Полное собрание сочинений. Том 2. 1895–1897 - Владимир Ленин (Ульянов)

Конкретный вопрос, вызванный столкновением определенных интересов в определенной системе хозяйства, потоплен, таким образом, в потоке невинных пожеланий! Но вопрос был поставлен самими заинтересованными сторонами так резко, что ограничиться подобным «решением» (как ограничивается им романтизм относительно всех других вопросов) было уже совершенно невозможно.

«Что же делать, однако, – спрашивает в отчаянии Сисмонди, – открыть ли порты Англии или запереть их? осудить ли на голод и смертность мануфактурных или сельских рабочих Англии? Поистине, вопрос ужасный; положение, в котором находится английское министерство, – одно из самых щекотливых, в котором только могли оказаться государственные люди» (260). И Сисмонди паки и паки возвращается к «общему выводу» об «опасности» системы фермерства, об «опасности подчинять все земледелие системе спекуляции». Но «каким образом можно в Англии принять такие меры – серьезные, но в то же время постепенные, которые бы подняли значение (remettraient en honneur) мелких ферм, когда половина нации, занятая в мануфактурах, страдает от голода, а требуемые ею меры угрожают голодом другой половине нации, занятой в земледелии, – я не знаю. Я считаю необходимым подвергнуть законы о торговле хлебом значительным изменениям; но я советую тем, кто требует полной отмены их, тщательно исследовать следующие вопросы» (267), – следуют старые жалобы и опасения насчет упадка земледелия, сокращения внутреннего рынка и т. п.

Таким образом, при первом же столкновении с действительностью, романтизм потерпел полное фиаско. Он принужден был сам себе выдать testimonium pauper-tatis [159] и самолично расписаться в его получении. Вспомните, как легко и просто «разрешал» романтизм все вопросы в «теории»! Протекционизм – неразумен, капитализм – гибельное заблуждение, путь Англии – ошибочен и опасен, производство должно идти в ногу с потреблением, промышленность и торговля – в ногу с земледелием, машины выгодны лишь тогда, когда ведут к повышению платы или сокращению рабочего дня, средства производства не следует отделять от производителей, обмен не должен опережать производство, не должен вести к спекуляции и т. д., и т. д. Каждое противоречие романтизм заткнул соответствующей сентиментальной фразой, на каждый вопрос ответил соответствующим невинным пожеланием и наклеивание этих ярлычков на все факты текущей жизни называл «решением» вопросов. Неудивительно, что эти решения были так умилительно просты и легки: они игнорировали лишь одно маленькое обстоятельство – те реальные интересы, в конфликте которых и состояло противоречие. И когда развитие этого противоречия поставило романтика лицом к лицу перед одним из таких особенно сильных конфликтов, каковым была борьба партий в Англии, предшествовавшая отмене хлебных законов, – наш романтик совсем потерялся. Он прекрасно чувствовал себя в тумане мечтаний и добрых пожеланий, он так мастерски сочинял сентенции, подходящие к «обществу» вообще (но не подходящие ни к какому исторически определенному строю общества), – а когда попал из своего мира фантазий в водоворот действительной жизни и борьбы интересов, – у него не оказалось в руках даже критерия для разрешения конкретных вопросов. Привычка к отвлеченным построениям и абстрактным решениям свела вопрос к голой формуле: какое население следует разорить, земледельческое или мануфактурное? – И романтик не мог, конечно, не заключить, что никакого не следует разорять, что нужно «свернуть с пути»… но реальные противоречия обступили его уже так плотно, что не пускают его подняться опять в туман добрых пожеланий, и романтик вынужден дать ответ. Сисмонди дал даже целых два ответа: первый – «я не знаю»; второй – «с одной стороны, нельзя не сознаться, с другой стороны, надо признаться» {67}.

9-го января 1848 года в Брюсселе Карл Маркс говорил в публичном собрании «речь о свободе торговли» [160]. В противоположность романтизму, заявлявшему, что «политическая экономия не наука расчета, а наука морали», он поставил исходным пунктом своего изложения именно простой трезвый подсчет интересов. Вместо того, чтобы взглянуть на вопрос о хлебных законах как на вопрос «системы», избираемой нацией, или как на вопрос законодательства (так смотрел Сисмонди), оратор начал с того, что представил этот вопрос столкновением интересов фабрикантов и землевладельцев и показал, каким образом английские фабриканты пытались выставить вопрос общенародным делом, пытались уверить рабочих в том, что они действуют в интересах народного блага. В противоположность романтику, излагавшему вопрос в форме соображений, которые должен иметь в виду законодатель при осуществлении реформы, – оратор свел вопрос к столкновению реальных интересов различных классов английского общества. Он показал необходимость удешевления сырых материалов для фабрикантов, как основание всего вопроса. Он охарактеризовал недоверчивое отношение английских рабочих, видевших «в людях, полных самоотвержения, в каком-нибудь Боуринге (Bowring), Брайте (Bright) и их сотоварищах – своих величайших врагов».

«Фабриканты строят с большими издержками дворцы, в которых Anti-Corn-Law-League (лига против хлебных законов) {68} устраивает в некотором роде свою резиденцию, они рассылают во все пункты Англии целую армию апостолов для проповеди религии свободной торговли. Они печатают в тысячах экземпляров брошюры и раздают их даром, чтобы просветить работника насчет его собственных интересов. Они тратят громадные суммы, чтобы привлечь на свою сторону прессу. Чтобы руководить фритредерским движением, они организуют величественный административный аппарат и на публичных митингах развертывают все дары своего красноречия. На одном из таких митингов один рабочий воскликнул: «Если бы землевладельцы продавали наши кости, то вы, фабриканты, первые купили бы их, чтобы отправить на паровую мельницу и сделать из них муку!». Английские работники прекрасно поняли значение борьбы между землевладельцами и фабрикантами. Они прекрасно знают, что цену хлеба хотят понизить для того, чтобы понизить заработную плату, и что прибыль на капитал поднимется на столько же, на сколько упадет рента» {69}.

Таким образом, уже самая постановка вопроса дается совсем иначе, чем у Сисмонди. Задачей ставится, во-1-х, объяснить отношение к вопросу различных классов английского общества с точки зрения их интересов; во-2-х, осветить значение реформы в общей эволюции английского общественного хозяйства.

По этому последнему пункту взгляды оратора сходятся с взглядами Сисмонди в том отношении, что он точно так же видит тут не частный, а общий вопрос о развитии капитализма вообще, о «свободной торговле» как системе. «Отмена хлебных законов в Англии была величайшим триумфом, которого добилась свободная торговля в XIX веке» {70}. «С отменой хлебных законов свободная конкуренция, современный строй общественного хозяйства доводится до своего крайнего развития» [161]. Данный вопрос представляется, следовательно, для этих авторов вопросом о том, следует ли желать дальнейшего развития капитализма или же задержки его, поисков «иных путей» и т. п. И мы знаем, что утвердительный ответ их на этот вопрос был именно решением общего принципиального вопроса о «судьбах капитализма», а не частного вопроса о хлебных законах в Англии, ибо установленная здесь точка зрения применялась и гораздо позже по отношению к другим государствам. Авторы держались таких воззрений в 1840-х годах и относительно Германии, и относительно Америки [162], объявляя прогрессивность свободной конкуренции для этой страны; по отношению к Германии еще в 60-х годах один из них писал, что она страдает не только от капитализма, но и от недостаточного развития капитализма {71}.