Пианист. Осенняя песнь (СИ) - Вересов Иван

Мила и представить не могла, что же на самом деле творилось за дверью спальни. Вадим хоть и был участником разговора, но тоже много нового узнал. Странный вышел праздник.

Сначала мама только извинялась, и от этого Лиманский чувствовал себя… Здесь подошло бы слово, которым лаконично умел выразить состояние Семен. Иначе и не скажешь, но Вадим таких не употреблял, разве что про себя и то редко. Он слушал, не перебивал. Понимал: это надо в первую очередь маме — высказаться, выговориться.

— Ты понимаешь, Вадик, я не знала! Мне бы в голову не пришло сводить их — Инну и твою новую… и Людмилу. Это недостойно, неприлично. Но Инночка пришла с Ирой и Костей, я же не могла их прогнать.

— Надо было хотя бы меня предупредить, — не выдержал и все-таки упрекнул Вадим.

Надежда Дмитриевна тут же заплакала. И сбивчиво, сквозь слезы:

— Ну-ну, что ты, мама! Зачем ты? Ничего страшного, мы же цивилизованные люди, не алкаши из коммуналки. Разберемся.

— Праздник только испортила всем! Захар говорит концерт был чудесный, а тут это… А я не пошла, кур дурацких жарила…

Вадим гладил ее по голове и жалел. Собственная обида, раздражение отошли на второй план. Подумал, что ведь правда не поехал бы, если бы знал, что Инна тут, и не повидался бы с мамой. А она все ждет, ждет. Ездить к нему куда-то навстречу ей тяжело, так и не видят друг друга по полгода. Только телефон да скайп. Это не замена, по скайпу не обнимешь.

— Ничего, я после Канады прилечу еще, в Москве буду играть, может, приедешь.

— Вадик, — Надежда Дмитриевна сделала над собой усилие, перестала плакать, разом обеими руками вытерла щеки, поправила волосы, — я должна с тобой поговорить. Никто не решается, придется мне.

— О чем же? — Вадим отпустил ее. По тону понял, что разговор не о музыке пойдет.

— Не новогодняя тема, но что поделаешь. Инна сама не сочла возможным, а Ирочка боится. Поэтому придется мне, — повторила она.

— Да что случилось? — Лиманский напрягся в ожидании. Он понимал, что это о жене и дочке, но то, что услышал, в голове укладывалось с трудом.

Лиманский давно уже не питал иллюзий на предмет своего бывшего брака и отношений с Инной. Нет, он ни в чем не мог бы ее обвинить, да и не стал бы, скорее себя. Не получилось, не срослось. На самом деле никто не виноват. Теперь, руководствуясь опытом прожитых лет и знанием того, какая у него получается жизнь, Вадим поступил бы иначе, в двадцать лет он не знал ничего, кроме волнения чувств. Они могли бы стать любовью, если бы больше времени удавалось проводить с Инной. Или если бы она соглашалась чаще ездить с ним. Но Инна не любила переезды, чужие дома, номера гостиниц, даже самые комфортабельные. Она говорила, что в прошлой жизни, наверно, была кошкой и потому так привязана к дому. Инна хорошая мать, это отрицать нельзя, Вадим всегда был благодарен ей. Но это не любовь! Благодарен… она жила с ним, воспитывала дочь. Маленькая Инна не узнавала, пугалась, когда Вадим приезжал после многомесячного отсутствия. Теперь-то знает, а все равно боится — вон, мама сказала. Что же там такое?

— Понимаешь, Вадик… ты только не сердись и не ругай ее. — Мама все расправляла на коленях платье, «обирала» себя. Вадим знал — это признак крайнего волнения, и болезненно реагировал на него. Ну почему ж именно сегодня, когда он пришел к ней с такой радостью?!

— Как я могу ругать, если не знаю за что? Давай ты уже расскажешь, и нам обоим станет легче.

— Даже не знаю… — Надежда Дмитриевна прерывисто вздохнула и решилась. — Ты ведь в курсе, что Костя с Иришей снова сошлись?

— Нет, впервые слышу, но буду знать.

— Это еще не все, что тебе надо узнать. Дело в том, что у них… что Ирочка в положении.

— Что?! — Он резко встал. Мать тоже вскочила и сделала шаг к двери, как будто он, Вадим, мог сейчас пойти туда, в гостиную, где были Ирина и Костя.

— Нет, Вадик, постой, дай я тебе объясню.

— Да что тут объяснять? — Лиманский вернулся к созерцанию серого двора.

— Пусть поженятся, если любят друг друга. Раз сошлись обратно — значит, что-то между ними есть, — озвучил свою мысль Вадим. — И причин не вижу для страхов. Чего Ириша ко мне не пришла? Думала побью женишка? Так мне руки жалко, — попробовал отшутиться Вадим. — Может, позовешь ее?

— Правда, Вадик? И ты не против этого брака?

— Почему я должен быть против? И какое я имею право быть против? Мы что, в крепостной России живем? Они свободные люди, уже жили гражданским браком.

За этим разговором Вадим не то чтобы позабыл о своем, но счел неуместным, а это тоже было важно. И все-таки он промолчал, ничего не стал говорить про Милу, про то, что любит ее, и хотел, чтобы и мать полюбила. И еще о многом хотел бы он поделиться с ней. Но не время и не место…

Когда-нибудь в другой раз.

— Тогда идем к столу, все с полуночи сидят. Уже собирались на улицу салют запускать. А ты голодный, я же наготовила, так ждала. Пойду умоюсь, зареванная… А ты иди, Людмила твоя там, наверно, скучает. Я… — Она с трудом сдерживалась, чтобы снова не заплакать. — Я рада за тебя! Неожиданно все…

— Мама… знаешь… — Вадим резко к ней повернулся, искал в глазах подтверждения, что правда рада. — Я Милашу люблю. Не обижай ее!

— Ну что ты, Вадик… Вадик! — Надежда Дмитриевна рванулась к сыну, обхватила руками крепко, хотела прижать к себе, так ведь большой уже, высокий. Вышло, что сама прижалась. И заплакала уже навзрыд, повторяя сквозь всхлипывания, неразборчиво: — Я одного хочу — чтобы ты счастлив был, сынок!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Большая часть гостей пошли на улицу подышать, а две семейные пары дружно засобирались домой. Хоть Инна и Вадим Львович ничем не выказали смущения, но долгое отсутствие Надежды Дмитриевны, Вадима и Милы было замечено. Благоразумно рассудив, что веселье изрядно подпорчено и намечается семейная разборка, близкие друзья предпочли вовремя распрощаться. Лучше не быть свидетелями, чем потом отводить глаза при встрече.

Мила все еще оставалась в кабинете Виктора Львовича, без Вадима или его отца идти к незнакомым гостям ей не хотелось, видеть Инну с Ириной — тоже. И домой уйти нельзя, вот ведь глупая ситуация! Если все-таки пойти к гостям, что там делать без Вадика? Из соседней комнаты она слышала смех и восклицания:

— А этому фанту найти то, что спрятано под елкой!

И через некоторое время дружный смех.

Дверь раскрылась шире, Мила надеялась, что вернулся Вадим, но нет — Захар.

— Ну что, красавица, все скучаете? Не отпускают мужа?

Мила кивнула. Кажется, Травин отнесся к ней по-доброму. Он нравился Миле, она хотела бы с ним дружить, Захар казался гораздо моложе своих лет, не во внешности было дело — взгляд живой и манеры свободные, общался легко. Притягивал к себе.

— Не сердитесь, Мила, Вадим с матерью видится раз в год по обещанию, да и то поговорить некогда.

— Я понимаю.

— Давай мы с тобой пока поговорим. Простите, я на ты…

— Это хорошо, пусть на ты, — обрадовалась Мила. — Вадим про вас столько рассказывал!

— Когда же он успел? — Травин удивился, но не скрыл, что ему приятно слышать такое.

— Успел. Он вас любит и часто вспоминает.

— Знаю я, как он меня вспоминает. «В ритме вальса, на счет три…», — посмеиваясь, передразнил Лиманского Захар и щелкнул пальцами.

Мила засмеялась.

— Правда! Откуда вы знаете?

— Как же мне не знать. Глупые мальчишки думают, что я глух и слеп или что по училищу и консерватории не разносятся слухи об их тайных беседах. Мне первому и доносили про шуточки Лиманского. И я уверен, что они все те же остались.

— Он не только шутит, он вас еще и цитирует. Сейчас… Техника должна быть художественной, а не…

— …убожественной, — закончил афоризм Захар и уселся рядом с Милой на диван. — Это хорошо, что между вами такие отношения. Вадику не хватало их, но тут надо понимать. Знаешь, Рахманинов любил повторять, что он на восемьдесят пять процентов музыкант и только на пятнадцать «все-таки еще и человек». Так вот, Вадим на все девяносто музыкант. Это надо принять.