В ритм с твоим сердцем (СИ) - "Your_Nasty"

— Мы отошли сюда помолчать? — приподняв бровь, спросил он.

— Какого чёрта происходит, Брэндон? — изрядно психуя, произнесла я.

— Это я бы хотел у тебя узнать. Что с тобой?

— Я ничего не помню! Почему Молли такая взрослая? Когда меня похитили, я получила серьёзную травму головы? Иначе какого чёрта я ничего не понимаю? Знаешь, это начинает изрядно бесить!

— Мишель, чёрт возьми, после какого похищения? Что ты несёшь?

— Брэндон, я всё понимаю, мы стараемся забыть это всё как страшный сон, но это не смешно. Что произошло? Нам придётся об этом вспомнить, хочешь ты этого или нет!

— Я не понимаю, о чём ты вообще говоришь! — резко ответил он.

— Я говорю о том, что произошло со мной недавно! Помнишь: Париж, танцевальный конкурс, Чарльз, который украл меня и запер в какой-то стрёмной заброшенной комнате! — я срывалась на крик и замечала, что все начинают странно смотреть на меня.

— Да твою мать, Мишель, какое нахер ещё похищение? Конкурс в Париже был несколько лет назад, мы выиграли его! Кто такой Чарльз я вообще не знаю и знаешь, хотел бы теперь очень узнать, любимая. Кто же такой Чарльз? — злость Брэндона смешалась с ревностью.

— А кто такая Ханна, которая почему-то приезжает к нам? — единственное, что я разъярённо бросила ему в ответ.

— Мишель, Ханна — наша дочь! — прикрикнул он, а я поняла, что начала падать и снова слышать раздражающий писк.

— Как-какая дочь? — я теряла связь с реальностью и медленно опускалась вдоль стены.

— Наша дочь! Которая родилась сразу же после нашей свадьбы! — уже без агрессии, но с сильной тревогой сказал парень. — Мишель, сиди здесь, я сейчас же вызову скорую!

Вдруг ко мне подбежала женщина и мужчина, которые начали пытаться привести меня в чувство.

— Милая, что с тобой? — до боли знакомый голос прорезал тишину, которая царила вокруг меня.

— Мама? — распахнув глаза, я увидела перед собой её. — Отец? — повернув голову вправо, я столкнулась с его взглядом. — О Боже, что происходит? Почему вы живы? Вы же… Нет, этого не может быть! — люди вокруг начали расплываться, а я погрузилась в темноту.

— Милая, я так люблю тебя. Мне так больно. Если ты слышишь меня, прошу, вернись ко мне. Я нуждаюсь тебе больше, чем в кислороде…

Clinique du Parc Lyon

Pov Брэндон

Я стал походить на безумца. Я не ел, не спал, я только сидел у её кровати и разговаривал с ней, надеясь, что она очнётся и снова посмотрит на меня своими красивыми глазами.

Я не замечал ничего вокруг, я только смотрел на неё, стараясь заметить хоть какое-то движение с её стороны. Но ничего не было. Иногда мне мерещилось, что Мишель моргает, и я, затаив дыхание, вглядывался внимательнее, стараясь не пропустить этого незначительного жеста, но ничего не происходило. Если не знать всего, что произошло, можно подумать, что она просто спала. Спала уже неделю, не просыпаясь. Если её сон станет вечным — я ни за что не переживу этого. Я не готов жить в мире, где её не существует. Не готов больше терять время, которое мы упустили. Здесь, находясь с ней, я постоянно говорил ей, как люблю её. Говорил, что не смогу без неё. Мне так жаль, что я не делал этого раньше. Но сейчас я не стеснялся своих чувств. Я всё говорил и ждал, что она улыбнётся и скажет, что это была такая шутка, что она притворялась всё это время, потому что хотела проучить меня за то, что не уберёг.

Я давно признался себе в этом. Я понял, что люблю её. Жаль только, что я понял это слишком поздно.

Каждый день становился мучительнее, а моя вера держалась на тонком волоске, который вот-вот оборвётся. Так не должно было произойти. Я знал, что как только я перестану верить, то она не очнётся, но пока я был рядом, она была под мнимой защитой. Хотя кого я обманываю. Я не смог защитить её даже от Чарльза.

— Брэндон, не мог бы ты оставить нас наедине? — прошептал безжизненный голос Ребекки, который появился из ниоткуда.

— Да, конечно. Ребекка, я… мне…

— Просто оставь нас, пожалуйста, — женщина даже не взглянула на меня, а я оставил попытки в очередной раз объясниться и молча вышел из палаты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глядя в огромное окно, я увидел, как Ребекка робко прижалась к Мишель, что-то нашёптывая. Женщина уже не плакала. Она выплакала все свои слёзы. Она была похожа на ходячего мертвеца, который безжизненно смотрел на свою родную девочку, которая никак не приходила в сознание. Мне так жаль, что я допустил это, но вернуть время вспять уже нельзя, поэтому мы должны только верить и ждать, больше у нас нет выбора.

— Милый, я разговаривала с врачом, прогнозы довольно…

— Не продолжай, мам, — резко прервал её я. — Если я перестану верить, то она точно не очнётся. А я верю. Верю, как могу. Слышишь меня? — каждый разговор с врачом делал мне больно. Я просто готов был забиваться в угол, зажимать уши и что-то кричать, лишь бы не слышать прогнозов, которые давали врачи.

— Так не может больше продолжаться, сын! — слишком серьёзно произнесла мама. — Ты уничтожаешь себя! Мне больно смотреть на то, как ты ненавидишь себя, как ты винишь себя!

— А кого мне винить? Скажи, кого?! Тебя? Всех вокруг? Дай мне ответ на этот вопрос! — я кричал на неё. Моя мама не заслужила такого обращения к себе, но что я мог делать, если в прямом смысле хоронил свою любовь с каждой минутой?

— Брэндон, тебе надо уехать! Я не могу смотреть, как ты уничтожаешь себя! Я не могу смотреть, как мой сын гаснет на моих глазах! — стальным голосом проговорила она.

— Взгляни туда! Посмотри в это ничтожное окно! Что ты видишь, мама? — с болью произнес я. — Просто скажи, что ты видишь в той палате?

— Сынок, я знаю, что такое терять близкого человека! Знаю, лучше тебя! Но моё материнское сердце тоже болит, потому что мой сын гаснет на глазах! Мне тяжело видеть это! Я всё понимаю, но я не могу потерять ещё и тебя. Прошу, уезжай. Ты просто не сможешь этого вытерпеть, а я тем более! — с мольбой прошептала она.

— Не говори о ней так, будто она уже умерла!

— Неделя! Мы ждём неделю, пока она очнётся! Мы наняли лучших специалистов, поставили лучшую аппаратуру! Ничего не меняется! Она не очнётся!

— Не смей, слышишь! Не смей! — крикнул я. — Не говори этого при мне! Как ты можешь говорить такое, видя, как я страдаю! Ты же знаешь, как мне больно, видишь, как сердце внутри меня разрывается, тебе же самой больно от этого! Но почему ты не веришь? Почему? — боль и отчаяние вываливаются наружу.

— Брэндон, перестань, — к нам подошел Джонатан. — Не время для истерик! Сейчас всем тяжело. Пытаться усмирить твой взрывной характер сейчас некому, все на нервах. Мы знаем, что тебе тяжело, — сказал дядя, проводя взглядом Кэтрин, которая молча ушла. — Посмотри на свою мать, ей больно. Она теряет тебя с каждой минутой. Я всё понимаю: ты любишь Мишель. Но посмотри на Кэтрин! Ты её сын. Потерять ребёнка намного тяжелей. Она не переживёт, если что-то случится с тобой. А мы прекрасно знаем, что если Мишель умрёт, ты не захочешь жить дальше. Она просто желает тебе счастья. Предлагает уехать, пока не поздно. Она хочет, чтобы у тебя был шанс на жизнь. В случае чего, чтобы это не происходило на твоих глазах, — после томительной паузы Джонатан продолжил, — ты должен отпустить её, если ситуация ухудшится. Кэтрин не сможет жить без тебя: ты её единственный и долгожданный ребёнок. Я знаю, что это эгоистично, но ты всё, что осталось у нас от моего брата. Мы все что-то теряли. Мы жили дальше, как бы сильно не хотелось умереть, как бы не хотелось вырвать разрывающееся от боли сердце, как бы не хотелось заставить себя забыть, заставить перестать чувствовать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я молча слушал, но в голове отдавалось лишь слабое: «Она будет жить», которое заглушалось тем, что все не верили в то, что она выкарабкается.

Джонатан понял, что я не собирался отвечать ему, поэтому похлопал по плечу и ушёл прочь. Я остался смотреть в большое окно, которое вело в её палату, где по-прежнему сидела Ребекка, сжимая ладонь Мишель.