Маленькая польза - Батчер Джим

Пара дельфинов неслись к нам в воде, высовывая головы наружу, чтобы посмотреть на нас. Один из них издал не очень мелодичный чирикающий звук. Другой дернул хвостом и расплескал воду на дорожку, где мы шли, обычные хорошие забавы. Они не были каким-то особо привлекательным видом дельфинов. Они были обычными дельфинами, которые не столь симпатичны и не выступают по телевидению. Возможно, они отказались посетить пластического хирурга. Я поднял кулак к ним. Приветствую.

Кинкейд посмотрел на пустую трибуну и сморщился.

– Она должна была сидеть здесь. Черт возьми.

Я вздохнул и повернулся к лестнице, ведущей вниз.

– Она может быть Архивом, но она все-таки еще ребенок, Кинкейд.

Он нахмурился и посмотрел на меня.

– Да?

– Да. Дети любят симпатяшек.

Он поднял бровь.

– Симпатяшек?

– Пошли.

Я повел его вниз.

На более низком уровне Океанария есть внутреннее кольцо выставок, там можно увидеть разных пингвинов и – обратите внимание – морских выдр.

Я хочу сказать, смотрите, морские выдры. Они открывают морские ушки [58] об скалу, и плавают на спине. Можно ли быть симпатичнее, чем эти маленькие, ворсистые, плавающие, игривые существа с большими, мягкими карими глазами?

Мы нашли Иву именно там, она стояла как раз перед выдрами, одетая намного более тепло и практично для этого времени, и с маленьким рюкзаком. Она смотрела, как две выдры гонялись друг за другом по вольеру, и улыбалась.

Кинкейд резко остановился, когда увидел это. Я было двинулся мимо него посмотреть, что там делается, но он буквально выстрелил в меня взглядом. Он убил бы меня, если бы я попытался побеспокоить ее, и мое мнение о нем значительно повысилось. Я отодвинулся назад и стал ждать. Вреда от этого не будет, пусть девочка немного посмотрит на выдр.

Когда я был ребенком, мне было иногда ужасно тяжело, когда начали проявляться мои волшебные способности. Я чувствовал себя фантастически и разнообразно одиноким. Это постепенно отделяло меня от других детей. Но у Ивы никогда не было роскоши принадлежности, даже временно. Насколько я понял, она была Архивом как только родилась, она открыла свои глаза полностью осведомленная и наполненная знаниями. Я не мог даже вообразить, насколько это было отвратительно.

Черт, чем я становился старше, чем больше я учился, тем больше мне было жаль, что я не могу снова стать неосведомленным. Ладно. Невинным, если хотите. Но я хотя бы помнил, как это было.

Ива никогда не была невинна.

Можно было позволить ей поулыбаться морским выдрам. На что хотите спорю.

Тень переместилась позади меня, и мне стало жутко. Я повернулся и увидел, что на нас смотрят два дельфина из резервуара напротив. Огромные резервуары имели окна наблюдения по всей длине галереи второго уровня, таким образом, можно было наблюдать за симпатяшками на одной стороне и поглядывать на домашних дельфинов и каких-то китов на другом.

Отсюда можно было также видеть далекую стену большого резервуара, который был кривой стеной стакана и отделял резервуар от вод озера Мичиган. Это всегда казалось мне немного садистским. Я хочу сказать, здесь жили животные, которым природа предназначала бродить по открытой необъятности глубокого синего моря, а они сидели в резервуаре, пусть и большом. Это уже достаточно плохо по отношению к ним, а им еще соорудили окно с видом на открытую воду.

Или возможно я не прав. Я слышал, что не особо здорово быть китом или дельфином в открытом океане в наши дни, учитывая государственную рыболовную промышленность.

– Я думаю, что они рассматривают возможности так или иначе, – пробормотал я.

– М-м-м? – сказал Кинкейд.

– Ничего.

Мгновение спустя Ива издала удовлетворенный вздох, поскольку выдры исчезли в своем логове. Тогда она повернулась к нам и заморгала.

– О, – сказала она. Ее щеки немного покраснели, и на мгновение она стала похожа на очень юную девочку. – О. – Она пригладила морщинки, которых не было на ее брючках, кивнула Кинкейду и сказала, – Да?

Кинкейд кивнул на меня.

– Местная исполнительная власть хочет, чтобы здесь присутствовал их представитель для наблюдения. Дрезден поддерживает это.

Она обдумала это.

– Сержант Мёрфи?

– Да, – сказал я.

– Понимаю, – она нахмурилась. Когда она заговорила, ее тон был осторожен, как будто она рассматривала каждое слово прежде, чем выговаривала его. – Я, как арбитр, не имею никаких возражений, если обе стороны, вовлеченные в переговоры, дадут свое согласие.

– Хорошо, – сказал Кинкейд. Он повернулся и пошел.

Я кивнул Иве, она тоже кивнула. Тогда я повернулся и догнал Кинкейда.

– И что? – спросил его, пока мы поднимались по лестнице.

– Ничего, – сказал он, – пойдем говорить с Никодимусом.

Кинкейд повел меня вниз от Океанария и вывел к главному залу входа. Это – другая грандиозная коллекция яркого каменного пола и высоких коринфских колонн, устроенных вокруг огромного резервуара. Там полно соленой воды и кораллов, и морских водорослей, и всех видов тропической рыбы. Иногда есть водолаз с микрофоном, встроенным в маску, который кормит небольших акул и рыб и разговаривает с туристами, а те таращат глаза. Рассеянный свет струится через огромный, обшитый треугольными панелями купол наверху.

Недавний снег затемнил стекла купола и большинство стеклянных передних дверей, таким образом, единственный свет в комнате прибывал из небольшого количества цветных огней в огромном резервуаре. Рыбы скользили через резервуар, как привидения, бросая нечетные легкие зловещие оттенки на стекло, а их тени дрейфовали по стенам комнаты, увеличенные расстоянием и стеклянными стенами аквариума.

Это было жутко, как ад.

Одна из теней привлекла мое внимание, поскольку какой-то инстинкт уловил в ней сильный, тонкий угрожающий смысл. Меня потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что эта специфическая тень встревожила меня, потому что она была человеческой, и двигалась, скользя, по стене, позади тени одной из маленьких, но настоящих акул резервуара, при том, что человек, который отбрасывал тень, спокойно стоял на месте.

Никодимус оторвался от рассмотрения рыбы, плавающей в резервуаре, и повернулся так, что я увидел его профиль на фоне мягко цветных огней. Его зубы мерцали оранжево-красным в свете самой близкой подводной лампы.

Я не позволил себе сделать шаг назад, но и только.

– Это – метафора, – сказал он спокойно. У него был хороший голос, мягкий и удивительно глубокий. – Посмотрите на них. Плавание. Еда. Спаривание. Охота, убийство, бегство, сокрытие, каждый согласно своей природе. Все они столь различны. Столь чужды друг другу. Их мир в постоянном движении, все время меняющийся, все время угрожающий, бросающий вызов. – Он двинул одной рукой, охватывая все это широким жестом. – Они не могут знать, насколько хрупко все это, и что они постоянно окружены существами, имеющими власть разрушить их мир и убить их всех одним движением пальца. Они не виноваты, конечно. – Никодимус пожал плечами. – Они просто … ограничены. Очень, очень ограничены. Привет, Дрезден.