Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хочу сразу вам сказать, господин фон Эшбахт, совет земли Брегген уполномочил меня вести переговоры только о пленных, ни о войне, ни об осаде речи не будет. Совет земли Брегген намерен воевать.
— О, вы, горцы, славитесь своей воинственностью, — кивал головой кавалер. — Но я-то как раз хотел увязать вопрос о пленных со всеми иными вопросами.
Нет, он не думал, что мир ему упадёт в руки сразу, он готов был начать торги, но перед этим он должен был соблюсти ритуал признания силы врага. Он решил попробовать лесть:
— Вы очень сильны, и многие солдаты, узнав, что я иду в поход на кантон, так сразу отказывались от дела.
Лицо ландамана не изменилось, а глаза так и смотрели на кавалера настороженно. И генерал продолжал:
— Но зато те солдаты, что пошли со мной, то солдаты лучшие. Самые храбрые и опытные. Что мы вам уже несколько раз и доказали.
— К чему эти слова все? — неожиданно холодно спросил консул Райхерд. — Говорю же, уполномочен я советом кантона говорить лишь о пленных, и только…
— А я хочу говорить о деньгах, — соврал кавалер. — Сколько дадите за своих людей, сколько дадите за наёмников, сколько дадите за своего генерала?
Кажется, теперь ландаман хотел ему ответить, но Волков не дал. Снова заговорил, и теперь говорил со злостью:
— В прошлый раз я вас простил, лёгким откупом обременил, думал, что соседи вы мирные, но вы о мире и думать не пожелали, снова и снова распрю продлевали, и теперь я уже хорошую цену возьму. За всех с генералом хочу пять тысяч флоринов или цехинов, или пять с половиной тысяч гульденов. И золото сразу потребую, без проволочек.
Тут Райхерд снова надумал ответить, и снова ему генерал не дал. И снова заговорил:
— А не согласитесь, так милости не ждите, пленных велю резать и в реке топить, а генерала вашего так на кол посажу прямо перед большими воротами, и сегодня же стену собью, войду в город, но лишь для того, чтобы поджечь его. Город ваш, может, и брать не буду, посмотрю, как пойдёт. А поверну отсюда… Обратно на север. А деньги… Деньги я добуду в Висликофене, отдам его на меч людям своим, а потом к Рюммикону пойду, городишко зажиточный и даже стен не имеет, а вот лесопилок, и угольных ям, и дегтярен во множестве, городок богат, вожделенная добыча для всякого, сожгу его, всё сожгу, как в Мелликоне, камня на камне не оставлю. И отбиться от меня вам уже нечем. Вы да ваш совет думаете в городе отсидеться, может, и так, может, и отсидитесь, но землю вашу я разорю всю. И на помощь к вам уже никто не поспеет. Да и пойдут ли вам союзники помогать, если я сегодня пленных их казню?
Теперь на тяжёлом лице первого консула земли Брегген появилась неприязнь к генералу. Теперь смотрел он на него и не скрывал того, что ненавидит этого благородного мерзавца из соседнего феода.
А Волков всё не унимался, видел в глазах ландамана ненависть, но продолжал:
— А ещё, перед тем как сжечь Рюммикон, я заверну в горы, чуть севернее его, там, говорят, на реке Золле, в тамошних деревушках, сложено восемьдесят тысяч брёвен отменного леса. И лес корабельный, и дубы какие-то драгоценные. Уж хочу узнать, в чём драгоценность этих дубов, поднимусь туда, посмотрю на них, никогда не видел драгоценных деревяшек, да и сожгу все эти брёвна. Большой, наверное, костёр будет от них, — он сделал паузу в речах своих, чтобы повнимательнее разглядеть лицо ландамана.
Да, вот теперь слова его дошли до первого консула земли Брегген, теперь, кроме злобы, видел генерал в его глазах и озабоченность. Видно, никак не ожидал первый консул земли Брегген Николас Адольф Райхерд, что ещё и о тайных богатствах его земли знает этот проклятый Эшбахт. И, видя это, снова заговорил генерал, бросая последний свой довод:
— А к следующей кампании у меня будет столько ваших денег, что я к вам не с четырьмя тысячами людей приду по весне, а с восемью. И больших пушек у меня будет не две, а четыре. И уж тогда вы уже за стенами своими дряблыми не отсидитесь, ни вы, ни ваш совет.
Сказав это, Волков взял стакан и откинулся на спинку раскладного кресла, сел так непринуждённо, словно не с врагом говорил, а со старым приятелем за стаканом вина пережидал полуденный зной. И хоть выглядел он спокойным, как раз сейчас он и волновался. Очень волновался, ожидая от Райхерда ответа. И человек, что больше походил на крестьянина, а не на первого консула целой земли, наконец ответил, вернее, задал ему вопрос, который он и хотел услышать.
— И что же вы желаете?
— Что желаю? — генерал сделал паузу, как будто думал, как ответить на вопрос, хотя давным-давно знал, чего он желает. Наконец ответил консулу: — Желаю торговать. Хочу, чтобы в земле Брегген мою рожь, мой овёс и мой ячмень принимали беспошлинно, и кирпич с черепицей тоже. Лес… Всё, что на моей стороне реки, — всё моё. Линхаймский лес мой. Если Мелликонская ярмарка оживёт, желаю, чтобы мой купец имел место в первом торговом ряду. И ко всему ещё желаю десять тысяч гульденов.
— Так вы мира желаете? — спросил ландаман. — Торговать хотите?
В голосе его слышалось удивление, видно, никак он не ожидал от закоренелого солдафона, каким считал Волкова, разумных требований мудрого правителя.
— Не всё мне мечом проживать, если сосед честный и не заносчивый, можно и с торговли жить, — спокойно отвечал кавалер. — Тем более, что и вам это будет выгодно.
— Много вопросов, — заговорил ландаман после длинной паузы, — напомню вам, что совет уполномочил меня говорить лишь по поводу пленных.
— Так ступайте и передайте совету мои предложения. Скажите, если примут их, я готов подписать мир.
Первый раз, первый раз он произнёс это слово. «Мир». Оно должно было прозвучать. Вот только генерал волновался: не рано ли? Этак горцы, сволочи, подумать могут, что ему мир нужен больше, чем им. Ерепениться начнут. Заноситься. Впрочем,
