Солдаты невидимых сражений - Михаил Козаков

— Кажется, все.

Кирилл, Блинов и Толя Дуник сползли с насыпи и снова залегли за кустами. И вовремя! За поворотом по скрежещущему гравию послышались шаги. До того четкие, что заполнили все. «Идут. Только бы не задели провод!» Провод тянулся по бороздке, прорезанной финками и присыпанной землей. «Только бы не задели! Только бы не выдернули чеку из механического взрывателя! Выдернут — тогда все! Заряды соединены детонирующим шнуром и взорвутся мгновенно…»

Прошли. Не задели.

Издалека донесся гудок паровоза. Словно нехотя, с опозданием откликнулся ему лес. Кирилл повернул голову, он хотел определить, как далеко поезд, но ничего не увидел. «Такая тьма, что и солнце утром ее не одолеет».

Он почувствовал локоть Толи, в локте билась дрожь. Кирилл понял: не от страха это — от нетерпения.

Наконец за поворотом блеснул свет, словно занялась слабая заря. Свет паровозных фар, нарастая, устремился в глубину ночи. Дорога теперь ровная, прямая, и ничто не мешало широким, длинным, совсем белым лучам, все сминая, нестись дальше и дальше. Синий блеск рельсов впереди исчезал во тьме, которой лучи еще не достигли. Но через минуту тьма распалась и там, и свет гремел уже почти у самых глаз Кирилла. Фары высветлили все, до самого неба. Показались облака. Они вдруг задвигались, словно свет и гул мчавшегося поезда разбудили их, и лениво потянулись навстречу.

Кирилл удивился спокойствию, которое вдруг охватило его. Он уже видел то, что вот сейчас произойдет.

Паровоз тяжело громыхал на ближних стыках рельсов и катил в Шахоркину выемку. Секунда… Секунда… Секунда… Еще секунда… И Кирилл дернул провод.

Небо загорелось, и тотчас раскололся мир. Кирилл еще не слыхал такого грохота, он придавил его к земле. Шахоркина выемка гремела, как тысяча гроз.

В несколько мгновений небо будто сгорело дотла, и все снова стало черно.

Кирилл, Блинов и Дуник вскочили и, не видя друг друга, побежали.

Они не спустились в ельник. И хорошо. Кирилл услышал, как по ельнику открыли сильный огонь. Конечно же, только там, в чаще, могли скрыться партизаны…

Потом тягучий свист пуль пронесся над ними, над поляной, ушел в сторону и вернулся. И опять, пробежав немного, трое прильнули к земле. «Вперед, хлопцы! Выбираться отсюда…» — задыхался Кирилл. Они ползли по черному пространству, и все в них дрожало и билось. Никогда еще тело их не было таким живым.

Взвились ракеты и выбелили небо и землю. Все вокруг ужасающе приблизилось — насыпь, мост, железнодорожная будка, переезд за ней, даже лес по ту сторону насыпи вплотную подошел к ним. Шахорка, вся в движении, была перед глазами, вагон громоздился на вагон и со скрежетом валился под откос. Они замерли на месте. Но Кириллу казалось, что не улежит. Он не мог понять: это в нем все колотится или то земля передает судорогу Шахорки?..

Наконец зеленоватый свет ракеты иссяк и ненадолго пришло успокоение. То бешеными скачками, то ползком Кирилл, Блинов и Дуник пробирались через поляну, чтоб обогнуть минное поле и войти в лес, выступавший клином впереди. А ноги стали тяжелыми. А до леса так далеко! Поляна, совсем небольшая при свете дня, сейчас растянулась и ей конца нет. Их настигали крики, похожие на вопль и ругань одновременно, в них не было слов, так могли реветь и звери. Лихорадочно бил пулемет. В воздух пронзительно впивались пули. Проклятая поляна, хоть бы чуть больше кустов!..

Они уже достигли опушки, когда в той стороне, где находились Журавлиные кочки, вдруг озарилось полнеба. «Ивашкевич! Ивашкевич!» — застучало в груди. Кирилл коротко засмеялся. Он даже не заметил, что засмеялся, слишком далек был он сейчас от всего, что могло вызвать смех.

— Смотрите, хлопцы, праздничный фейерверк. Да какой! Выходит, и мы как следует отметили седьмое ноября. — Кирилл, не в силах оторваться, радостно смотрел туда, где ночь горела, как солома.

Чувство опасности исчезло. То, что вызывало это чувство — и Шахорка, и все остальное, — было позади, гораздо дальше, чем на самом деле. И связь между ним, Кириллом, и всем этим распалась.

— Постоят теперь самолеты на приколе, — проговорил Блинов. — Бензин горит. Наверное, и Гитлеру в Берлине факел этот виден. Ох и разгорается же!..

Кирилл взглянул на часы — лишь теперь до него дошло, что взрыв на Журавлиных кочках опоздал на двадцать семь минут.

Под вечер в Синь-озеры прибрел старый лесник. Он торопился и был взволнован. Его небритые щеки подергивались. Левенцов провел лесника в командирскую землянку. На мешке, набитом соломой, укрытый тулупом, весь в поту, лежал Кирилл. Он заболел.

Лесник остановился возле нар. Вдруг отяжелевший, он никак не мог отдышаться после трудной дороги по зимнему лесу.

— Ай не время, товарищ Кирила, — бросил лесник встревоженный взгляд на больного. — Ай не время, — повторил он. — Утром гости прибудут. Мне приказано на досвитку встретить их в урочище. За Черным бродом. Ну там, куда они и собирались.

Кирилл приподнял голову, облизал губы, горячие и шершавые, смятенно вглядывался в лесника — он ли перед ним?

— Утром, говоришь? — спросил Кирилл. Он хотел еще раз услышать его голос, чтоб совсем убедиться, что это лесник, тот самый, которого давно знает.

— Утром, — подтвердил лесник.

— Эх, проклятье! — Кирилл чуть не взвыл от досады. Рука его упала с нар и коснулась холодной земли. «Значит, гаулейтер Фридрих Фенц утром прибудет в Черный брод охотиться на кабанов…»

— Ну, буду возвращаться, — заторопился лесник. Он похлопал варежкой о варежку. — Каб лишние глаза не увидели меня тут… — Уже открыв дверь, напомнил: — Так урочище за Черным бродом.

Кирилл почувствовал, что жар охватил все тело, ослабевшее и тяжелое, и голова снова потянулась вниз, на мешок. Сухо зашуршала солома. «Ай не время, — морщась, как от боли, самому себе сказал Кирилл и шевельнул пересохшим языком. — Да вот еще… Часть отряда, вместе с Ивашкевичем, занята крупной операцией. Вернутся через два дня. Не раньше. Но упустить такой случай… Столько ждал он встречи с гаулейтером! Нет, он не упустит эту возможность. Ни за что!»

Многое было в жизни отряда — и разгром комендатур и постерунков, и взрывы воинских эшелонов, баз, складов, и поимка и отправка в Москву особо важных «языков». Покончить с одним из самых свирепых гитлеровских гаулейтеров — этого ждали тысячи советских людей.

Кирилл обдумывал сложившуюся обстановку. Собственно, обо всем этом размышлял он не раз, и картина нападения на охотящихся генералов и офицеров была ему в общих чертах ясна. Но сейчас, когда это приблизилось, не хватало подробностей. Кирилл перебирал положения, в которых может оказаться, и убеждался, что они и раньше приходили ему в голову. Наконец махнул рукой: на месте будет видней.