Радио Судьбы - Дмитрий Сафонов

Джордж снова остановился. По его расчетам – он по-прежнему боялся оглядываться – до калитки было пять-шесть ша гов. «Если этот песик вдруг проснется и выскочит, то у него будет сытный обед. Я ничего не упустил? Я все сказал правильно, да? Ведь, судя по размерам этого скромного жилища, здесь обитает помесь собаки Баскервилей с лошадью Пржевальского, и меня ему хватит только на обед. На ужин уже не останется...». Джордж проглотил комок, застрявший в горле.

«Интересно, с чего он начинает кушать? С ног? Или с головы?» Сапоги словно прилипли к дорожке, он не мог сделать ни шагу. «Нет, он, наверное, первым делом моет руки. И повязывает салфетку на шею. Вот с чего он обычно начинает».

Джордж постоял еще немного, затем рассудил, что если бы собака была на месте, то она давно бы уже залаяла и бросилась на него. Ну а поскольку этого до сих пор не произошло...

Он вытянул шею, пытаясь заглянуть за будку, но ничего не увидел. Тогда Джордж медленно пошел вперед, на крыльцо, кося глазами в сторону конуры.

Сначала показались мохнатые лапы и перевернутая миска. Над миской – точнее, над ее содержимым, выплеснувшимся на землю – кружились зеленые жирные мухи. Это они так отвратительно жужжали.

Джордж ступил на первую ступеньку крыльца, чувствуя, как страх постепенно успокаивается, укладывается в его животе ровными плотными слоями... Теперь, если собака вдруг бросится, он побежит не обратно, за калитку, а на крыльцо, за дверь, ведущую на застекленную веранду.

Эта мысль придала ему уверенности. Джордж поднялся еще на две ступеньки, бросил последний взгляд на собачью будку... и остолбенел.

Теперь он понял, что так привлекало мух. Вовсе не собачья похлебка, а... «Собачьи мозги, хотя, на мой взгляд, они выглядят не очень-то аппетитно».

Огромный лохматый пес лежал на боку, вытянув все четыре лапы. Казалось, он отдыхал. Его поза была спокойной и мирной, но... Там, где у собак должна быть голова... «Конечно, если речь не идет о собаках-мутантах...» На том самом месте была жуткая каша из крови, мозгов и кусочков костей.

«А здесь не любят животных...» – промелькнула идиотская мысль.

И сразу вслед за ней последовало небольшое уточнение. «Здесь, наверное, никого не любят...»

Джордж решил, что тянуть не стоит, он нажал на кнопку и разогнул пальцы, отпуская узкое лезвие на свободу.

«Мне кажется, Сошник был неправ. Когда нам все-таки доведется свидеться, я скажу ему только одну вещь: никогда не выбрасывай „перо“, если не уверен, что оно тебе больше не понадобится. Пожалуй, лучше всего это сделать в зале суда. Но не раньше».

Он вошел на веранду. Через застекленные маленькие окошки, чередующиеся в шахматном порядке, как пчелиные соты, он хорошо видел будку, но... Совсем не хотел на нее смотреть.

«Полагаю, стучаться в дверь будет излишним. Даже – немного наигранным...»

Он приоткрыл дверь, ведущую с летней веранды в теплую, зимнюю часть дома, и прислушался.

И не услышал ничего, кроме оглушительного тиканья часов.

В доме было тихо, но тишина эта... В ней словно чего-то недоставало. Какого-то ощущения уюта и спокойствия. Выражаясь избито, это была... ГРОБОВАЯ тишина.

Джордж заставил себя перешагнуть порог, хотя сам едва ли понимал, зачем это делает. Ему и так уже все было ясно.

«Прекрасная картинка: любящий хозяин с берданкой на плече несет верному псу плошку аппетитного дымящегося варева. Ставит ее на землю, снимает ружье и... Суп – на первое, картечь – на второе... Да-а-а... Собака-то, конечно, друг человека, а вот человек – собаке... Не всегда».

Была еще одна мысль, которая тревожила его больше всего. А где оно, это самое ружье?

Джордж осторожно продвинулся вперед и оказался в небольшой комнате, которая, по всей видимости, была чем-то вроде зимней кухни. Здесь была печка, точнее, две печки – голландка и русская – в одной. Стол, который раньше наверняка стоял в середине, был сдвинут в угол, половики задраны...

Джордж тихонько выглянул из-за угла печки и почувствовал, как сердце его учащенно забилось. В центре, в полу, чернел квадрат открытого люка, ведущего... «Прямиком в преисподнюю, куда ж еще!» В погреб. От дальнего угла люка к следующей двери тянулась дорожка круглых, размером с пятак, темно-красных капель..

Ему показалось, что он уловил какое-то шевеление и слабый звук, доносившийся из погреба. Что-то похожее на... стон.

Джордж тяжело задышал, будто тащил на себе рояль с пианистом в придачу. Он вжался спиной в стенку печки и услышал, как скрипит кожа, трущаяся о побелку.

«Что угодно! Что угодно мне посулите, но я не сделаю ни шагу. Сейчас я потихоньку выйду на улицу и...»

Стон повторился. Теперь он слышал его отчетливо. Он доносился оттуда, из черной глубины погреба. И...

«Хорошо, что здесь нет Риты. Она бы наверняка заставила меня сделать какую-нибудь глупость. Например, спуститься вниз и разыгрывать из себя милосердного самаритянина. Ну уж нет. Я вышел из того возраста, когда...»

Стон стал громче. Он тянулся на одной протяжной ноте и никак не хотел обрываться. Так кричит кролик, попавший в силки – отчаянно и страшно, как ребенок. А ведь, наверное, это действительно стонал ребенок...

«Замолчи, замолчи...» Стон не прекращался.

– ЗАМОЛЧИ-И-И! – заорал Джордж, бросился к люку и захлопнул его. Он подтащил стол и поставил его сверху, стараясь шуметь как можно сильнее, лишь бы не слышать этого протяжного стона.

Он отступил назад, боясь, что стол вот-вот начнет двигаться, трястись, медленно отъезжать в сторону, подпрыгивать на открывающейся крышке, хлопающей, будто вставная челюсть во рту старика. И тогда из щели между люком и полом покажется детская рука в мелких капельках крови...

Он снова уперся спиной в печку, но уже с другой стороны. Правая рука сжимала нож, а левая – лихорадочно нащупывала что-нибудь более подходящее для защиты... Внезапно он почувствовал холод металла и оглянулся.

Ружье... Вот оно где. Ружье стояло, прислоненное к печке. Старое, теперь таких уже не делают – с наружными курками, один из которых был взведен. Джордж убрал нож обратно в чехол, взял ружье и осторожно опустил курок. Ему казалось, что сейчас палец сорвется и грянет выстрел, но... Все обошлось.

Он переломил двустволку. Экстрактор со смачным щелчком вытянул два патрона – один пустой, но второй целый. Джордж выбросил пустую гильзу и поставил целый патрон на место. Он снова взвел курок и двинулся дальше.

Больше всего ему сейчас хотелось очутиться на улице, но найденное ружье несколько изменило его планы. Если он найдет в этом доме патроны, они будут весьма кстати. Весьма.

«Если еще осталось в кого стрелять...»

Следующая комната оказалась большой, как говорят в деревнях, залой. В ней все было перевернуто вверх дном. Сброшенные на пол подушки, свернутые комом простыни, разбросанные одеяла, лежащий на боку сервант... Довершал картину разгрома телевизор с разбитым кинескопом.

Джордж на всякий случай покопался в серванте, но не обнаружил там ничего, кроме осколков посуды и альбомов с фотографиями. Они лежали между страницами, не приклеенные. Когда он взял один альбом, оттуда посыпался целый ворох снимков. Он взял другой альбом, перелистал. Две девочки, одна – постарше, лет двенадцати, другая – помладше, шести или пяти. А вот – две девочки с молодой женщиной, на вид – тридцати с небольшим. Все смотрят в объектив и улыбаются. А вот – те же девочки с высоким черноволосым мужчиной. У мужчины шикарные густые усы и слегка усталые глаза. Он стоит, положив руки девочкам на плечи.

В какой-то момент Джорджу показалось... Нет, это только показалось. Ему просто почудилось... Что за спиной у мужчины висит ружье, то самое, которое он держал сейчас под мышкой. Губы мужчины разошлись, будто края раны, обнажая острые окровавленные клыки, он снял руки с плеч девочек, схватил их тонкие хрупкие шейки и стал медленно сжимать узловатые пальцы с длинными когтями.

Джордж вскрикнул и покачнулся, альбом выпал из его рук, добавив свое содержимое к рассыпанным на полу снимкам.

Он тяжело захрипел и вдруг понял... что если он сейчас же не уберется отсюда, то сойдет с ума. Прямо здесь.

Неверными спотыкающимися шагами он побрел обратно, в ту комнату, где была печка. В дальнем углу зала была еще одна дверь, ведущая, судя по разбросанным на полу игрушкам, в детскую, и он бросил туда один неосторожный взгляд, но тут же крепко зажмурился и отвел глаза.

Потому что... На это нельзя было смотреть. На это невозможно было смотреть.

А ему еще предстояло пройти мимо закрытого люка. Ему предстояло это ПЕРЕЖИТЬ.

Джордж почувствовал, как волосы на голове встали дыбом. То, что он всегда считал преувеличением, вымыслом, на деле оказалось реальным – волосы действительно стояли дыбом, словно он их хорошенько потер куском эбонита.

Ноги превратились в куски не застывшего желе, они дергались и двигались, как хотели, но они все-таки несли его прочь отсюда.