Стоять насмерть! - Илья Мощанский

Первый рубеж, которого должен достигнуть отряд, — мыс Ак-Бурун, захватив который дивизия может остановиться на оборону фронтом на запад от Боч. завода (бочарный завод. — Примеч. авт.) до маяка Нижне-Бурунский. В этом районе вы будете надежно прикрыты огнем артиллерии армии с косы Тузла, косы Чушка, из Еникале и обеспечены надежным сообщением по морю»[144]. Это была обоснованная наметка к разработке плана действий.

Рано утром 4 декабря после 45-минутной артиллерийской и авиационной подготовки противник начал наступление на плацдарм, нанося концентрические удары с разных направлений. Наиболее мощный удар он наносил, как и прежде, с юга силами 6-й румынской кавалерийской дивизии и немецкой танковой группы туда, где держал оборону 335-й гвардейский полк П. И. Нестерова. Другой удар наносился немецкой пехотной группой Кригера с запада по остаткам 1337-го стрелкового полка Г. Д. Булбуляна. Прикрывая свои войска и действуя по наступающим частям противника, наша авиация произвела около 600 самолето-вылетов. Было проведено 25 воздушных боев, в ходе которых сбито 20 вражеских самолетов. На земле подбито 12 танков и уничтожено до 300 немцев[145]. К исходу дня 335-й гвардейский полк отразил 12 атак, 1337-й стрелковый полк — 8 атак, остальные части оборонялись так же успешно. Кое-где пришлось оставить первые позиции. В обороне образовались небольшие вклинения врага. Пришлось перенести командный пункт дивизии. Поредели ряды защитников. Мало оставалось боеприпасов. Ночью на партсобраниях в частях было принято решение: «Коммунистам беречь боеприпасы, поражать цели только наверняка».

В 23 часа 4 декабря у командира дивизии собрались командиры частей и начальники служб на военный совет. Это были тридцать четвертые сутки на плацдарме, все хорошо знали боевые возможности своих войск. Командир изложил обстановку, из которой следовало, что десант выполнил свои задачи, необходимости в дальнейшей обороне плацдарма нет, силы десанта подходят к концу, эвакуация морем исключена и, следовательно, надо прорываться с плацдарма по суше. Он предложил ночью без выстрелов прорвать оборону на правом фланге, в быстром темпе пройти 20-километровый путь до Керчи, занять плацдарм на берегу пролива и затем оттуда пробиваться к основным силам армии.

Не сразу все одобрили этот план. Некоторым он показался слишком рискованным, нереальным. Они полагали, что десант способен драться на плацдарме, используя оборонительные позиции, при поддержке артиллерии и авиации. Можно было удерживать плацдарм до конца и нанести противнику возможно больший урон. Большинство же склонялось к прорыву. Но не все считали возможным еще раз прорваться через боевые порядки противника, особенно в районе Керчи. Казалось, проще, надежнее уйти в каменоломни к партизанам. В конце концов доводы и авторитет командира дивизии В. Ф. Гладкова и начальника политотдела М. В. Копылова, которые опирались на рекомендации командарма, убедили большинство. Было решено завтра, в ночь на 6 декабря, прорываться с плацдарма к Керчи. Но командующий операцией приказал весь день 6 декабря прочно удерживать занимаемый район, не давая противнику разрезать плацдарм, расчленить гарнизон на части, тщательно готовя прорыв, осуществить который надлежало в ночь на 7 декабря. Позже была получена вторая радиограмма от Военного совета армии: «Гладкову. Держаться до вечера. С наступлением темноты собрать все боеспособное для действия по 005 (боевое распоряжение от 4.12.1943. — Примеч. авт.). Время начала определите сами и донесите. При отсутствии донесения буду считать, что начинаете в 22 часа. Авиация, артиллерия будут действовать, как указано в директиве. Делаю все, что могу. Уверен, бойцы, сержанты и офицеры выполнят свой долг до конца. Петров, Баюков. 6.12.1943. 11.00»[146].

Между тем противник усиливал блокадные действия Керченского пролива и в воздухе. В ночь на 5 декабря 12 боевых катеров пытались пробиться к Эльтигену. Произошел бой. К берегу прорвался только один катер, который выгрузил 4,2 тонны боеприпасов и высадил 12 человек. Приняв 26 раненых, катер возвратился в Кротков.

С утра 5 декабря пехота и танки противника при поддержке авиации снова перешли в наступление, нанося главный удар с запада. 1337-й стрелковый полк Булбуляна отразил 6 атак. Враг продвинулся в этот день на 150 м и вышел к окраине поселка. В конце дня он применил огнеметы, выжигая подвалы зданий. У десантников уже не было сил для проведения контратак. Огромную помощь защитникам плацдарма оказала авиация, совершившая более 800 самолето-вылетов. Летчики уничтожили 9 танков, 6 орудий, сбили 19 самолетов, потеряв при этом 11 своих машин[147]. В ночь на 6 декабря летчицы 46-го авиаполка в последний раз сбрасывали в Эльтиген боеприпасы, медикаменты, продовольствие.

6 декабря, на третий день наступления противника, атаки его были особенно настойчивыми и ожесточенными. Используя танки и танковые десанты, врагу удалось во второй половине дня прорвать оборону на южной окраине. Половина поселка оказалась в его руках. Командир десанта решил последними силами перейти в контратаку. Генералу И. Е. Петрову он послал радиограмму: «В 17 часов противник овладел Эльтигеном от школы на юг. Половина раненых попала к противнику. С 22 часов выполняю Ваш приказ. Гладков»[148]. Контратака получилась стремительной, отчаянной, перешла в рукопашную схватку. Противник отошел, и это дало возможность восстановить положение на плацдарме.

Военный совет армии вечером получил с плацдарма последнюю радиограмму, которая была подписана Гладковым и Копыловым: «Яростные атаки отбивать больше не в силах. Вступаем в неравный бои. Идем во славу нашей любимой Родины. Героический десант шлет Вам привет!»[149].

В 21 час 30 минут 6 декабря в северной части плацдарма собрались остатки полков и батальонов. В соответствии с принятым решением 1339-й полк и 386-й батальон морской пехоты составляли группу прорыва, 1337-й полк должен был прикрывать основные силы слева, 1331-й полк — справа, 335-й гвардейский полк являлся арьергардом. Медсанбат и около 200 раненых должны были идти в центре боевого порядка.

Ночь была темная, моросил дождь. В 22 часа по сигналу «красная ракета» десантники начали движение. Атака вражеской позиции большой массой людей была неожиданной и стремительной. Противник не успел открыть организованного огня — штурмовые группы гранатами и штыками смяли две оборонявшиеся роты, расчистили путь. Преодолев топкие берега и озеро с очень илистым и вязким дном, десантники выбрались в степь севернее озера Чурубашское.

В это время в Эльтигене грохотал бой: по его южной и западной окраинам била артиллерия с таманского берега, в проливе сражались наши катера с немецкими десантными баржами, на позициях в южной части Эльтигена оставались отдельные группы бойцов из состава 335-го гвардейского и 4331-го стрелковых полков общей численностью до 100 человек. Они вели огонь из пулеметов и автоматов до израсходования боеприпасов[150]. Тяжелораненые, которые не могли участвовать в прорыве и 20-километровом переходе, не хотели сдаваться врагу. Многие попросили оставить им оружие и боеприпасы, чтобы огнем сковать противника и тем облегчить прорыв своих боевых товарищей. Они знали, на что шли, и хотели заставить врага подороже заплатить за свою жизнь. Даже на войне не часто встретишь такое высочайшее проявление морального духа, преданности Родине.

Утром 7 декабря из Эльтигена в Кротков возвратился единственный прорвавшийся туда ночью катер — № 18. Он вывез с плацдарма 29 человек, в том числе 15 тяжелораненых. В течение дня командир высадки направлял катера в пролив для поиска бойцов, переправлявшихся на плотах и других подручных средствах. Им удалось подобрать 125 человек. Экипажи катеров наблюдали, как в Эльтигене и на берегу ружейно-пулеметная перестрелка продолжалась в течение первой половины дня.

Бывший командир отделения 255-й морской стрелковой бригады Ф. С. Чинякин, в тяжелом состоянии попавший в плен и чудом выживший, после войны писал: «В Эльтигене оставались только мы, тяжелораненые, и медицинские сестры. Нас намеревались вывезти на Большую землю. И катер прорвался к Эльтигену, дошел до самого берега, но враги потопили его.

Все мы, красноармейцы и краснофлотцы, были молоды, но другого выхода, как принять смерть, у нас не было.

Я вынул из нагрудного кармана партийный билет. Не хотел, чтобы после моей гибели он достался фашистам. Но и уничтожить его не мог. Не мог!.. Он мне — вроде боевого знамени в жизни. Есть билет — я существую, нет билета — и меня нет.

Смотрю на него, стараюсь запомнить каждый штрих на листочках. Неужели в последний раз вижу?.. Да, дорогие товарищи, действительность бывает иногда очень суровой…