Р26/5/пси и я (СИ) - Коуни Майкл Грейтрекс

— Уверен, что у нее имеются веские психологические причины подобного поведения, — в отчаянии возразил доктор Пратт.

— Никаких! Просто тронулась! Ходит в город пешком, вместо того чтобы заполнить бланки автобусной компании! Мало того, она незаконно пробирается на поля министерства сельского хозяйства! Хотите знать, почему весь дом провонял? Она запрограммировала Охранника на уничтожение Опрятной Мыши!

— Но я думал… почему же вы мне раньше не сказали? Боже, как вспомню обо всем, что наговорил прессе! Если это выйдет наружу, моя репутация, все, ради чего я трудился, все…

От волнения у бедняги начал заплетаться язык.

— Почему вы мне не сказали? — обреченно повторил он.

— Черт побери, разве и без того неясно? — огрызнулся отец. — Стоит только взглянуть на нее!

— Но существует Движение… свободное, полное жизни и такое естественное. Такое…

— Просто очередной выверт, — перебил отец. — Очередной культ, основанный идиоткой и поощряемый шарлатаном. Не более и не менее… А прогноз на завтра — пять градусов ниже нуля, так что всей этой шайке не поздоровится. Лучше сманите их вниз, Пратт, иначе к утру на вашей совести будет несколько тысяч смертей.

Однако к вечеру Птицы спустились на землю по собственной воле. Словно почуяв конец бабьего лета и ожидавшие впереди морозные ночи, они покидали небо целыми стаями, направляясь к земле. К нам. Бабуля, лихорадочно взмахивая руками, уселась на дуб. За ней последовал дедуля. Они устроились рядышком на любимой ветке и тихо кулдыкали друг с другом. Появились Вороны, за ними Пеликаны. На дереве яблоку негде было упасть. Остальные разместились на крыше и корячились на водосточных трубах. Тем, кому не хватило места, достались заборы и столбы. Самым неудачливым пришлось плюхнуться прямо на землю. Сколько же их тут было! Они тучей покрыли соседние крыши и деревья, это было великое финальное собрание людей, которые пусть всего на несколько недель, но вышли из привычного круга событий. Все выглядели счастливыми, хотя и немного усталыми. И конечно, с наступлением сумерек они дрожали от холода. Сначала в округе стоял невыносимый шум — шелест, вопли, свист, писк, — но постепенно все утихомирились. Среди них была и Пандора, раскрашенная, но очень хорошенькая, только вот взгляд ее скользил мимо меня.

И все они по-прежнему оставались Птицами, играя свои роли до конца. Каждый смотрел на бабулю, ожидая чего-то, но бабуля продолжала молчать, смакуя каждое последнее мгновение.

Ощущение было такое, словно стоишь в центре гигантского амфитеатра, когда все головы повернуты к тебе, а пуговичные глазки так тебя и сверлят. Репортеры куда-то подевались: должно быть, не смогли пробиться сквозь толпу.

Наконец вперед выступил доктор Пратт. Несчастный пребывал в тисках уныния. И намеревался очиститься и возродиться духом.

— Глупцы! — возопил он. Стаи немедленно откликнулись щебетом, чириканьем и карканьем, но скоро все смолкло.

— История человечества знала немало вам подобных, — продолжал он, — ставших причинами бесчисленных несчастий, войн и трагедий! Идиоты ни на секунду не задумываются о том, знает ли их вождь, что делает. Они твердо уверены, что их бог безупречен во всем. Поэтому в мире и нашлось место лидерам вроде Чингисхана и Гитлера, которые манипулируют своими последователями, как марионетками, для достижения безумных целей. Вожди-параноики упиваются собственной властью. Совсем как эта бабуля. Да, именно бабуля! Она сумасшедшая. И это не просто утверждение, а диагноз. Ей давно пора на покой. Выжившая из ума и не отвечающая за себя и свои поступки, она давно превратилась в бремя для себя и государства. Но сумела на первых порах одурачить даже меня.

Он издал короткий горький смешок, чем-то напоминавший брачный призыв крачки.

— Мне казалось, что я вижу некую логику во всех ее поступках: такова иезуитски-хитрая природа ее безумия. Но недавно, просмотрев медицинскую карту бабули, я разоблачил ее и понял, кто она такая: умственно отсталая старуха с неуравновешенной психикой и отчетливо выраженными асоциальными тенденциями. Я мог бы привести длинный список ее проступков и мелких преступлений, но воздержусь от дальнейшего перечисления из сострадания к ее семье, которая и без того достаточно натерпелась… Я рекомендовал отправить ее на покой, и фургон уже на пути сюда. Нам лучше забыть всю эту гнусную историю. А теперь спускайтесь с деревьев, отмойтесь как следует и возвращайтесь в лоно своих семейств, под крыши родных домов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Поникнув плечами, он отвернулся. Что-то во всем этом было приниженное, вернее, пристыженное, покаянное признание собственной глупости…

Но Птицы продолжали молча сидеть, ожидая приказа бабули. На протяжении всей речи доктора Пратта она тоже молчала, пристально уставясь в небо. Но наконец огляделась. Глаза сверкали, почти как у человека. Совсем непохоже на тупые пуговичные гляделки последних нескольких недель. И она вроде как улыбнулась сквозь краску, но не произнесла ни слова. Потом привела в действие пояс, взмахнула руками и взмыла в темнеющее небо.

И все Птицы последовали ее примеру.

Они наполнили небо, бесконечная процессия взлетающих силуэтов, и с ними была Пандора! Вела стаю бабуля. Дедуля тоже не отставал, а за ним летели Лысухи, Поморники и Ястребы, и вся многотысячная орава. Птицы сделали круг над городом, перекликаясь в сумерках. Потом вытянулись клином и свободные, как ветер, помчались прочь — постепенно уменьшающиеся темные пятнышки на бледно-голубом, словно яйцо лазоревки, вечернем небе.

— Куда, черт возьми, их несет? — завопил доктор Пратт, когда я выбрался из сарая, обнаженный и раскрашенный. Было немного холодно, но ничего, я скоро привыкну!

— На юг, — пояснил я.

— Какого дьявола?! Что им тут не нравится, пропади все пропадом?

— На юге тепло. Мы мигрируем.

С этими словами я включил пояс, поднялся в воздух и увидел, как дом отдаляется со страшной скоростью, так что постепенно остались только крохотные вспышки лазера Охранника, охотившегося за насекомыми. Небо опустело, на западе розовела тонкая полоска заката. Торопясь на юг, я заметил что-то вроде подмигивающей красной звезды и вскоре едва не врезался в блестящую филейную часть Гамадрила.

Умри, Лорелей

Мартовский полдень на западном побережье: ясно, пронизывающий ветер, рваные облака. В разрывы ослепительно бьют лучи солнца, и море блистает вспышками света. У подножья скалы, далеко внизу бьются с грохотом волны, разлетаясь в холодные брызги. Вдали, за проливом бесшумно скользит над волнами планер; исчезнув за громадой Луизы, он мгновенье спустя выныривает и разворачивается к заливу Робертс-Бэй, где находится клуб. Я поежился. Сейчас чокнутый пилот приводнится в ледяные волны. И зачем только так рано открывать сезон?

Дальше тропа спускалась к лощине, извиваясь меж земляничных деревьев и развалин немыслимо древних строений. Навстречу мне поднималась по тропе девушка, ее каштановые волосы развевались на ветру. Диана Уэстэвэй. За ней, резвясь, следовал адаптированный дельфин, животное нырнуло в заросли, и послышался оклик Дианы:

– Милашка! Ко мне, Милашка!

Под нами, у самой лагуны, стоял дом ее отца. Не дом, а груда хлама! Точно его вынесло на берег случайным штормом. Что ж, нет смысла труда спускаться, если Диана поднимается сюда. У ее отца водится неплохой ликер, но мне достаточно и Дианы – она красавица.

Она увидела меня и, помахав рукой, ускорила шаг.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Привет, Джо, – сказала она, переводя дыхание. Улыбается она просто восхитительно. А когда грустит – от такого зрелища дрогнет всякое мужское сердце.

– Куда ты направляешься? – спросил я.

– В «Тихоокеанский Питомник». – Она погладила дельфина по голове. – Надо проверить Милашку. Отец… отец говорит, что это его последний шанс. – Уголки ее губ грустно опустились.

Никакой жалости у этого нелюдима!

– Господи, дельфином больше, дельфином меньше – какая разница?