Ошибка сыщика Дюпена. Том 2 - Роман Белоусов

Я приезжаю, чтобы обдумать серьезные труды». Все способствовало вдохновению: и чистое небо, и красивые дубы. В тишине старинного дома на берегу Эндра были задуманы многие из лучших его творений. Некоторые же были тут полностью или частично написаны: «Утраченные иллюзии», «Луи Ламбер», «Цезарь Биро-то», «Отец Горио»…

Сегодня в Саше расположен музей Бальзака.

Каменная винтовая лестница ведет в комнаты, где в точности воспроизведена обстановка времен Бальзака. В гостиной, где обычно он проводил вечера и читал вслух только что написанное, все, как прежде, — та же мебель, те же гравюры на стенах… Этажом выше маленькая комната, которая служила и спальней, и кабинетом. Простая деревянная кровать под балдахином, кресло, лампа, стол. Тот самый стол, по словам Цвейга, «безгласное, четвероногое существо, которое он таскал за собой из одной квартиры в другую, спасал от аукционов и катастроф, вынося на себе, как солдат своего побратима из пламени битвы». Единственный наперсник его глубочайшего счастья, его горчайшей муки, немой свидетель подлинной его жизни. «Он видел мою нищету, — вспоминал Бальзак, — он знает обо всех моих планах, он прислушивался к моим помыслам, моя рука почти насиловала его, когда я писал на нем».

На этом рабочем станке — чернильница и знаменитая спиртовая кофейница — две неизменные спутницы вдохновения Бальзака.

Неизвестно, чего больше истратил этот Геркулес, создавая свои шедевры, — чернил или кофе. Кто-то подсчитал, что за время, которое ушло на создание «Человеческой комедии», Бальзак поглотил пятнадцать тысяч чашек крепкого черного кофе.

Рядом с запасом бутылок с чернилами у него всегда стояло изящное фаянсовое приспособление для приготовления стимулирующего напитка. Простая, в виде большого стакана, белая подставка-спиртовка с голубыми полосками и такого же цвета анаграммой О. Б. Сверху спиртовки небольшой пузатый чайник с такими же голубыми кольцами. «Кофе проникает в ваш желудок, и организм ваш тотчас же оживает, мысли приходят в движение… встают образы, бумага покрывается чернилами…» Потоки чернил, смешиваясь с потоками кофе, превращались в животворящий бальзам, благодаря которому ожили две тысячи персонажей «Человеческой комедии».

Но эта же смесь погубит самого творца. Для него она окажется смертоносным эликсиром. В качестве улики, подтверждающей этот вывод, можно представить тот самый кофейник, который, по словам литературоведа Л. Гроссмана, «сыграл такую заметную роль в жизни романиста, возбуждавший годами его мозговую деятельность и в конечном счете сокративший его жизнь». Неопровержимое свидетельство и листки бальзаковских рукописей, подчас сплошь покрытые бледнокоричневыми кружками от кофейных чашек — следами медленного яда.

Я. Парандовский, автор великолепной книги «Алхимия слова», утверждает, что Бальзак творил лишь благодаря кофе, и уточняет количество поглощенного им темного напитка. Он говорит, что писатель прожил пятьюдесятью тысячами чашек кофе и умер от пятидесяти тысяч чашек кофе. Впрочем, и эти цифры кажутся ему заниженными. Каждую строчку Бальзака сопровождал глоток благоухающего черного кофе, отчего, считает Я. Парандовский, в его стиле чувствуется возбуждающее действие этого напитка.

Бальзак священнодействовал, заваривая напиток бодрости и вдохновения. С его помощью он, «невольник пера и чернил», преодолевал потребность в сне и тем самым удлинял рабочий день. Вернее сказать, сутки, так как трудился, словно одержимый, по двенадцать, пятнадцать часов, главным образом ночами.

По быстроте создания своих шедевров Бальзак являет собой пример феноменальной работоспособности. Он писал без устали, не зная остановок и пауз, всецело захваченный «абсолютно бессознательным процессом». «Мысли сами брызжут у меня из черепа, как струи фонтана».

Заварив кофе, приготовив перья и бумагу, Бальзак погружался в мир своей фантазии. Заглавие и первые строки выводил каллиграфическим почерком, широким и свободным. Кажется, будто он намерен также не спеша и аккуратно писать и дальше. Но вот внезапно, на четвертой строке, резкое движение руки разбрасывает брызги чернил. С этого момента перо перестает успевать за бегущей мыслью, почерк упрощается, буквы теряют округлость, становятся неразборчивыми.

На семнадцатой странице строки настолько коротки, что занимают лишь среднюю часть листка, слова сливаются. Зато возникают интервалы между слогами, почерк стал компактным, несколько букв изображены одним как бы стенографическим знаком.

Чем объяснить такую быстроту, откуда такой темп? Ответ следует искать в предположении, что к началу работы за столом в голове Бальзака уже отстоялся весь материал, сложился план, характеры и определились детали. Ему предстояло лишь записать выношенное произведение.

Часто Бальзак трудился одновременно над несколькими романами и новеллами. Приходилось к тому же писать письма родным, друзьям, возлюбленным. Причем, как тогда было принято, это были длинные, обстоятельные послания, и сегодня они являются для нас ценнейшими документами.

Над романом «Лилия долины» Бальзак работал в 1835 году, когда обрушились на него всякого рода беды. Кроме того, он в тот же год написал еще ряд романов. «Лилия долины» родилась за несколько месяцев при огромном напряжении сил.

В письме к своей незнакомой корреспондентке Луизе, с которой поддерживал оживленную переписку, он восклицал: «Какое произведение! И сколько потерянных ночей!»

Окончив, наконец, роман, измученный трудом, Бальзак признавался: «Я работал ночи и дни и спал только два часа из двадцати четырех».

Даже у постели больной Лоры де Берни, которую навестил за год до смерти в ее имении, Бальзак правил корректуру «Лилии долины». Больше того, оказавшись в тот год в тюрьме (на пять дней) за отказ состоять в Национальной гвардии, он и здесь продолжал неистово трудиться.

То же было и в Саше, когда он ненадолго, тем же летом, приехал сюда, «писал по пятнадцати часов в день, вставал с восходом солнца и работал до обеда, проглотив только чашку черного кофе».

За окном простиралась долина, ее склоны, покрытые кудрявыми виноградниками. Память возвращала к тем дням, когда лет пять назад вместе с Лорой де Берни они путешествовали по Луаре, а потом жили в очаровательной усадьбе. В этих же местах разворачиваются события романа, повествующего о «неведомом сражении, происходившем в долине Эндра между госпожой де Морсоф и страстью».

Роман написан в форме послания, в котором Феликс де Ванденес, герой повествования, рассказывает возлюбленной Натали де Магервиль историю своей необыкновенной и трагической любви к добродетельной госпоже де Морсоф. Мы узнаем, что ему было всего двадцать лет, когда он приехал в Турень, чтобы поправить свое здоровье. Хозяин усадьбы, где он жил, господин де Шоссель, привел его в соседний замок Клош-гурд, расположенный в долине Эндра. Здесь Феликс встретил госпожу де Морсоф и влюбился в нее. Она ответила ему пылким чувством. Однако высокие нравственные идеалы, брачный обет и двое болезненных детей — все это стоит на пути охватившей ее страсти. Спустя некоторое время она узнает, что Феликс, уехавший в Париж, встретил там некую англичанку леди Дэдлей, которая, воспылав к нему страстным чувством, стала его любовницей. Госпожа де Морсоф тяжело переживает измену и готова сожалеть по поводу своего непреклонного целомудрия. Права ли она, оставшись верной своему долгу, разумна ли ее жертва? Что правильнее: следовать велениям долга и разума или подчиняться голосу чувства? Не лучше ли ей поступить, как ее соперница— пожертвовать всем ради любимого человека?