это кладбище ничем не отличается от других. Так ли? Не верьте ночи, она обманчива, она затемняет ловушки и сглаживает углы. Свет солнца бывает беспощаден, но всегда честен. Бессильно время перед памятью о героях, нет предела их подвигам. Жизнь идет вперед, годы сменяются годами, а заботливые руки не забывают положить букет цветов у памятника. Первые цветы весны, они по-особому нежны и трогательны. Кто взрастил эти цветы, кто принес их сюда, на могилу воинов?! Их вырастил, их принес сюда Народ.

В парке, что примыкает к кладбищу, звенит ребячий гомон, плавают лебеди в озерце, девушки с прической «полюби меня, Гагарин» жмурятся от солнца. Связь времен не рвется, бесконечен поток жизни.

Солнечному свету трудно проникнуть в извилистые закоулки средневековых кварталов, солнцем залиты новостройки. В центре Ростока высится двенадцатиэтажный красавец, строительство которого было окончено при нас. Это — административное здание, полное света, воздуха, какой-то особой радостной простоты.

Гордость Ростока — новый порт. Сюда приходят со всего мира корабли, день и ночь не знают отдыха портальные краны. Они как бы сошли со страниц научно-фантастической книги — огромные и «ультрасовременные» по своим очертаниям.

Не знает устали новый порт Ростока и продолжает в то же время расти. Знакомый и понятный советскому гостю пейзаж! Все, как у нас, на наших новостройках, на площадках будущих заводов, фабрик, портов: бульдозер гонит перед собой вал земли, с рельс только-только проложенной железнодорожной ветки еще не сошел темный заводской колер, вереницей подъезжают грузовики под ковш экскаватора. Все привычно, все «по-нашему», и люди, которые работают здесь, — свои, близкие, понятные. Их не раз доводилось встречать, не раз беседовать, — пусть не с этими именно, не в том дело, но с их товарищами и подругами, такими же, как они, полными энергии, задора, готовности своими руками строить свое будущее. Понятны их мысли, чувства, стремления, даже написанный по-немецки лозунг — беспокойное полотнище трепещет на ветру, — читаешь без переводчика, хотя немецкому языку научиться не успел. Так и должно быть, так и будет по всей земле — единое «человечье общежитье», люди труда протягивают друг другу руки, строители, пахари, ученые, литераторы — все, чьими усилиями красен мир, родные и нужные.

На верфи «Нептун» спускали со стапелей очередной «фрахтер» — грузовой теплоход для Советского Союза.

Событие, в сущности, для верфи не столь важное — более двухсот фрахтеров ушло отсюда за последние годы в дальние моря. Однако стало оно праздником дружбы народов, интернационального братства. Каждое судно для Советского Союза — искренний подарок германских товарищей.

Церемония праздника назначена на полдень, собираться начали точно к намеченному сроку. Пришли рабочие верфи — аккуратные робы, низко надвинуты лакированные козырьки фуражек. Щеголеватые матросы и мотористы с советских судов — кожаные или зилоновые куртки, синие береты, у простоволосых на макушке задорно торчит светлый хохолок. Сухощавые немки — работницы в комбинезонах, конторские служащие, чертежницы, инженеры в скромных платьях. Наши морячки — как на подбор, статные высокогрудые. Рыбаки в вязаных шапочках. Сияющие золотом нарукавных шевронов штурманы. Шутки, смех, оживленная русско-немецкая речь. Лучшее место, как всегда, отвели детям: на просторной металлической секции будущего судна. Они стояли там, поглядывая на незнакомое зрелище чудесными круглыми глазами. В руках у ребят были красные и синие флажки.

Над толпой, над крышей соседнего цеха, высился корпус корабля, который сегодня станет кораблем. Он был неизмеримо высок и, казалось, прямо над ним плывут неторопливые облака. Там, в вышине, на носовой палубе, стояло пятеро рабочих. Наиболее отличившиеся при постройке теплохода, они завоевали почетное право быть на нем в момент спуска на воду. Вторая их привилегия — спустить с борта доску с названием судна. Ведь сейчас оно, как подобает новорожденному, безымянное, некрещеное.

Гудок возгласил: полдень. На маленькую трибуну, установленную у форштевня, поднялось несколько человек — представители администрации верфи, советские гости. Парторг подошел к микрофону, коротко и душевно поздравил всех с новым производственным успехом. Затем взоры обратились к молодой брюнетке. Робея под сотнями глаз, она произнесла в микрофон что-то смущенное и несмелое.

— Она говорит, что очень тронута и сегодняшний день для нее настоящее происшествие, — перевел мне стоявший рядом рыбак лет семнадцати в резиновых сапогах с раструбами, как дартаньяновские ботфорты. Гордо поглядел на своих товарищей: вот, мол, каков я.

— Ясно. Спасибо. Данке шон.

— О, не стоит благодарностей!

Друзья явно завидовали умению моего соседа говорить по-русски.

А брюнетка, окончив свою недолгую речь, взяла подвешенную на «шкертике» — тонкой веревке, бутылку с шампанским. Наступил решительный момент: бутылку надо разбить с одного удара. Размахнувшись по-женски — подняв руку над головой, брюнетка, что было силы метнула бутылку, подавшись всем туловищем за ней. Бросок получился метким, от форштевня брызнули осколки, перемешанные с шипучей пеной.

В тот же момент сверху, через борт, на высоту клюзов опустили белую доску. Черными четкими буквами на ней было написано: «Пярну». Отныне теплоход имеет имя.

Короткая команда, стук молотов, выбивающих клинья. Тяжеленная махина сперва медленно, затем все быстрее скользнула по слипу. Из-под салазок шел едкий дым. Секунды, и «Пярну», описав под приветственные возгласы короткую дугу, замер на гладкой воде реки. Металлическая коробка стала судном. До выхода в первый рейс еще непочатый край работы: нет у «Пярну» сердца — машин, но главное — он поплыл.