Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка… - Михаил Казовский

Михаил сказал огорченно:

– Видимо, я перестарался.

– Вы и сами не представляете силу своей поэзии.

– Что же делать? Я хотел бы поговорить с ней до отъезда.

– Бог даст, еще увидитесь. Вы ведь не завтра уезжаете.

– По приказу должен ехать назад четырнадцатого марта. Коли бабушка не выхлопочет мне отставку.

– Ну, вот видите. Времени еще много.

5

«Дорогая Додо.

Я не знаю, что делать. По дошедшим до меня слухам, Э. К. заболела после моего чтения у Карамзиных чуть ли не горячкой, а разведать подробности не могу никак. Что Вам известно? Напишите скорее. М.».

«Дорогой Мишель.

Не преувеличивайте, никакой горячки не было и в помине, провалялась в постели день, а теперь уже на ногах и вполне здорова. Я к ней ездила и имела долгий разговор. Хочет с Вами увидеться. Будете ли Вы 9 февраля на балу у Воронцовой-Дашковой? Мы приглашены с Э. Очень удобная оказия».

«Милая Додо.

Безусловно, оказия удобная и я зван, но имею рекомендации от известных особ не совать носа в свет во время моего краткосрочного отпуска. Что делать?»

«Ах, Мишель, да оставьте свои глупые сомнения – что за вздор, отчего Вы не можете зайти в гости к кому бы то ни было? Танцевать на балу необязательно, а сидеть где-то в уголке – тихо, скромно – кто же вас осудит? Приходите, не думайте. Ведь еще неизвестно, скоро ли сможете повстречаться с Э. К. в другой раз».

«Бабушка не советует, и Краевский тоже отговаривает идти. Но во мне, как обычно в этих ситуациях, неожиданно просыпается дух противуречия: ах, вы так, значит, стану поступать вам назло. Знаю, что не надо бы ехать, но теперь поеду решительно. Все ж таки это отпуск, а не ссылка и не арест, в отпуск можно находиться, где хочешь. Стало быть, увидимся. И спасибо за все».

6

Лермонтов приехал с небольшим опозданием дабы не маячить в еще не заполненных залах, а, наоборот, смешаться с гостями. Жаль, не маскарад: в маске было бы вдвойне удобней. Ну, да ничего: прошмыгнет серой мышкой, чтоб не привлекать к себе посторонних глаз. Только подошел поздороваться с хозяйкой бала и шепнул ей на ушко привет от Столыпина-Монго. Та сказала с улыбкой:

– Знаю, знаю, он писал мне с дороги. Должен появиться в Петербурге со дня на день.

Михаил отправился на поиски Евдокии и Эмилии, но не смог их найти. Зато столкнулся с сестрой Милли – дама сидела рядом с Андреем Карамзиным. Аврора Карловна Демидова все еще была в трауре: муж ее скончался меньше года тому назад в Висбадене. Стройная, высокая, более утонченная, чем Эмилия, с томным взором аристократки до мозга костей.

– Рора, ты знакома с нашим знаменитым поэтом Лермонтовым? – обратился Карамзин к своей собеседнице, и поручик отметил про себя эти «Рора» и «ты».

– Не имела чести.

– Так позволь исправить сие досадное упущение. – Он представил обоих друг другу. Кавалер поцеловал даме ручку и проговорил:

– Вы давно в России, мадам?

– Уж четвертый месяц. Возвратились вместе с Эмилией, побывав по дороге в Стокгольме у нашей младшей сестренки.

Лермонтов подумал: чтобы оставить у той маленькую Машу? Но спросить не решился.

– Где ж сама Эмилия Карловна? Я мечтал ее поприветствовать.

– Обещалась быть.

Вновь прошелся по анфиладе комнат. Гости прибывали, и уже возникла некая толчея, что, с одной стороны, радовало его – в целях конспирации, но, с другой, затрудняло поиски Додо и ее подруги.

Заиграла музыка, и в большой зале начались танцы. Михаил стоял за колонной: и не на виду, и обзор прекрасный. Наконец, он увидел Ростопчину в сиреневом платье, необычайно ей шедшем, и в изящном сиреневом тюрбанчике с ниткой жемчуга. Подойдя к поэтессе, выпалил на одном дыхании:

– Бонжур, бонжур, вы сегодня прелестны, как дела, где Милли?

– Где-то здесь, но учтите: Милли не одна, а с мужем.

Он пробормотал несколько ругательных слов.

– Ничего, не переживайте: как обычно, Владимир Алексеевич сядет вскоре за ломберный стол – обещал по-крупному нынче не играть, – и жена останется в вашем распоряжении.

Неожиданно оркестр заиграл «Боже, царя храни!» – и танцующие гости расступились: в зале появился его величество император Николай Павлович под руку с супругой Александрой Федоровной, вслед за ними шла великая княгиня Ольга Николаевна под руку с дядей – великим князем Михаилом Павловичем, а еще далее – великая княжна Мария Николаевна с мужем – герцогом Лейхтенбергским. Все почтительно поклонились. Император сказал какие-то ласковые слова хозяевам дома, после чего танцы продолжились. Лермонтов поспешно скользнул в курительную комнату, скрывшись там в клубах дыма.

Посмолив трубочку, все-таки рискнул выйти, чтобы поискать Милли, – и, конечно же, по закону подлости, нос к носу столкнулся с Марией Николаевной. В замешательстве шаркнул ножкой.

– О, да наш поэт тоже здесь! – усмехнулась великая княжна. – Я-то думала, что вы на Кавказе под пулями горцев, а от вас, выходит, можно ожидать подвигов только на паркете бала да еще на амурном фронте?

Он ответил сдержанно:

– Поощрен был его императорским величеством двухмесячным отпуском.

– Да, я, кажется, вспомнила: мне мама́ говорила, что за вас хлопотала ваша бабушка, ссылаясь на свое нездоровье. Отчего же вы не сидите у одра несчастной старушки, а гуляете в свете?

Потупя взор, Михаил произнес смиренно:

– Слава богу, бабушке уже лучше.

– Слава богу. Что ж, желаю ей и вам всего наилучшего. Я читала новую книжку ваших стихов. Есть прелестные вещи. Как это в вас уживается – умный, тонкий поэт и несносный бонвиван?

Он пожал плечами.

– Отчего вам кажется, будто бонвиван не может быть поэтом? Взять того же Дениса Васильевича Давыдова…

– Да, его стихи неплохи, но у вас лучше.

– Зато я не такой гусар, как он.

Вдруг по правую руку от него появилась Мусина-Пушкина. Лермонтов, увидев ее, наверное, изменился в лице, потому что Мария Николаевна с удивлением проследила за его взглядом. Эмилия Карловна трепетно присела в поклоне. У великой княжны изогнулась левая бровь – совершенно так, как это бывало у ее августейшего родителя, – и она иронически произнесла, адресуясь к поручику:

– Вот и ваша фаворитка, мсье гусар. Полагаю, именно из-за нее вы пренебрегли участью сиделки у бабушки.

Молодой человек, понурившись, молчал.

– Что ж, не смею задерживать. Вы должны успеть с нею полюбезничать, ведь того и гляди рядом вырастет грозный муж. – И она величаво удалилась.