Луиза Вернье - Розалинда Лейкер

Он поднес бокал к губам и задумчиво глянул на нее.

— Ты говорила, что тоже шьешь одежду. По эскизам Уорта?

— Нет, я теперь и сама их придумываю. Он, конечно, должен одобрить эскиз, но пока еще ни один из них не отверг, разве что предложил кое-какие незначительные изменения. Я всегда к нему прислушиваюсь. Он меня столькому научил. Он — гений. Будь он скульптором, то стал бы вторым Микеланджело. А если бы он стал художником, Лувр заполонили бы его шедевры.

Уилл поставил бокал.

— Хм. Щедрая похвала.

Уловив скептическую нотку в его голосе, Луиза решила его убедить:

— Почему ткань не может быть таким же материалом для художника, как мрамор или краски? Уорт может из куска ткани сделать все, что угодно. Ткань оживает под его пальцами. Многие его платья — бесспорно произведения искусства.

Но Уилла больше интересовали не столько таланты Уорта, сколько ее собственные.

— Твоя одежда кажется мне достаточно изысканной. Я заметил, как тебя сегодня осматривали женщины. Мужчины тоже, но по другой причине. Если бы ты не собралась замуж, я предложил бы тебе поехать в Англию работать у меня. Ты придала бы моей одежде парижский шарм.

Луиза посмотрела на него.

— А разве ты не хотел предложить мне то же самое, уезжая тогда из Парижа?

Уилл пристально взглянул на нее.

— Вообще-то хотел. Мне показалось, что мы бы здорово сработались. К сожалению, тогда я не мог предложить тебе ничего конкретного. Теперь могу.

— Значит, Катрин была права. Она тогда спросила меня, согласилась ли бы я уехать с тобой.

— А ты согласилась бы?

Луиза медленно покачала головой:

— Я не смогла бы бросить Париж. Я чувствую, что моя судьба связана с этим городом. И всегда считала, что только здесь смогу быть по-настоящему счастлива.

Он кивнул:

— Понимаю, но если обстоятельства изменятся, или ты вдруг передумаешь, знай, что в Англии для тебя всегда найдется место.

Луиза сама удивилась тому, как дрогнул ее голос:

— Я тронута, Уилл.

Она проводила его на вокзал. Он взял ее ладони в свои, улыбнулся, глядя ей в глаза:

— Надеюсь, мы снова скоро встретимся, Луиза. Я был очень счастлив повидать тебя.

— Я тоже, Уилл.

— Можно мне поцеловать на прощание будущую чужую невесту?

У нее вспыхнули глаза.

— Каждый может поцеловать невесту.

Он поцеловал ее так же, как тогда ночью в мастерской, безудержная страсть его поцелуя перелилась через его жилы в ее кровь. Кондуктор дал свисток, послышался стук последних незапертых вагонных дверей. Отпустив ее, Уилл вскочил на высокие ступеньки поезда, и носильщик с грохотом закрыл за ним дверь. Окно было открыто, Луиза видела, с каким серьезным лицом он махал ей рукой, пока поезд увозил его все дальше и дальше.

В задумчивости она вышла из вокзала и пересекла Гаврскую площадь. Глупо думать о том, что могло бы быть, но она продолжала размышлять о том, что было бы с ней сейчас и как бы вообще все обернулось, если бы очень давно зловредной женщине не пришло в голову ворваться тогда в мастерскую.

Меньше чем через неделю в «Мезон Гажелен» была доставлена в срок первая партия обручей от Расселла. Среди них был один комплект с ярлыком, на котором значилось, что это — в подарок Луизе. Уорт был недоволен, что один из столь желанных каркасов для кринолинов пришлось уступить, но через два дня прибыла вторая партия, а за ней — еще и еще. Он вместе с подчиненными работал не покладая рук и совершенно потерял счет времени, создавая самые пышные и легчайшие платья под кринолин, какие когда-либо носили. Мари надела их первой, умело маскируя расплывшуюся талию бахромой жакетов. Она сказала, что изобретателю следует вручить медаль за то, что он избавил женщин от тяжелейших кринолинов, тем более что в ее положении это было более чем приятно. Луиза же в свободное время шила себе новое платье, надеясь закончить его к приезду Пьера.

Через две недели после перемирия в Крыму у императрицы начались тяжелые роды. Стефани при этом не присутствовала, она вместе с остальными представителями свиты принимала государственных министров и членов семьи, которые должны были войти в спальню в момент рождения ребенка. До Стефани постоянно доносились мучительные крики Евгении. Непереносимая пытка продолжалась и весь следующий день. Все придворные ходили с напряженными озабоченными лицами. Император, мертвенно-бледный, метался, как тигр в клетке, и не мог ни есть, ни спать. Крики Евгении становились все громче.

В начале утра третьего дня это стало вопросом жизни и смерти. Акушерки взялись за работу. Евгения родила крупного здорового мальчика. По всему городу зазвонили колокола, а пушки палили так, что в окнах дрожали стекла.

Когда врачи сказали Евгении, что ей больше нельзя рожать, она испытала огромное облегчение. Это было концом ее супружеских обязанностей.

13

Мари Уорт снова родила мальчика. Счастливые родители окрестили его Жаном Филиппом. Уорт заказал благодарственный молебен, сделал пожертвование в одну из протестантских городских церквей и такую же сумму внес в католический храм. Уорт при любой возможности предавался духовным размышлениям, независимо от того, был ли это кафедральный собор, церковь или часовня, если двери были открыты, он мог посидеть там в тишине и одиночестве, не боясь, что ему помешают песнопения и молитвы. Он прекрасно осознавал свои недостатки и излишнюю самоуверенность, но мирился с ними, полагая, что никто не совершенен. Просто старался быть как можно лучше. Он никогда не сквернословил и не богохульствовал, и, до сих пор преследуемый детскими воспоминаниями о неумеренности своего отца, еще ни разу не выкурил ни одной сигары и не злоупотреблял спиртным. Любовь к Мари переполняла его сердце, тело и душу. Чарльз был счастливым и верным супругом.

Мать Уорта приехала во Францию, желая увидеть своего второго внука. Жизнь миссис Уорт сильно изменилась к лучшему. Сын выделил ей содержание и часто оказывал дополнительную помощь, и она смогла развязаться со своими нелюбезными родственниками. Когда-то она еще лелеяла надежду, что однажды сын вернется в Англию, но теперь, приехав во Францию, окончательно убедилась, что этого никогда не произойдет. Она поняла, что теперь Франция стала его родиной. Франция дала ему все: любимую жену, возможность совершенствоваться в выбранной профессии, а совсем недавно — его сыновей-французов.

— Ты переписываешься с отцом? — спросила мать Чарльза однажды вечером, когда они остались вдвоем — Мари укладывала ребенка спать.

— Да. — В его голосе послышалась холодность. — Он пишет мне время от времени.