Высшее общество - Бертон Уол

Однако времени для ликования не было. И причины тоже. Трансмиссия начала издавать тихий неприятный звук. Пол беспокойно оглянулся, чтобы посмотреть, не пролилось ли масло, но увидел лишь облако пыли.

В Кампофеличе еще одна остановка для заправки. Тринадцатый круг. Они в лидирующей группе. Они были необычно молчаливы на пунктах питания, жадно пили минеральную воду, смывали с лица грязь. Трансмиссия потекла. На колодках оставалось не более полоски фибры, если и это было. Они опять вне борьбы.

В последние полтора часа «Скорпион» стал мишенью, безопасной игрушкой для оставшихся на трассе двух десятков автомобилей, которые еще могли продолжать гонку. В зеркале Ходдинга появился последний оставшийся на трассе «Феррари», приближавшийся с каким-то угрожающим звуком. Расстояние между ними неуклонно сокращалось. «Феррари» поравнялся с ними за деревней Сцилатто. Губы Ходдинга сошлись в непроизнесенном «нет».

Он нажал на газ, и стрелка спидометра резко пошла вверх. «Феррари» остался позади. Но у Ходдинга едва хватило времени заметить машину в зеркале. Приближался поворот. Ходдинг нажал на тормоза, кошмарно заскрежетал металл о металл. Язычок пламени вырвался из правого переднего колеса. Вскрикнув «Проклятье!», Ходдинг включил низкую передачу. Пол успел заметить его искаженное в рыдании лицо.

Их выбросило с трассы. Казалось, они очень долго плыли. Не было никакого ощущения удара о землю. Она была такой мягкой… Был запах свежей сладкой травы, еще мокрой от утреннего дождя. Ходдинг благодарно закрыл глаза.

Пол не представлял, как долго они лежали. Шлем больно давил ему на шею. Он повернул голову и увидел на склоне автомобиль, заднее колесо которого висело на большом камне. Из-под капота вырывались пламя и черный дым, а Ходдинг спал, опершись о рулевое колесо.

Пол с трудом поднялся. Ему было больно. Он сделал несколько шагов, голова вдруг прояснилась. Ему удалось отстегнуть Ходдинга от кресла, при этом он заметил, что штанины комбинезона начали тлеть. Пол с трудом оттащил Ходдинга от автомобиля. Потом заснул.

Проснулся он ночью. Рядом на складном табурете сидела Сибил. Он смутно узнал Клоувер и Баббера Кэнфилда. Ему было очень покойно, хотя грудь болела.

– Как Ходдинг? – спросил он.

– Не знаем, – ответила Сибил. – Они вылетели с ним в Лозанну.

– Бог мой, – сказал Пол. – Надеюсь, не я виноват?

– Доктор с тобой согласен. Как бы то ни было, без тебя он сгорел бы. Это все, что он сказал. Консуэлу ждал самолет. Сейчас они, вероятно, на месте. У тебя сломаны два ребра. Ничего серьезного. Ты в госпитале.

– В госпитале?

– Вера устроила. Мы все возвращаемся с ней домой.

– Поблагодари Веру. – Пол закрыл глаза и вновь открыл их. – Меня напичкали наркотиками, или еще какой-то дрянью? Я хочу спать, больше ничего.

Сибил кивнула.

Пол сонно поднял руку, сказал:

– Привет, мистер Кэнфилд, привет Клоувер, – и вновь уснул.

На следующий день Пол проснулся в большой солнечной комнате. Слегка болела грудь, но терпимо. Он повернул голову, сразу увидел Сибил. День и ночь она провела рядом с ним. Он дотронулся до ее руки и почувствовал, какая она маленькая и холодная.

– Привет, – сказала она.

– Привет. Сядь. Тебе холодно?

– Мне хорошо. – Она осторожно села, стараясь не толкнуть его. Ее серые глаза с тонкими оранжевыми ниточками в уголках были широко открыты. Она смотрела на него умоляюще, Пол мог видеть, что губы у нее сухие. И вдруг глаза ее наполнились слезами, она закрыла лицо руками, зарыдала.

– Что-нибудь с Ходдингом?

Она кивнула.

– Он…

Она вновь кивнула и повалилась на кровать, не отрывая рук от лица. Он сжал ее руку и держал, пока она не начала говорить.

– Сегодня утром его пришлось оперировать, – проговорила наконец Сибил. – Позвоночник. Он умер… – Сибил больше не могла произнести ни слова.

Итак, Ходдинг умер, подумал Пол. В Швейцарии, на операционном столе. Насмешка! Как могли они подготовиться к гонке, если Ходдинг…

И тут Пол осознал, что тоже плачет.

Через неделю Вера объявила о своем намерении уехать. Они сидели в саду – Пол и Сибил вместе с Верой; Баббер и Клоувер, пытаясь как-то приободрить Гэвина Хэннесси, взяли его с собой на пляж. Пол передвигался уже без особых затруднений и чувствовал, что на следующей неделе сможет поехать домой. Сибил, еще молчаливая и бледная, сидела с ним рядом, – она не отходила от него дальше, чем на несколько шагов. Каждую ночь она засыпала на его руке, но они не занимались любовью. А сейчас на солнце, чувствуя, как возвращаются силы, Пол захотел ее. Он взглянул на Сибил в надежде увидеть на ее бледном грустном лице ответное желание. Но глаза ее были закрыты, черты лица – неподвижны.

Когда он вновь открыл глаза, то увидел, что черные яркие глаза Веры устремлены прямо на него; с некоторым замешательством он почувствовал, что Вера угадала ход его мыслей. Но если и так, то не подала виду. Вместо этого она поразила его откровенным заявлением.

– Должна сознаться, что с нетерпением жду, – сказала она, – когда смогу остаться у себя дома одна.

Пол уставился на нее, будучи не совсем уверенным, что понял ее правильно, но, прежде чем он смог ответить, Вера улыбнулась и объяснила:

– Пожалуйста, поймите меня. Мне вас будет очень не хватать. Вы оба прекрасные люди и дороги мне. Я буду плакать, когда вы меня покинете.

Она умолкла и, повернув голову, посмотрела на вулкан, скрытый густыми, коричневыми облаками дыма. Новое извержение произошло этой ночью. Пол подумал, что она выглядит старой – пожалуй, не столько старой, сколько постаревшей.

– Настало время, – сказала Вера, – когда мне пора стать самой собой. Женщиной, у которой нет больше мужества для любви и которая бережет силы для встречи со смертью. – Затем, в более мягком тоне, более близком ее обычной манере, она продолжила: – Я говорила Консуэле, что она должна делать то же самое. Но, конечно, она не захотела слушать меня, и в любом случае, если она делает что-то нелепое и возмутительное, я не хочу знать об этом. Когда вы уйдете, я закрою ворота этой виллы – ни гостей, ни репортеров. Ни я ничего не буду знать о мире, ни он – обо мне.

Впервые за час Сибил заговорила:

– Ходдинг будет похоронен в Штатах? – спросила она. Вера, которая только ночью вернулась из Швейцарии, сердито тряхнула головой и выругалась по-итальянски.

– Его уже похоронили, – ответила она. – В алебастровой урне. У Консуэлы есть нелепая гробница в Индии – там-то его и похоронят. Не спрашивайте, что у нее на уме – я не уверена, что она и сама это знает. Она… даже страдание не заставит ее измениться. Она будет уничтожать себя.

Вера покачала головой, и столько печали было в ее глазах, что Сибил подалась вперед и взяла ее за руку.

Минуту они сидели так, затем Вера взглянула на Сибил и улыбнулась.

– Не думай о нас, – сказала она. – Думай о себе. Думай об этом прекрасном мужчине. Сейчас настало время любить, не теряй его. У нас с Консуэлой было наше время. Теперь это начинает утомлять.

– Был там кто-нибудь еще, кроме тебя и Консуэлы? – спросил Пол.

Вера покачала головой.

– Нет. Его желанием было одиночество. – Она пожала плечами. – Его желанием также было покоиться в этой урне. – Она перевела взгляд с Сибил на Пола и снова посмотрела на Сибил. Ее тон был решительным. – Вам не в чем упрекнуть себя. Целая неделя вычеркнута из вашей жизни. Этого достаточно. На самом деле, ведь это очень много – без любви. Вы должны думать о возвращении домой. А я должна подумать о нашем обеде. – Она поднялась, чтобы выйти и прибавила: – Напишите мне и пришлите фотографию вашего первого ребенка. На письмо я отвечать не буду, но я буду хранить его, а фотографию поставлю на столик у моей кровати.

Когда она ушла, Пол встал и протянул руки Сибил. Она посмотрела на него вопросительно. На краткий миг он сжал ее лицо ладонями, так что ее глаза находились напротив его глаз. Затем, все еще глядя ей в глаза, он расстегнул ей пуговицы на блузке и стянул ее вниз с плеч, так что солнце могло осветить ее груди. Он положил руки на них, и Сибил прижалась к нему. Затем он обнял ее и увел в дом.

За обедом атмосфера несколько разрядилась. Незадолго до того, как они сели за стол, позвонил набоб из Чандрапура и пригласил Баббера Кэнфилда, Клоувер и Гэвина Хеннесси присоединиться к нему на тигровой охоте в Непале. Набоб собирался сопровождать Консуэлу (и прах Ходдинга) до самого Ганга.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Баббер проигрался. «Нас бы осыпали цветами при возвращении во Фриско, если бы я сумел получить большой приз», – и он готов был начать охоту. Клоувер также пришла в восторг от предстоящего путешествия, потому что, будучи в Швейцарии, она познакомилась с забавным маленьким туристом из Алабамы, который после двух или трех выпивок признался, что торгует подержанным оружием. Он предложил ей двадцать процентов комиссионных за любую вещь, которую она продаст, и она была уверена, что набоб стоит нескольких артиллерийских батарей, не говоря уж о его друзьях… А Хеннесси, грустный и подавленный, обрадовался приглашению набоба быть его гостем в течение двух месяцев. Не исключено, подумал он, что путешествие можно будет продлить до трех-четырех месяцев.