Латино-Иерусалимское королевство - Жан Ришар

Если прибавить к этому населению, неуравновешенному и малоприятному, еще одну категорию людей — преступников, высланных в Святую Землю, чтобы искупить свои грехи (почти так же, как в XIX столетии в некоторых государствах предоставляли своим преступникам выбор между наказанием за проступки или добровольной ссылкой в Америку), среди которых встречались еретики, с большей или меньшей долей искренности вернувшиеся к христианскому вероисповеданию и отправленные инквизицией в Святую Землю для покаяния, то получается, что характер франкской колонизации сильно изменился: богатые купцы, беглые матросы, паломники, разбойники и еретики, прибывшие в Святую Землю скорее не для того, чтобы заслужить отпущение грехов, а чтобы избежать строгостей правосудия, представляли собой очень разношерстную толпу. Акра и Тир стали походить на крупные средиземноморские порты следующего столетия, в том виде, каком они просуществовали до XX в., и можно понять негодование Жака де Витри по поводу этого зрелища. Однако в действительности из этой беспокойной публики только привилегированный класс из купцов и городских собственников назывался буржуа. Некоторые из них занимали положение, приближенное к знати{355}.

Католическая церковь, которая господствовала над населением, также испытала на себе последствия поражения 1187 г. Сколько монастырей, возведенных в самых дорогих сердцу паломников местах, в Иудее, Самарии или Галилее, были разрушены, а их монахи и каноники попытались добраться до побережья? Сколько епископов и архиепископов разом утратили свои епархии и доходы? Именно в Акре нашло пристанище большинство беглых монахов и епископов: любой мало-мальски важный монастырь владел в этом огромном городе приорством или кельей (celle), где и устраивались бежавшие аббат и монахи. Именно в Акре осели каноники, и в 1194 г. выбрали там патриарха. Эти временные резиденции в конце концов стали постоянным местом проживания: когда Иерусалим снова стал франкским, большинство старых монастырских общин Св. Града поспешили вернуть себе свои прежние владения, но — не по причине ли неустойчивости отвоевания франками Иудеи — Иерусалимский патриарх не отправился в свой патриарший город. Даже из монастыря Иосафатской Пресвятой Девы были посланы монахи, чтобы вновь занять свой монастырь, но отныне аббат «Иосафата» жил в Акре, а в Иосафатской долине осталось только простое приорство, управляемое «приором в Иерусалиме»{356}.

Помимо этих монастырей, оставшихся отныне в Акре — городе с бесчисленными колокольнями, описанными в курьезном тексте «Pardouns d'Acre», — в стенах этого великого прибрежного града стали жить многочисленные епископы in partibus, архиепископ Назарета со своим капитулом (папа разрешил ему остаться там в 1256 г.){357}, епископы Лидды, Хеврона… (хотя прелаты Назарета и Лидды могли бы воспользоваться временным возвращением своих епископских городов, как, кажется, сделал первый из них). Но главным среди этих епископов и архиепископов, которые ждали в Акре отвоевания своих кафедр — этим временем можно датировать рождение «должностных» прелатов или in partibus infidelium, из которых с XIII в. папство стало набирать свой высший персонал дипломатов и помощников, а также и коадъюторов для епископов, возглавлявших слишком обширные епархии — был не кто иной, как сам Иерусалимский патриарх. «Духовный сеньор» Иерусалимского королевства сохранил свой авторитет над тем, что осталось от его территории. Он продолжал управлять обломками патриархата в ожидании момента, когда Иерусалим будет окончательно отвоеван. Вот почему он не счел необходимым уйти из Акры, ставшей настоящей столицей королевства, в Иерусалим, где он мог оказаться в изоляции. Мы уже видели, как Иерусалимским королям удалось подчинить своей власти патриарха; но все чаще и чаще папы руководили его назначением. Тем не менее еще в первой трети XIII в. избрание патриарха организовывал капитул Гроба Господня. Но новая причина способствовала тому, что патриархи стали непосредственными агентами папства: вошло в обычай назначать их постоянными легатами на Святой Земле. Около 1220 г. достоинство папского легата начинают совмещать с саном патриарха. Наконец, территория патриархата была сильно ограничена: в Акре уже был свой епископ — впрочем, только до понтификата Жака Пантелеона, сына сапожника из Труа, ставшего епископом Вердена, затем (1253 г.) патриархом Иерусалимским, прежде чем его избрали папой под именем Урбана IV (1261–1264). Бывший патриарх, переводя Флоранса, своего прежнего викарного епископа, из каноников Лана ставшего епископом Акры, в другое епископство, решил, что в будущем, вплоть до возвращения Святого Града, патриарх присоединит к своим обязанностям еще и функции епископа Акры{358}. Таким образом, роль патриарха сводилась единственно к контролю и надзору, очень похожие на функции, вменяемые папским легатам.

Возможно, что после плачевного легатства кардинала Пелагия папы решили более никого не посылать в Святую Землю, за исключением особых миссий (например, легатство кардинала Лаврентия с целью изучить вопрос о присоединении восточных христиан к римской церкви). В любом случае именно после пятого крестового похода патриархи надолго получили «все обязанности легатов как в церковной провинции, Иерусалима, так и в христианской армии, которая будет послана в какое бы то ни было место в этой провинции, чтобы спасти Святую Землю (в крестовом походе)»{359}. Этот новый сан мог лишь усилить авторитет патриархов, которые в конце XIII в. стали настоящими государями над тем, что осталось от старого королевства.

Наряду с этими изменениями в рядах высшего латинского клира необходимо отметить трансформацию низшего духовенства: с одной стороны, клирики Акры — равно как Тира или Бейрута — смешались с итальянскими или западноевропейскими священниками, прибывшими с паломниками или крестоносцами; среди них находились не только достойные люди, но и субъекты с сомнительной репутацией, если судить по недовольству их епископа Жака де Витри{360}. Очевидно, клирики — расстриги или «gyrovagues», для которых паломничество часто было предписанным покаянием или даже возможностью убраться из своей родной епархии, смешивались с разношерстной толпой на улицах этого крупного порта, эксплуатируя без зазрения совести проезжих пилигримов. Но в противовес этому в начале XIII в. родились два религиозных ордена, которым было суждено великое будущее, доминиканцы и францисканцы, которые поставили перед собой задачу проповедовать евангельские заветы жителям города. В добрый час монастыри «нищенствующих братьев» выросли среди многочисленного верующего населения христианской Сирии. Особенно братья-доминиканцы взяли на себя решение неотложной задачи — воссоединить восточные церкви и латинян. Именно они привели к унии с Римом яковитского патриарха Игнатия II (в Иерусалиме, около 1237 г.); они же посылали своих миссионеров, шедших бок-о-бок с братьями-миноритами, в Египет, мусульманскую Сирию, Персию, Турцию. Доминиканская «провинция Святой Земли» и францисканская «custodie Святой Земли» соперничали в религиозном рвении, распространяя католическую веру среди неверных и схизматиков и пополняя собою вереницу мучеников.

Эти миссионеры также проповедовали Евангелие рабам и сарацинским крестьянам. Один из них, Гильом Триполийский, прославился тем, что, не прибегнув ни к силе, ни к подкупу, обратил в христианство более тысячи мусульман как в пределах королевства, так и на землях ислама. После каждого грабительского набега духовенство стремилось выкупить пленников, особенно детей, чтобы сделать из них адептов и окрестить. В 1237 г. Григорий IX рекомендовал воспользоваться определенными обстоятельствами: он приказал крестить и обучать, невзирая на интересы их собственников, всех рабов, кто будет согласен перейти в христианство, при условии, что они станут добрыми верующими. Правда, это не помешало тому же Григорию IX настойчиво предписывать обменивать рабов, чтобы вызволять пленных христиан (у патриарха Иерусалимского находились суммы, предназначенные для «пленных в Вавилоне»{361}.

Что же касается военных орденов, то падение королевства только усилило их могущество. В то время как разоренное франкское рыцарство, напоминало лишь тень тех воинов, кто сражался под знаменами Балдуинов, королевская власть потеряла большую часть своих владений и доходов, а ресурсы церкви, теперь существовавшей на субсидии от папства, 'таяли изо дня в день, тамплиеры и госпитальеры не понесли столь крупного ущерба. Ведь орденские богатства находились на Западе, и их исчисляли в баснословных цифрах: в 1244 г. число маноров ордена тамплиеров восходило к 9000, а госпитальеров — к 19 000. Правда, один современный текст приписывает госпитальерам всего лишь 3500 «часовен» (то есть резиденций с часовнями, отличавшихся от простых риг){362}. Каково бы ни было их действительное количество, эти подсчеты показывают, что оба ордена представляли собой силу, чье имущество и солдаты значительно превосходили те ресурсы, на которые могли рассчитывать прочие группы королевства.